Метафизика возникновения новизны. Том 2.

событие, ту или иную вещь; главным для нас является адекватность нами названного тому, что происходит с окружающей нас природой, с нами самими и в нашем интеллекте. Греки были не только первопроходцами, но и мастерами в деле правильности отображения того, что происходит вокруг теми «природными» терминами, которые в наибольшей степени адекватны происходящему: фюсис, как само-восхождение, алетейя, как не-сокрытость и т. д. Именно эту метафизическую традицию древнегреческого мышления пытался возродить Хайдеггер своей герменевтической философией.

Здесь, кстати сказать, нам следует напомнить о том, что в разделе «Метафизика без понятий бытия и сущего» мы допустили даже возможность существования метафизики без основных ее понятий, заменив их понятиями иррациональной идеи и тех объектов, которыми манипулирует и которые преобразует эта идея в соответствии со своим смыслом.

Так что нам не следует заблуждаться относительно того, что Бытие – это достаточно условное, конвенциональное понятие, смысл которого в исторической перспективе определялся не только существующим у каждого мыслителя способом познания, но и тем имеющимся на данное время уровнем познания того, чего мы еще не знаем, что для нас ново и что мы пытаемся познать. Достаточно показать, что для досократиков Бытием была из самой себя возрастающая Природа, для Платона это была идея как нетленный образец вещей физического мира, для Канта – это полагание, как делание вещей объектами мышления, для Бергсона – это пребывание вещей и нас самих в длительности, для Ницше – сама жизнь и воля к власти, для Хайдеггера – сущесть сущего и т. д.

Все дело в том, что уровень познания окружающей нас реальности и самих себя диктует нам способ (путь, методологию) познания, и в то же время определяется, самим способом познания (что прекрасно демонстрирует содержание книги Э. Морена «Метод. Природа природы»). Тем не менее, чем совершеннее становятся способы познания, тем полнее и вернее мы познаем окружающую нас картину мира. В самом грубом приближении можно было бы сказать, что способом познания у досократиков было приведение всего к отдельным элементам (вода, огонь, нус и т. д.), у Платона это было «припоминание» сущности (идей), у Декарта – достижение «достоверности», у Бергсона – погружение внутрь вещей, слияние с ними, у Гуссерля – возврат к «самим вещам», то есть к самой сущности вещей и т. д.

Только владея методом познания, мы способны что-либо познать. Но как нам известно, способ познания диктуется той идеей, которая нами завладела. И эта идея у каждого мыслителя, как правило, всего лишь одна, единственная (Бергсон), но зато своя и ни на что ранее известное непохожая. Несогласие философов в понимании точек зрения друг друга – а это неоспоримый факт – объясняется не столько тем, что они по-разному понимают окружающий их мир, сколько тем, что они смотрят на него и понимают его с разных точек зрения, каковыми являются их идеи познания, диктующие способ познания. Так с разных, удаленных друг от друга горных вершин, можно увидеть совершенно разные ландшафты одной и той же местности, хотя смотрим мы на них зрением, устроенным одинаковым образом у всех смотрящих.

Мы, конечно, можем вообразить, какой ландшафт простирается перед взором нашего соседа, находящегося на другой вершине, но мы не можем увидеть действительной картины, которая открывается его взгляду. Тем более что мы ни разу не «поднимались» на вершину своего соседа (то есть не разрабатывали самого способа познания, которым он руководствовался). А это есть самое неповторимое в ходе нашего мышления, приводящем (ходе) к оригинальности самой идеи способа познания. Да к тому же в идею своего соседа – и в ту колею, по которой двигалось его мышление – мы могли бы войти, двигаясь только со стороны рефлексии-I и инкубационной фазы, то есть через «ворота» интуиции-инсайта (инту-сайта), а не наоборот, двигаясь в обратном направлении: от готового сущего через рефлексию-II и по пути логического мышления, когда мы пытаемся реставрировать «историю» поступательного движения мысли того или иного мыслителя. Направление нашего движения в корне меняет наше представление о том, как осуществлялось мышление философа даже в том случае, если мы уловили ту идею, посредством которой он шел в своем познании.

Отчасти мы, конечно же, можем понять концепцию другого мыслителя, но мы не можем согласиться с его точкой зрения, потому что согласиться, значит признать и принять его идею. А этого, по вышеприведенным соображениям, мы не можем сделать в принципе, потому что это значило бы точь-в-точь пройти тот путь (тропинку на вершину), каким шло мышление другого философа. Спрашивается тогда, к чему иначе как не к оригинальности хода продуктивного мышления каждого отдельного мыслителя может быть отнесена гераклитова метафора реки, в воды которой невозможно войти дважды. Скорее всего, относится она к неповторимости хода продуктивного мышления мыслителя к своей идее. Оригинальность этого хода такова, что даже сам мыслитель (или художник) постфактум не может восстановить в своей голове тот путь, который привел его к изобретению, открытию, созданию философского трактата или произведения искусства.

Теперь нам понятно: та «тропинка», пройденная данным мыслителем на свою вершину познания – это разработка методологии познания, в то время как картина мира, открывшаяся с этой вершины – это то, что мы можем познать и увидеть, применяя на практике средства этой методологии.

