На тетеревином току с...медведем!

мне.
Здесь, на лесной поляне, в эти ранние утренние часы он был полным хозяином и мог творить все, что ему вздумается. В голосе токовика был призыв — и в один момент зашумели со всех сторон крыльями, замелькали в предрассветных сумерках белые петушиные подхвостья. Тетерева прибыли на свое игрище.
В ожидании, когда над лесом разбежится, разыграется огромным пожаром рассвет и глянет на поляну солнце, слышал я, как шумят вокруг меня птицы. Крики их можно было разделить на три разновидности: чуффыканье, бульканье-бормотание и скерканье. Чуффыканьем птицы созывают друг друга, бормотанием сигнализируют, что на току все спокойно, а скерканье издается во время драк и потасовок. Остальные шумы на токовище добавляют крылья.
Когда слушаешь игру тетеревов издалека, за километр, - все шумы сливаются воедино: будто шумит кипящая в чугунке вода. Наблюдая же за игрой тетеревов вблизи, начинаешь вскоре различать птицу от птицы не только внешне, но и по характеру, раз за разом узнаешь храбрых драчунов, слабых скромников. Последние — это, как пра-ило, молодые, неопытные петушки. Получившие единожды трепку, они уже не лезут в центр тока, а топчутся в сторонке. Здесь закон прост: вначале подрасти да наберись опыта, а затем и получай все права умелого бойца.
Все выше над лесом, над деревьями поднимается солнце. Свет пожаловал на поляну, и кажется, что на петухах, собравшихся тут, не оперение, а латы, самые настоящие, из металла. В солнечных лучах отливает их одежда то бронзой, то медью, то сталью,
вынутой только что из кузнечного горна. Венчают весенний наряд птиц пышные надбровья, которые горят рубинами.
Шумит токовище, не остановится, словно не будет ему конца. Но нет. Подошло время, отдало свою команду, к разлетелись тетерева. Выйдя из скрадка, осмотрел я поляну, на которой только что велись бои, а после них стались лишь взрыхленная лапками земля, свежий помет да оброненные в драке перья...
По раскисшей от тепла дороге возвращался я к своему дому. По канавкам бежали проворные ручейки, торопились к низинам, чтобы слиться в большой ручей, а потом непременно попасть в речку, что начинала свою жизнь из недалекого болота. Стылая земля не пускала еше в себя воду, и она стояла большими и малыми лужами, чистая, холодная, снеговая. Я шел и думал о том, как отдохну, вздремну часок-другой, а потом опять, как и вчера,надо будет заготавливать дрова для лесной печки. Даже у долгого весеннего дня есть свой конец. Все, что пело, играло, щебетало, к закату солнца затихает, успокаивается. Ровный розовый закат, овладев небом.
принес в лес тишину. Вот только почему-то неспокойно кричали недавно прилетевшие в родные места журавли. Крик их был протяжный, долгий. Ну что ж, покричат да перестанут. Но о тревожных птичьих разговорах я за полночь вспомнил вновь. Наработавшись за день, пригревшись у костра, я прилег на свою лежанку и сразу же будто провалился, плавно полетел куда-то. Приснилась мне жарко натопленная баня. Горячий пар обжигал, хватал за кончики ушей... Надо надеть шапку-ушанку. Шарю рукой в темных углах предбанника, а ее нет. Так упорно искал, что даже очнулся и не сразу сообразил, где я.
Светло. Неужели проспал? Приподнялся с лежанки. Вот тебе и фокус! Крупными хлопьями идет снег. Костер затух. Вокруг бело, матовый свет замер меж деревьев. Стрелка часов приближается к двум. Скоро на ток идти, а тут будто зима вернулась. Перво-наперво подправил костер, дав ему сверх нормы смолья, сухарника. Пламя ударило вверх. Пар пошел от моей успевшей намокнуть одежды. Присел я в растерянности на лежанку: идти или не идти к птицам? Вспомнил рассказ отца, как однажды с другом пришли на тетеревиный ток, а ночью выпал снег, подморозило. Ждали они птиц, а те не прилетели ко времени, заявились, когда утихла непогода. Мне оставалось одно — проверить, прав ли был отец. Через час я сидел в своем скрадке, смотрел в оконце, а снег валил не стихая, будто там, наверху, прохудилось небо. Вот тут-то вспомнились крики журавлей на вечерней заре. Птпцы, подобно барометру, чувствовали, как ломается погода, и своими тревожными голосами словно предупреждали об этом всех, кто жил в ближайшем лесу.
