Друзья!
Сегодня от моем земляке, писателе и фотохудожнике О.П.Капорейко
Из журнала "Урал".
"Олег Петрович Капорейко жил рядом с нами, но его мир сильно отличался от того мира, в котором мы все живем. Для большинства из нас северные и восточные российские просторы — бестелесная абстракция, представленная образами из географических карт, а для него — опыт жизни, отложившийся в памяти объемными и красочными, эмоционально пережитыми подробностями. Он объездил на нартах и
вездеходах, облетел на вертолете и прошагал пешком Ямал и Чукотку, проплыл на корабле от Мурманска до Владивостока. Он прошел с экспедициями Северный Казахстан и Дальний Восток, побродил пешим ходом по тропам вокруг Байкала, в Бурятии, в Восточных Саянах, в разных уголках Сибири. А уж на родном Урале, мне кажется, не осталось такого уголка от приполярной лесотундры до Мугоджар, где бы он не побывал, который бы не изучил досконально.
В потаенные места уральской тайги Олег Петрович любил и умел уходить на много дней один. Все у него было детально продумано и тщательно подготовлено — и маршрут, и содержимое рюкзака, и непременное фотоснаряжение. Он был опытный лесовик, перенявший навыки еще от отца-охотника и постоянно водивший дружбу с лесниками, грибниками, охотниками, учеными-натуралистами. Но многое сверх того он открыл для себя сам. Он умел приготовить лесной чай вкусней цейлонского и насладиться березовым жаром костра. Он мог в течение нескольких дней строить из жердей вышку вблизи совиного гнезда, чтобы потом, забравшись в домик-скрадок на ее верху, часами наблюдать, не позволяя себе шевельнуть и пальцем, за «домашней жизнью» осторожных и необычайно чутких птиц.
Он читал лес как открытую книгу, легко разгадывал «маленькие хитрости» его обитателей, знал, где и как «брать» ягоды, никогда не возвращался с «третьей охоты» без полной корзинки груздей, подосиновиков или «кульбиков» (они же «бычки», они же валуи). Он и вне леса был с природой как бы в сговоре: на его садовом участке, не считаясь с капризами уральской погоды, вырастали щедрые урожаи отменной картошки и овощей; даже в его служебном кабинете, когда Капорейко работал в «Урале», плодоносило кофейное дерево и вызревали крупные лимоны.
Еще подростком приобщившись к охоте, Олег Петрович с годами стал замечать, что инстинкт добытчика замещается в нем любознательностью натуралиста. Со временем фотоаппаратура с хорошей оптикой вытеснила из его обихода охотничье ружье, и самыми ценными его лесными трофеями стали уникальные фотоснимки: свадебные ритуалы глухарей, семейные сцены из жизни сов, «парадные портреты» бобров и лосей.
Через фотографию Олег Петрович приобщился к журналистике, потом словесные тексты в его публикациях стали теснить изобразительный ряд; он стал желанным автором, а вскоре и сотрудником в журнале «Уральский следопыт». С начала 1970-х стали выходить его книги, в них он щедро делился с читателями не только лесными впечатлениями, но и знанием лесных тайн: «Лесные встречи», «Иду за рассветом», «Территория жизни», «Лето в лукошке»...
Венцом этих литературно-натуралистических опытов стала книга «Лесная тетрадь» — не просто полноценная,
но замечательная, высокой пробы писательская работа, которая по праву была отмечена Бажовской премией. В ней нет изощренности литературного ремесла — она покоряет изощренностью восприятия жизни, от которой нас всех оторвала «цивилизация», а все же, видимо, уцелели, не атрофировались атавистические корни души, их и затронул автор.
