Мы ещё придём просить прощения!

и, более того, меняется не в лучшую сторону.
Мишка уже, похоже, изрядно захмелел:
— Ну, ты загнул, паря. Выпили-то всего ничего и тем более под такую закуску. Сколько ни пей, все трезвый будешь. Птиц-то всяких-разных тут летает! Мы вот как шли сюда на катере, столько уток спугивали. Один раз, любопытства ради, попросил у капитана бинокль. Забрался как можно выше, на крышу капитанской рубки, — вся округа видна. Бинокль сильный, увеличение двадцатикратное. Насмотрелся я птиц — вдоволь! Об утках и не говорю! Лебеди. гуси. чаек вообще море.
— Много-то много, это свежему глазу так может показаться. Да тому, кто вообще мало видал живности. Вот уже более четверти века прошло, как я окончил биофак. С той, теперь уже далекой, поры ни одного сезона не пропустил. Правильно говорят: Север тянет. Я бы добавил: притягивает, подобно магниту.
Это означает, что большую часть своей сознательной жизни я работал за Полярным кругом. И продолжаю работать. Мне ли не знать, какое значение имеет Север для
нашей страны, да и для всего человечества. Прежде всего — развитие нефтяных и газовых промыслов. Естественно, при добыче нефти, при прокладке нефтепроводов определенная ее часть, пусть небольшая, растекается по земле. Если же делать это с оглядкой, осторожно, то ни один литр нефтепродуктов не должен попасть на растительность. Но последние десятилетия нефтедобытчики, к сожалению, живут по принципу: после нас хоть трава не расти. Особенно усилился натиск на просторы тундры после того, как эту самую нефть отдали всю без остатка в частные руки. И полетели “щепки”, самые что ни на есть губительные для растительности Крайнего Севера. Можно вспомнить такую, просто убийственную, цифру, приведенную известным ученым, академиком. Если на почву попадет 12 литров нефти на каждый квадратный метр, растительность тут погибнет безвозвратно.
Так вот, не о вас, сидящих здесь перед едой, а о тех деятелях, которые имеют от этой самой нефти огромные деньги, следует сказать: они не научились и едва ли научатся вести себя правильно по отношению к матушке-природе.
Я вам как орнитолог скажу: здесь не просто холодная земля, вечная мерзлота, плоское место. Здесь на огромных пространствах раскинулся на тысячи километров родильный дом для птиц. Вот и летят сюда со всего белого света птичьи армады в огромном количестве и самом богатом разнообразии видов — от лапландского подорожника, желтой трясогузки, длиннохвостого поморника, малого веретенника до более крупных птиц: лебедей, гусей. И почему летят? Самое главное — стоит полярный день, да и корма им больше, чем надо.
А теперь я попытаюсь рассказать, чем мы, орнитологи, здесь занимаемся. Из нашей братии, ученых, я ведь в этих краях не один. Тут и ботаники, и ихтиологи, и энтомологи, и микологи. У всех — свое задание, свое дело.
Вы можете спросить, что больше привлекает зоологов, то бишь человека моей профессии. Птицы тундры. Почему к ним такой интерес? Я вам и на этот вопрос отвечу. Разнообразность и неповторимость орнитофауны и особенности приспособления к суровым условиям Арктики и их адаптация. Без изучения этого вопроса и многих других невозможно решить актуальные проблемы охраны природы Севера, да и не только его, и многих экосистем, живущих за Полярным кругом.
Филиппыч разводит руками:
— Есть какой-нибудь итог вашей работы?
— Конечно, есть. Лично я, как уже говорил, более четверти века веду наблюдения. Защитил на собранном материале кандидатскую диссертацию, написал два десятка статей на данную тему. Не один раз приходилось выступать на орнитологических конференциях.
— Мы мало разбираемся, да, можно сказать, вообще не разбираемся в вашем деле. Но что касается природы. Извини, Николаич, нет у меня желания тебя обидеть или твоих друзей. Но на кой черт теперь ваши труды! Кому они нужны? Кому нужны вы сами со своими исследованиями?
