В село Ивановское мы приехали днём, как раз к обеду. Разгрузили вещи. Машина вернулась в Санкт-Петербург, а мы зашли в калитку неприметного дома на краю деревни. Нас встретила Валентина Ивановна, худощавая и светловолосая женщина лет шестидесяти пяти.
— Мы вас давно ждём, — приветливо сказала она, — заходите, у меня обед уже готов.
Через пять минут мы уселись за стол. Мы, — это четыре строителя из Питера, нас прислали для консервации местного храма. Мой напарник Валера, самый эмоциональный из нас, хохол из Харькова. Впрочем, он давно гражданин России. Работаем вместе третий год. В помощь нам дали Петра Николаевича, он опытный и самый мудрый из нас, ему уже за пятьдесят. В Питере штукатурил наши храмы. Гена работал сварщиком, самый уверенный и сильный из нашей четвёрки. Себя, наверное, стоит определить, как самого спокойного. Все подходящие типы характеров для идеальной команды.
— Сейчас Ваня придёт, — сказал Валентина Ивановна, — он с собакой гуляет.
Послышался скрип двери и комнату вбежала чёрная немецкая овчарка. Она уверенно прошлёпала к столу и положила обе лапы Гене на колени. Мы замерли. У Гены расширились глаза, он, видимо, подумал, что собака оторвёт ему самое дорогое. Овчарка поочерёдно познакомилась таким образом со всеми нами. Мы заулыбались, я даже осмелился погладить её по голове. В комнату вошёл хозяин, крепкий ещё мужчина с круглым лицом. С порога крикнул:
— Не бойтесь, она не укусит.
Да мы уже отбоялись, — хохотнул Гена.
Овчарка вернулась к Гене и запрыгнула ему на колени. У того на лице появилась такая блаженная улыбка, что мы все засмеялись. Валентина Ивановна шуганула собаку, подошедший хозяин ещё добавил. Разобиженная овчарка спряталась под стол.
Познакомились с Иваном Ивановичем, местным прихожанином, — благодаря ему на полуразрушенный храм обратили внимание жертвователи из Санкт-Петербурга. Несмотря на возраст, — ему исполнилось 73 года, — Иван Иванович сам построил на территории кладбища Троицкую часовню. Помогал ему сосед-фронтовик, Фёдор Егорович. Ходил он с трудом, не гнулась нога. Поэтому ездил на велосипеде. Так они и работали: Иван Иванович наверху, Фёдор Егорович с земли подавал ему доски, инструменты и гвозди. И это в 83 года!
Мы наяривали борщ, а Валентина Ивановна продолжила рассказ. Фёдор Егорович видел Георгия Константиновича Жукова. В Берлине после Победы у группы солдат остановился виллис. Маршал вышел из машины, обнял первого попавшегося бойца, — им оказался Фёдор Егорович, — и пожав руку, сказал: «Спасибо, солдат!»
Иван Иванович рассказал о Богословском храме и плане работ. Да и кому ещё восстанавливать храм Иоанна Богослова в селе Ивановском, как не Ивану Ивановичу.
Николай I пожаловал село тайному советнику Александру Ивановичу Блоку, прадеду знаменитого поэта, а в начале 20 века внучка Александра Ивановича построила церковь. Богословский храм возводился на пожертвования местных крестьян, проект разработал архитектор Василий Косяков. Храм закрыли в 1936 году, во время войны колокольню взорвали немцы. Ещё недавно церковь использовали под склад.
— Питерские благотворители выделили деньги для закупки материалов. — Иван Иванович заметно помрачнел. — Три десятка сельчан с воодушевлением разгрузили машину кирпича, на этом дело и закончилось. Организовать восстановление церкви взялся местный бизнесмен. Машину бруса и досок отвёз к себе на дачу. С тех пор односельчане и близко к церкви не подходят. А ведь мы с Фёдором Егоровичем к часовне пристроили алтарь, теперь священник проводит там литургию. Только приезжает редко.