Сюжеты его «записей» (так он обозначил жанр коротких повествовательных этюдов, из
которых сложилась «Лесная тетрадь») незамысловаты, драматических коллизий вы в них не найдете. Но вглядитесь, вчувствуйтесь в эти акварельные полутона словесного рисунка: «После темной, непроглядной, беззвездной ночи завязывалось вялое, хмурое утро. Рассвет, белесый, почти опаловый, исходил не сверху, как обычно, а от земли. Вот свет просочился в единственное небольшое оконце моего лесного жилища и замер, обозначившись нечетким, размытым квадратом на противоположной бревенчатой стене...»
Счастливейшие для Олега Петровича минуты в лесу складывались в часы, дни и годы, но они не превратили его в лесного отшельника и созерцателя. Пожалуй, даже и напротив: ощущение в себе мира, границы которого раздвинулись до берегов мирового океана, а непосредственно в поле зрения постоянно находится естественный порядок вещей, где события не опосредуются рефлексией, а без паузы перетекают от причины к следствию, сделала его человеком практического действия. Там, где другие только примеряются к проблеме, он брал в руки инструмент — лопату, пилу, топор, молоток, гаечный ключ, мастерок — и делал. Кажется, он умел все — и огород вскопать, и бревно обтесать, и сантехнику наладить, и прохудившуюся крышу подлатать, и борщ сварить, и шашлык изготовить. И поскольку рядом всегда находились люди, которые не умеют этого делать, он, не ожидая, чтоб его упрашивали, приходил на помощь. Помогал он не только тем, что вколачивал какой-нибудь гвоздь или варил суп для старого одинокого человека. К примеру, ловкий частник прибрал к рукам озеро Ижбулат, при котором живет маленький, но знаменитый среднеуральский городок Дегтярск. Не случайный, между прочим, в жизни Олега Петровича: туда он переехал с родителями в девятилетнем возрасте, связь с ним сохранял до последних дней жизни, там и похоронен. Так вот, об озере. Жители Дегтярска стали отстаивать свои права, и Олег Петрович не только выступил в их поддержку, но стал одним из лидеров этого, по сути, правозащитного и экологического движения. Полной победы они не добились, но озеро в руки «эффективного собственника» не отдали. Это был не первый и не последний случай в этом роде. Капорейко вообще был одной из самых авторитетных фигур экологического движения в области; благодаря ему, экологическая тема занимала заметное место и на страницах журнала «Урал». https://magazines.gorky.media/authors/l/valentin-l...
...Други!
Я был знаком с Олегом Капорейко- как-то встретились с ним в редакции газеты "Уральский рабочий"! Я тогда уже тоже писал о природе, попросил совета. Не помню, что ответил мне он,ведь тут разговор был бы на часы. Но мы оба торопились!..Он в уральскую тайгу, я в Висимский заповедник, внештаным инспектором которого был. И вот уже почти девять лет нет с нами этого удивительного и доброго человека. Но живут его книги- в Сети, в библиотеках,на домашних полках.
"Олег Петрович Капорейко знаком уральскому читателю по многочисленным газетным, журнальным, книжным публикациям не только как журналист, по и как страстный любитель природы, фотоохотник, фотохудожник. В его творческой биографии есть одна немаловажная деталь: живет он в Свердловске, но его рабочий кабинет находится вдали от городских кварталов — в тайге, среди болот и озер. За
время работы им пройдены тысячи километров лесных дорог, А дни, проведенные наедине с природой, в сумме могут составить годы".
Его книга "Территория жизни" была выпущена в свет Средне-Уральским книжным издательством в 1987 году тиражом 22 тысячи экземпляров- и один из них у меня. Предлагаю лирическую повесть в монологах и диалогах "Розовая чайка".Это притча-сказ о необходимости беречь самое дорогое-нашу Родину!
Вл.Назаров
*********************
Олег КАПОРЕЙКО
Розовая чайка
Кромсаем лед,
Меняем рек теченье,
Твердим о том, что дел невпроворот,
Но мы еще придем просить прощенья
У этих рек, барханов и болот,
У самого гигантского восхода,
У самого мельчайшего малька...