— Людям.
— Вранье! Никому вы не нужны!
— Нужны!
— Нет!
Николаич хватает Филиппыча за ворот рубах, начинает трясти. Мишка их разнимает:
— Фанатик, ёлы-палы.
— Да, фанатик! Я фанатик своего дела, да и многие мои собратья по работе, по профессии. И другого смысла в жизни мы не видим. Мы отдали жизнь этому краю, этим птицам и больше ничего знать не хотим. И живем мы, ученые биологи и зоологи, одной мечтой. Я за всех могу сказать и думаю, что мои друзья меня поддержат: мечта эта — чтобы наши научные труды не пылились на полках. А продолжили свою жизнь в деле и в тех местах, для которых они предназначены. Дошли бы до чиновников, которые обязаны руководить природными ресурсами..
— Так надо бы, мужики, — вскинулся Мишка, — в таком случае и за науку выпить! Хоть и хлипкие они ребята, но честно делают свое дело. В этом меня все больше и больше убеждает наш Николаич.
— Слушай, Миша, — отзывается мгновенно его приятель, — скоросольчик готов, ты бы достал его из-под гнета, сполоснул бы рыбку от излишней соли, дал водичке стечь да к столу подал.
Мишка медленно поднялся со своего насиженного места, подошел к ящику, вынул из-под него этот самый скоросольчик и отправился к реке. Не прошло и минуты, как он вернулся. На вытянутой руке он держал довольно крепкого муксунчика килограмма на три.
— Постой, Мишенька, не торопись. Его надо положить на дощечку, а кастрюлю пока убрать. Сейчас скоросольчиком побалуемся.
Мишка аккуратно кладет рыбу на дощечку. Филиппыч достает из ящика свой нож:
— Эх, вот она, рыбка, всем рыбкам рыбка. Сейчас попробуем, как оно получилось. Филиппыч режет муксунчика на небольшие кусочки, аккуратные, ровные. Мишка недовольно морщится:
— Ох, ты и резчик! Режь еще мельче. Разве так режут? Крупнее надо.
— Ты, Мишенька, меня не учи, как резать — мелко или крупно. Ты тост придумал? Придумал, так говори.
— А что его придумывать? Я уже говорил: за то, чтобы наука шагала впереди прогресса. И чтобы все рекомендации науки как самый строгий закон четко выполнялись. Иначе гуси прилетят или какая другая птица и попутают воду с нефтяным разливом. Бултых в нее — и на тебе! Готово, отлеталась птичка!
Николаичу просто нечего к этому добавить:
— Хорошо бы было так, но — увы! Деньги на первом месте, на нем и остаются. И останутся долго. Пока гром не грянет и твердая рука очередного президента не ударит по столу: все, приехали, шабаш!
Мишка объедает очередной кусочек скоросола и, смахивая со своей козьей бородки прилипшие к ней чешуйки, обращается к ученому:
— Ты, брат, нарисовал скучную картину. Если верить твоим словам, сюда, за Полярный круг, забрались настоящие захватчики нефтяных и газовых кладовых. Ты скажи нам, простым людям, кто их остановит. Они же, по твоим словам, никаких не соблюдают законов в отношении. этой самой. экологии. Кто наведет порядок? Заставит их
творить по закону?
— Тут, мужики, как ни говори, без бутылки нам никак не разобраться. Да и тостуем мы редко.
— Правильно: редко!
— Надо почаще и не по одному глотку, а по три. Хорошо?
— Филиппыч, что ты бутылку обнял двумя руками? Тяжелая, что ли, стала? По-моему, она с каждым часом легче становится. Смотрю, у тебя руки трясутся! Захмелел малость? Закусывать надо! А то ты как тот герой из фильма: закусывать собираешься после третьей.
— Брось, Мишка, болтать! А что бутылку держу двумя руками, так это чтоб не уронить.
— Ты, Филиппыч, пять минут назад говорил, что без бутылки с нашими проблемами не разобраться. Так давайте выпьем и будем разбираться дальше.