Спустя час Иван Иванович показал нам церковь. На месте колокольни стояли четыре двухметровых столба из современного кирпича. Вход в храм зашит досками, на деревянной двери висел замок. Стены церкви хорошо сохранились, целы были даже балясины, — фигурные столбики в виде колонн, — и между окон, и выше на углах четверика. На нём расположены кокошники, по два на каждом углу. Центральные не сохранились, стены в этом месте разрушены. На главном своде виднелся деревянный крест. Мы подошли к южной стороне, там, прямо на малом своде стояли леса. Мы призадумались, — до четверика леса не доставали почти три метра. Посыпались предложения, как лучше забираться наверх. Гена решительно оборвал споры:
— Хватит балясы точить. Иван Иванович, дайте мне верёвку.
В этом весь Гена, — пока все думают, он делает.
Гена с верхней площадки лесов со второго раза закинул принесённую верёвку за угловой кокошник. По ней шустро вскарабкался наверх. Мы к этому времени подготовили лестницу, Гена за верёвку подтянул её к четверику. Мы ещё не успели закрепить лестницу, как довольный Гена уже кричал вниз Ивану Ивановичу:
— Всё готово!
До конца дня мы закончили подготовительные работы: облагородили моё рабочее место, проверили бетономешалку, подняли на блоке первую сотню кирпичей и сделали пробный замес. Задача моя заключалась в строительстве центральных стен до прежнего уровня. На кладке потом будут установлены остальные кокошники. Большой свод был укрыт толстым слоем бетона.
Его залили в начале двадцатого века из цементно-песчаного раствора вперемешку с кирпичом, разбитым в крошку. Свод стоял полтора десятка лет без крыши. Из Санкт-Петербурга приезжал архитектор и удивлялся необычной крепости бетона.
Для возведения храмов использовали известь, хотя русский строитель Егор Челиев изобрёл цемент ещё в 1822 году. Кирпичный свод, сложенный на извести, легко разобрать и сложить заново. Ещё он не боится воды. Я наблюдал, как в старинном храме такой свод в течение двадцати минут пропускал сквозь себя ливень. Вода струями лилась на пол. Потом вышло солнце, кирпичи высохли и стоят до сих пор, правда, уже под крышей.
На следующий день приступили к работе. Пётр Николаевич замешивал раствор, Гена подавал материал через блочок, Валера на четверике принимал, я вёл кладку. Иван Иванович бригадирствовал и предоставлял нам всё необходимое. Сработались в первый же день. На перекурах расспрашивали Петра Николаевича об Иерусалиме. Он недавно приехал оттуда, вместе с товарищем достраивал трапезную в Горненском монастыре.
Я заметил, что темы о конце света, трёх шестёрках и евреях популярны в православной среде. Появилась масса книг на эти темы. Народ стремился получить ответы на извечные русские вопросы: «Что делать?» и «Кто виноват?» Однако, преобладало желание найти виноватых. Вот кабы не они...
Мы пытались вывести на разговор Ивана Ивановича, но тот только улыбался и помалкивал.
— Я слышал, что там евреи плюют на православных священников, — спросил Гена. — Это верно?
— Лично не видел, но думаю, что правда, — ответил Пётр Николаевич. — У нас был случай. Еврей на территории монастыря закурил, а наш трудник из России сделал ему замечание. Тот психанул. Последствия были страшные. Труднику домой возвращаться, а его из страны не выпускают. Матушка Георгия подняла все связи, чтобы нарушителя отправили в Россию.
И нам матушка рекомендовала без сопровождения из монастыря не выходить. Местный батёк, — так Пётр Николаевич священников называл, — рассказывал, как он подвозил на машине двух евреев. Вели себя нагло, один закинул ноги на бардачок, другой нашёл шоколадку и сожрал. Даже спасибо не сказал.
— Еврей еврею рознь, — заметил Валера. — Наш Миша тоже еврей, только православный. Когда первый год храм строили, Мишку назвал жидом один семинарист. Так ребята его чуть не побили.
— Чем же он себя так проявил? — поинтересовался Гена.