Снег неожиданно прекратился. Поднялся верховой ветер, погнал тяжелые облака. Не успел я подумать о тетеревах, а они тут как тут: черными клубками упали на землю. Началось!
Забегали, зачуффыкали птицы, завертелись в хороводе. Зачарованный увиденным, не успел я достать из
рюкзака фотоаппараты, разложить перед собой, приготовиться к съемке, как разом поднялись тетерева с полянки. Но не улетели далеко, а расселись по березам. Сидят там, наверху, бормочут, будто на земле им и места нет. В чем же дело? Почему птицы
ведут себя так странно? Решаю подождать. Прошло десять, пятнадцать, двадцать минут. Тетерева упрямо не желают возвращаться на свою игровую поляну. Ну что же, ждать так ждать... Только мои ожидания оказались напрасными. Тетерева так и не опустились на землю, улетели. Покинул и я свой скрадок. И только тут увидел, почему птицы покинули токовище. За моим скрадком снег в мелком березняке был разрисован, расписан ровными линиями лисьих следов. Вот кто потревожил, не дал токовать петухам. Рыжая плутовка, если смотреть по следам, была занята делом — мышковала. Тетерева же знали одно: с лисой шутки плохи.
Весна, пожалуй, самое странное время года. Мастерица она на разные причуды. Чем больше ездишь встречать ее в лесу, тем больше убеждаешься в этом. Вот и сегодня с ночи пошел снег, а к полудню пригрело солнце, и он, растаяв, добавил воды в ручьи на болоте. Решил я, что теперь к теплу дело пойдет. Ан нет! К вечеру опять тучи начали затягивать небо. Лес затих. Закружились, падая на землю, крупные снежинки. Вначале показалось, что это летели берестинки с молодых берез, решивших до тепла переодеться в новое платье. К ночи небо очистилось, от земли потянуло холодом. Подмораживало. Захрустела под ногами прошлогодняя трава. В сумерках, когда я отправился за водой на ключик, при свете костра в котелке заблестели-заиграли льдинки.
Вот она какая весна: то снег, то солнце, то мороз. Решил сегодня не заниматься обыкновенным костром, а разложил нодью по всем охотничьим правилам: вбив четыре колышка, вложил меж них четыре двухметровых бревна, разложил под нижним бревном смолье и поджег. Пламя медленно, но равномерно разошлось вдоль бревен. Хорошее дело нодья, тепла дает много, но вот света от нее маловато, записи в дневник заносить неудобно, темно. Но что поделаешь, охотники издревле придумали такой вид лесной печки. Конечно, не для того, чтобы писать да книжки читать, а коротать возле нее холодные ночи...
Просматривая свои лесные дневники, перелистывая пожелтевшие странички с короткими записями, я еще раз убеждался в том, что не встречал на моем пути двух абсолютно одинаковых тетеревиных токовищ, все они были с самыми непредвиденными неожиданностями, сюрпризами, которые таили в себе не только радости, но и разочарования.