Выпили и разом потянули руки к скоросольчику. В такие минуты стоит понаблюдать за Михаилом: как он нежно берет кусочек рыбки, высматривает в нем косточки и по-женски, двумя пальчиками, вытягивает их и лишь потом начинает помаленьку от него откусывать. Кто бы увидел, мог бы сказать: он не столько ест, сколько смакует, как, к примеру, зефир в шоколаде. Но куда там зефиру до такого лакомства, как скоросольчик! Из только что выловленного муксуна, распластанного тонким ножом, да не по животу, как это обычно делается, а по спине. Да развернутого блином. Да осыпанного с обеих сторон не простой, а особенно крупной солью. Она ведь не только солит, но и холодит. В этом-то вся и прелесть скоросола!
Разморенные, жители избушки усердно закусывали, постоянно причмокивая, наслаждаясь исходящим из рыбы жиром, который собирался на пальцах и стекал по рукам. Жир собирали с рук губами, звучно при этом причмокивая. Здесь не ресторан, и такие вольности никого не удивляли.
Наконец Филиппыч первым отвалился от стола, вытер руки газетными салфетками, достал початую пачку своей любимой “Примы” и закурил. После двух затяжек он, словно проснувшись, заговорил:
— Слушай-ка, наш уважаемый ученый. Наверное, не только Россия имеет арктические пространства — есть они и у других стран. Мы же с Мишкой в школе учились. Знаем.
— Естественно, есть. Например, такие страны, как Дания, Норвегия, Канада. Они тоже, как и наша страна, неуклонно усиливают свое влияние на арктические районы Крайнего Севера. Но они, судя по научным статьям, да и не только по ним, уделяют особое внимание не только жизни человека, работающего и живущего там, но и проблемам природы.
Мы ведь тоже уделяем этому внимание: собираем данные, составляем карты растительности, основных мест обитания перелетных и местных птиц, оленей, моржей, тюленей, песцов. Ежегодно составляем и отправляем отчеты туда, наверх, где, как мы предполагаем, большие головы в высоких кабинетах думают об актуальных проблемах сохранения природы Заполярья.
И в те, еще не столь далекие, времена все-таки что-то делалось. Теперь же на местах от наших научных рекомендаций отмахиваются, как от назойливых мух. Более того, пошло сокращение штатов специалистов и в первую очередь тех, кто проявляет
принципиальность. Вот и гуляет по холодной вечной мерзлоте беспредел. Вы говорите: захватывают ваши озера. Здесь же не захватывают природные богатства, а уже захватили. И, похоже, крепко. Что же касается природы... До нее им дела нет.
— Да, ты, Николаич, нарисовал нам скучную картину. Значит, и здесь все уже захвачено?
— Все здравомыслящие люди при случае постоянно мне как ученому задают одни и те же вопросы. Кто наведет порядок в природе? Кто остановит варягов, хозяйничающих в тундре? Кто заставит их жить на нашей грешной земле по закону? Он ведь прописан, кстати, и не плохо.
Что я им могу ответить? Да ничего путного, хоть бы приблизительно. Кто из верховной власти слышит нас, ученых? Орнитологов, ботаников, зоологов, энтомологов?. . Да нас и впрямь невозможно услышать, даже если сильно прислушиваться: черная нефтяная река все заглушает.
Ни для кого не секрет, за чем сюда, за Полярный круг, тянутся люди. Добро бы за рыбой или за ягодами и грибами!.. Притягивает всех главное богатство — нефтяные и газовые месторождения.
Вот так понасмотришься, понаглядишься на все, что творится за Полярным кругом, так не только руки опускаются. Волком выть хочется — и громко-громко. Чему отдаешь жизнь, свои знания. опыт. И временами наступает апатия: ничего не хочется делать. Зачем? Кому это надо? Все эти, собранные порой по крупице, выстраданные наблюдения. Поймите меня, мужики, правильно. Хочется верить во что угодно, но только не в тех чиновников, что крепко сидят в своих кабинетах там, наверху. А от них зависит — ладно бы, моя жизнь!