— Упёртый очень, —включился я в разговор. — Первое время на строительстве работало до 70 человек. Кирпичи и бетон таскали на носилках, а расстояние больше 50 метров. У Миши пальцы разжимались на середине пути. Тогда он попросил кровельщика сделать ранец. Туда ему клали четыре кирпича, ещё три нёс в руках. Если человек хочет работать, то преодолеет любые препятствия.
— Матушка Георгия заказывала автобус, и мы вместе с монахинями ездили по святыням Иерусалима, — продолжил рассказ Пётр Николаевич. — Были у Гроба Господня и Гробницы Божьей Матери, у Вифлеемской Пещеры и у реки Иордан. Мне ещё дома сказали, что нужно окунуться в Галилейском море сорок раз, за всех родных и друзей. Я выходил из воды довольный, как слон. Навстречу попался батёк. Наших сразу видно: здоровенный, с чёрной бородой, на груди внушительный крест. Я хвастанул:
— А я сорок раз окунулся.
Священник хмыкнул и басом пророкотал:
— Зачем сорок? Хватило бы и трёх.
Самые интересные разговоры случаются с малознакомыми людьми, всем есть что рассказать. Надоев друг другу за день, вечером мы общались с хозяевами. Валентина Ивановна рассказала о посёлке и речке Хревице. Вода в ней была признана самой чистой в Петербургской губернии. Речка протекает посередине деревни, здесь даже названия улиц соответствующие: Озёрная, Заречная, Набережная. В конце XIX века хотели строить акведук, чтобы снабжать водой из Хревицких ключей Санкт-Петербург. Но Русское Техническое Общество сочло проект очень дорогим. Построили только бумажную фабрику и плотину, она до сих пор самая высокая в Ленинградской области, — 14 метров. Речка посреди посёлка упирается в плотину и образует Хревицкое водохранилище. Гидроэлектростанция работала до 1974 года, в 1996 году переоборудована для Лужского рыбзавода.
В июле 1941 года здесь произошло большое сражение, впоследствии названное боями за «ворота Ленинграда». Диверсионная группа полка «Брандербург-800», переодетых в советскую форму, неожиданно форсировали реку Лугу и захватили плацдарм. Ценой больших потерь наши войска приостановили движение немцев к Ленинграду. Тогда и были разрушены колокольня церкви и большинство кокошников. В тех местах, где крыша не сохранилась, на стенах росли берёзки. Одна вымахала около двух метров.
Я любил со стены храма смотреть на Хревицкое водохранилище, плотина была как на ладони. Внезапный стук прервал моё созерцание. Я глянул вниз. Там, на ржавой крыше нижнего свода между двумя проросшими берёзками, лежала моя кирочка, — молоток каменщика. Да, созерцание — занятие благородное: оно рождает размышления, но приводит к утрате объективной реальности. Инструмент надо как-то доставать. Я крикнул:
— Валера! ... Я кирочку уронил.
Единственная длинная и тяжёлая лестница стояла у южного свода. Я наблюдал, как три храмостроителя перетаскивали её к северному своду. Впереди шёл Гена, лестница словно подпрыгивала на его мощных плечах. Посерёдке, наклонив голову, перебирал ногами Пётр Николаевич. Валера, самый низенький, пристроился сзади. Он что-то громко обсуждал, — я догадывался, что именно. Посматривал на меня искоса и даже махнул рукой. Мне cтало неловко. Отошёл от стены, чтобы он не заметил, что мне ещё и смешно. Я наблюдал за процессом. Гена полез наверх, молоток сбросил на землю. Таким же макаром вернули лестницу на южную сторону. На четверик поднялся Валера. Протянул мне кирочку и почти спокойно произнёс:
— Инструмент. Надо держать. В руках.
Забавно, что на следующий день я опять уронил кирочку. Точнее, она упала сама.
Вспомнилась байка, где игумен спрашивает монаха:
— Ты почему дрова не колешь?
— Отче, колун сломался.
— Ну коли он сам сломался, то