Сейчас нам не до этого.пока.
Роберт Рождественский
Закончилась долгая полярная ночь, и постепенно, день за днем, все чаще и чаще глядело на холодную землю солнце. Открылись ото льда многочисленные озера и протоки. Талая снеговая вода заполняла все свободные места. И сюда, за Полярный круг, со всей земле полетели на свою исконную родину чайки, лебеди, гуси, кулики. И казалось, вся тундра с ее вечной, ледяной мерзлотой, и весь воздух, словом, весь ее необъятный простор говорил, кричал, пел, щебетал, трубил, шумел, гудел. Это означало: наступил полярный день, долгий, яркий, не затухающий от солнечного света круглые сутки.
На возвышенном берегу реки, среди карликовых березок и ивовых кустиков, почерневшая от времени избушка. Заглянуть внутрь нее — нет проблем. Двери ее никогда не запирались и не запираются. От кого и зачем? До ближайшего человеческого жилья, если идти водой на моторке, не одна сотня километров. Да и попасть сюда не просто. Ну, да ладно об этом.
О чем же тогда? А о том, что когда-то она была жилищем местного шамана.
Пол в избушке земляной, но не темный, а сероватый, с густо вдавленными в него костями рыбин — и не только. Но самая середина пола суха и выметена, словно побрита, до блеска.
На задней стенке, а точнее — в простенке, от одной стены до другой — дощатые нары. Они не пусты: в правом углу, что ближе к печи, вывешен полог, самое надежное укрытие от комаров и других кровососущих. Он из бязи, некогда белый, теперь напоминал огромную застиранную тряпку.
Избушка кажется нежилой, если не считать мышей, давно занявших подполье, и семейку шмелей за дверной притолокой. Кроме мышей и шмелей, был в избушке и еще один житель, ученый-орнитолог. Его постоянное место — на полатях, под пологом,
либо за столом.
Вот колыхнулась стенка полога, и из-под нее высунулась голая пятка, следом — другая, а затем показался и сам хозяин. Он пристроился на кромку нар и, опершись одной рукой о стену, другой начал усиленно массировать поясницу, а затем и затылок. Суковатой палкой, стоявшей в углу, подтянул к себе кожаные бродни, те самые, которые и подвели его, когда во время дождя решил он набросить пленку на протекающую часть крыши: кожаная подошва предательски скользнула по мокрому бревну, и в пояснице что-то хрустнуло. И вот на тебе: снова донимает давно знакомый и родной остеохондроз — радикулит.
Орнитолог натянул на голые ноги бродни, ступил на пол и, согнувшись в три погибели, опираясь на палку, сделал три шага к двери и уселся на порог. Сидя в неудобной позе, держась за дверной косяк, он смотрел вдаль, в ту сторону, где по горизонту вытянулись и ползли друг за другом фиолетовые облака, откуда время от времени набегающий ветерок доносил звуки проходивших морских судов. Там, где небо сходилось с землей, несла свои воды в холодный океан большая река.
Он видит, как над дальней протокой плавно, тяжело махая крыльями, с хриплым возгласом, похожим на крик ворона, пролетала черная, как уголь, гагара. Ученый, проводив ее взглядом, начал разговаривать со шмелями. Верно, никуда не пойдешь, не побежишь, не поплывешь на лодке, когда тебя прижала проклятая, будь она неладна, болезнь — радикулит, люмбаго, остеохондроз или как там еще ее называют. Парочка мохнатых шмелей, словно по его зову, выползла из-под притолоки и уселась на стене, наверное, размышляя, лететь им или не лететь. Он трогает их сухой травинкой:
— Что замерли? Прохладно? Нет солнца — и нет тепла. Зато нет и комаров. Давайте летите. Прогуляйтесь на воле, мои маленькие медвежата. Слетайте, только недалеко. Но смотрите, возвращайтесь, а то мне без вас будет скучно.
Шмели