...Есть на юге Челябинской области реликтовый Карталинский бор. Представьте себе такую картину. Кругом, насколько хватает глаз, степи да поля и вдруг — сосняк, настоящий, местами даже строевой, он тянется темной гривой с востока на запад. Я не берусь рассказать, откуда здесь взялся сосновый лес: остался ли от древних времен, когда всюду шумели леса, посажен ли был человеком. Такой задачи просто перед собой не ставил. Несколько лет подряд в разное время года мне приходилось здесь вести наблюдения за косулями, участвовать в их отлове для переселения. В середине семидесятых годов в реликтовом бору произошло стихийное бедствие: сильнейшая засуха вызвала пожары. Как ни спасали лес, добрая половина его выгорела. Какие уж после этого косули! И все же спустя два года решил заглянуть в Карталинский бор. Дело
было зимой. Увиденное буквально поразило: от большого некогда соснового массива были лишь жалкие остатки. Там, где прошел низовой пожар, деревья не сгорели, а высохли и теперь стояли огромными безжизненными корягами. По низинам, где бежали речушки, уцелел березняк, а в нем — косули и лоси. Всего же больше удивили тетерева. Раньше в бору они встречались одиночками. А теперь, что за диво,— целыми табунами, по три-четыре десятка.
Увидел я их и вспомнил картину из детства. Мороз за тридцать градусов, зимнее утро, и мы с отцом едем на розвальнях по Гороховским полям. Лошадь тяжело тянет по глубокому снегу. Рядом березняк, и косачей на деревьях черно, словно не птицы, игрушки по ним развешены. Подъезжаем поближе, отец, одетый в огромный овчинный тулуп до пят, вываливается из саней, прижав к себе ружье. Теперь моя задача отвлекать птиц. Тетерева (вот глупые птицы!) все внимание переключили на меня, на сани, на лошадь. Я то подъезжаю к ним совсем близко, то отъезжаю, то вновь возвращаюсь. Тетерева глотают мерзлые почки, тянут шеи, настораживаются. Следят внимательно за мной, на отца же, залегшего с оружием в снегу, ноль внимания...
И вот я вновь встречаю тетеревов, не одиночных птиц, а табуны. Откуда их взялось так много? Причиной увеличения численности птиц в Карталинском лесу стал... пожар. Да, я не оговорился. Это он самый главный виновник. Огонь нанес труднопоправимый ущерб бору, выгорела большая часть леса. Казалось бы, долго, очень долго будет чернеть покрытая пеплом земля, прежде чем оденется зеленым ковром. Но, видно, природа имеет своего лекаря, и весьма надежного.
Только-только остыла земля от пожара, как сквозь пепел пробились, глянули зеленые продолговатые листочки. Это кипрей пришел лечить раны выжженной земли. Ни одно растение не торопится так быстро на пепелище, как кипрей. Он первый, и нет ему в этом деле равных. День за днем черные пятна пожарищ затягивались высокотравьем, над которым взвились лиловорозовые цветы новосела. Другим растениям, пришедшим на место пожара, нужны года, а кипрею хватает одного лета.
В чем секрет кипрея, или, как его зовут по-другому, иван-чая? Растение это распространяется не только семенами, обладающими превосходной энергией прорастания,но и корневыми отпрысками, которые идут глубоко под землей и несут на себе множество почек. Стоит создать им благоприятные условия, они тут же выстреливают стебель.
Кипрей достоин всякой похвалы, но не о нем наш разговор, хотя к тетеревам кипрей имеет прямое отношение. Растение это — главный виновник резкого увеличения тетеревов в Карталинском лесу. Тетеревиные выводки нашли в кипреевых зарослях надежное убежище от врагов с воздуха, какого птицы раньше не имели, а также обилие корма.
...Стояла середина апреля, когда я, нагрузившись всем необходимым для фотоохоты, сел в поезд Свердловск — Оренбург. Доехав до Карталов, пересел на электричку. Вот село Анненское. Здесь у самого леса, на берегу небольшого пруда, живет Леонид Федорович Панов, в одном лице егерь, охотовед и главный страж государственного заказника, что раскинулся на территории Карталинского бора. В его дворе техники для передвижения полно всякой. Мне же годился больше всего трактор «Беларусь». На
тележку трактора мы погрузили все мои пожитки, и к вечеру я был уже в избушке, в самом центре заказника. Избушка добрая, с единственным маленьким окошком на юг, печкой-плитой, дощатым