И если мы примем во внимание то, что каждый мыслитель видит мир «со своей колокольни», тогда получается, что картина мира, представленная мыслителями – это «лоскутное одеяло», в то время как сама метафизика – это «разбитое зеркало», отдельные осколки которого сфокусированы (направлены) не в одну определенную точку (сторону), а в некоторую область, дающую разноцветное («лоскутное») видение картины мира. Но это видение, как нам представляется, не должно быть таковым. Наоборот, оно должно не только возвышаться над другими видениями, не только давать единую для всего возникающего картину возникновения, но и объяснять, почему именно это видение является таковым, а не каким-либо иным.

И такому видению должна отвечать новая метафизика, говоря языком Хайдеггера, метафизика Другого начала. На языке же нашей метафоры – расположенных вдалеке друг от друга вершин, как разных способов обозрения картины мира – метафизическая вершина должна, во-первых, возвышаться над всеми другими вершинами и давать общее представление о том ландшафте, который ранее выглядел «лоскутным одеялом», а во-вторых, объяснять, хотя бы в общих чертах, почему частные ландшафты имеют именно этот вид, а не какой-либо другой. Вот когда мы будем способны объяснить последнее, мы поймем, что достигли некоторого более обобщенного и более обстоятельного понимания того, какой же все-таки должна быть метафизика.

Конечно же, мы не сможем прийти к одной-единственной, раз и навсегда данной методологии представления картины мира. Наверняка, эта методология будет развиваться и усовершенствоваться. Но мы должны стремиться к созданию именно такого рода методологии – иначе, не будет какого-либо развития той дисциплины, к которой применена эта методология. А это, как показал весь опыт развития самой метафизики, чревато застоем и блужданием по тупиковым направлениям.

Так вот, можем ли мы, исходя из методологии возникновения интеллектуальной новизны и нового сущего, объяснить хотя бы основные положения метафизических подходов других мыслителей, наших предшественников? (Здесь, кстати сказать, ситуация аналогичная той, что сложилась в физике в первой трети 20 века, когда была разработана квантовая теория – в том числе и квантовая механика, – с помощью положений которой можно объяснить законы действия классической механики). Попытаемся в этом разобраться. Но сначала скажем следующее.

Как нам теперь представляется, стержневое понятие структурно-функционального состава идеи и понятие методологии возникновения интеллектуальной Новизны и любого нового сущего могли бы послужить тем фокусом, на котором сходятся основные метафизические понятия, понятия не разрозненные – как это было в прежней классической метафизике, – а взаимосвязанные между собой теснейшими узами Возникновения Новизны. А таковыми понятиями, понятиями новой методологии, являются и Бытие, как возникновение новизны из идеи, и Истина, как новый смысл, развернутый из идеи, и искомое сущее, как полученное из Истины сначала новое (идеальное) сущее, а затем и подручное (материальное) средство, с помощью которого может быть выполнен новый род деятельности по получению опять же новой Продукции. Как видим, в понятие Бытия – как процесса – входит и развертывание вида из идеи самой Истины, и формирование вида нового искомого сущего, и феномены, сопровождающие этот процесс. А это значит, что все здесь не только сфокусировано на возникающей Новизне, но и взаимосвязано друг с другом посредством единого течения Единой для любого сущего методологии возникновения интеллектуальной Новизны и нового сущего. (См. Главу 6). Да к тому же обоснованность нами предложенной трактовки Бытия подтверждается как феноменальными проявлениями самого процесса, так и повседневной жизненной практикой сотворения (изобретения, открытия и т. д.) все новых и новых видов искомых сущих как подручных средств.

А теперь переходим непосредственно к вопросу «согласуемости» данной методологии с понятиями, выработанными мыслителями прежних веков развития философии. Пройдемся хотя бы по некоторым пунктам данного «согласования».

I. Данная методология, скорее всего, есть реакция на наше предположение о том, что столь «природные» термины досократиков – такие как фюсис, алетейя, логос, легейн и т. д. – были найдены ими как отражение тех восприятий и ощущений, кои возникали у них от прихода в их сознание интуитивно-инсайтных идей. И такими восприятиями-ощущениями были и спонтанность-внезапность понимания внове явленного смысла идеи, и удовольствие-удивление от данного акта, и само «принудительное» сосредоточение на процессе раскрытия смысла идеи в Истину, и уверенность в «абсолютной» истинности и надежности данного смысла. Да и на опыте своего собственного продуктивного мышления мы прекрасно осведомлены в том, что подобные восприятия-ощущения могут возникнуть только от спонтанного явления идеи из бессознательного в наше сознание. Логическое мышление на стадии рефлексии-I – всего лишь подготовка к таким молниеносным актам в нашем интеллекте. И чем интенсивнее и обширнее эта подготовка, тем больше вероятность наступления таких актов.

2. Вот и платоновским «припоминанием» подтверждается та наша мысль, что идеи как целостные конструкты в процессе их созерцания раскрываются нами в то, что еще досократики назвали Истиной (алетейей) как не-сокрытостью (Хайдеггер), то есть раскрытым видом (эйдосом) того искомого сущего («вещи», по Платону), который мы непостижимым для нас образом сформировали из идеи. «Припоминание» – это и есть