Вот и наш Сократ ( или все же Журден?) говорит:
«Любовь не есть отношение к конкретному предмету, а есть условия того, что вообще нечто может любиться, в смысле человеческой привязанности, которая, как я показал, не имеет природных законов, то есть не может в качестве человеческого содержания чувства зависеть от природных состояний».
То есть, если я правильно понял эту невнятицу, любовь внеприродна. Для того, чтобы она проявилась необходимы какие-то условия. Но какие же нужны условия, если они - не само отношение к предмету любви? Впрочем, наш философ поясняет:
«Значит, есть некие принципы – не вещей, а принципы организации, которые лежат в основах нашего сознания».
Казалось бы, наш Сократ на правильном пути. И я уже готов простить ему внеприродость любви. Пусть только назовет эти принципы. Ведь, возможно, это те самые, творческие принципы бытия, о которых я все время толкую. Но он вдруг сообщает:
«Описывая бытие, я употребляю термин «сознание», или «понимание». Я сказал, что философия есть учение о бытии, а бытие есть такая вещь, которая содержит в себе мышление».
Вот так. Без мышления нет ни любви, ни понимания, ни бытия. Но может быть, он прав? Возможна ли любовь без понимания? Если мы не понимаем, что видим, как мы можем это любить. Однако почему мы должны понимать с помощью мышления? Мы же можем понимать и посредствам разума. Притом посредствам разума, например, интуитивно мы скорее поймем, нравится нам объект или нет, чем, если мы возьмемся логически рассуждать по поводу своего отношения к предмету. Но даже если мы будем вырабатывать отношение к объекту с помощью умозаключений, создавая, таким образом, нужные условия, конечное чувство все же сложится, возникнет в нашем разуме. Кроме того, степень понимания может быть разной. Зависит ли от этого наша любовь? Очень возможно, что в любви недопонимание предпочтительнее полному пониманию. Помниться, сам же Мамардашвили уверял, будто, чем непонятней выразится философ, тем это будет для нас удивительнее. Мол, «любовь (к мудрости) рождается из удивления», то есть практически из непонимания. Кстати, я не понимаю, почему бытие обязательно содержит в себе мышление? Как это возможно? Если мышление это процесс логических рассуждений, то как это присуще бытию суслика, например? Ведь не станем же мы отрицать, что у суслика есть свое бытие.
Да нет же, нет! Никакой это не Сократ. Перед нами натуральный Журден, притворяющийся Сократом.
Между тем, наш мнимый Сократ, уподобившись шаману, «ныряет» в глубину веков и извлекает в помощь себе самого Парменида. Неплохой акт трансценденции. Но вот, что мы слышим:
«Когда Парменид говорит: «бытие и мысль – это одно и то же», что он имеет в виду? Мысль и вещь одно и то же? Не может быть, чтобы люди такое говорили. И, действительно, они этого не говорили. Но мы ведь понимаем, о чем идет речь – о таком виде существования, который зависит от моей озабоченности этим существованием, то есть то, что я узнаю, то же самое, что и мысль, посредствам которой я это узнаю. Вот в этом смысле бытие тождественно мышлению, а не в том смысле, что некая идеальная сущность, как бы ментальное содержание мысли было бы тождественно тому, о чем эта мысль. Да нет, этого философы никогда не говорили».
Думаю, вы согласитесь с тем, что не так просто понять, что имеет в виду наш Журден. И уж тем более затруднительно установить, что конкретно говорил и подразумевал Парменид две с половиной тысячи лет назад. С тех пор философы могли сильно переврать его слова. Но вот, что известно из справочника:
«Парменид был одним из первых философов, кто ввел понятие «Логос» в контексте философии. Он считал, что истинное познание возможно благодаря соединению человеческого разума с космическим Разумом, или Логосом, который лежит в основе всего сущего и частью которого человеческий разум является. Парменид видел в Логосе нечто большее, чем просто человеческую мысль».
Из этой мысли Парменида, очевидно, происходит знаменитая фраза Гегеля: «Все действительное разумно. Все разумное действительно». Кстати, и наша «креативная философия» всего лишь развивает эту фундаментальную идею древнегреческого мудреца.
Что же касается мышления, то Парменид утверждал, что «Мышление и мыслимое – есть бытие, поскольку нельзя мыслить не о чем». А под бытием он подразумевал «чистое настоящее», полагая, что прошлое и будущее бытия – это то, чего нет, то есть «ничто». Однако из его же концепции следует, что прошлое и будущее у бытия появляется, если о них помыслить. Это ставит под вопрос сущность мышления. Чему оно больше тождественно: чистому настоящему или ничто? Для разрешения этого конфликта проще всего вычесть мышление из «чистого бытия». Тогда оно будет то, что не имеет отношения к «чистому бытию», помимо которого, по заверению Парменида ничего нет. И действительно, если мышление - процесс, то он должен длиться во времени. Философы, например, размышляют над своими доктринами годами. Но у бытия нет ни прошлого, ни будущего. Значит, мышление и мыслимое не является бытием.
Впрочем, я подозреваю, что Парменид, располагая знаниями о логосе, говорил совсем другое. Скорее всего, он говорил о тождественности разума и бытия. Тогда бытие – это проявление космического разума, или логоса. Однако как быть с мышлением, если оно является дополнением разума, его производным? Очевидно, придется признать, что ничто все же существует, а у бытия есть и прошлое и будущее, хотя бы за счет творческой энергии Вселенной, в системе принципов которой есть «принцип преодоления», «принцип преемственности» и «принцип новизны».
Но что же наш Журден? А он вдруг объявляет, что у него есть еще одно определение философии. «Философия – это учение о философии», - провозглашает он.
- Ха-ха! - потешается мой сорванец из сказки. – Вот так сказал! Значит, история – это наука об истории, а география – это сведения географии.
- Э, нет, - окорачиваю я мальца. – Здесь наш Журден не врет. Его философия как раз и есть учение о том, как надо философствовать, в условиях, когда многие истины открыты другими философами.
Ведь если философия – есть любовь к мудрости, то настоящего философа не может устраивать открытие искомых истин. Иначе, о чем же он будет размышлять. Если вы любите, допустим, вино, вам же не понравится, когда бутылка опустеет. Так что, настоящий философ, скорее пойдет на преступление против истины, чем согласится с тем, что она всем известна. Вдобавок, то и дело появляются сообщения о том, будто философия потеряла актуальность, исчерпала себя, находится в кризисе. В связи с этим, меня уже не удивляют дымовые завесы нашего лектора, его шаманские ныряния в интуицию, его перевирания и опровержение знаний человечества.
Подтверждение этого обстоятельства я нахожу в следующем тезисе нашего любителя мудрости:
«Сократ – явно личность и философствует; а может быть тот факт, что он философствует, связан с тем, что он конституирует себя в качестве личности. То есть я хочу сказать, что философия есть конститутивный элемент объективного бытия в мире личностных структур, если под личностной структурой, по меньшей мере и прежде всего, понимать нечто, что – вне данной культуры, вне данных обычаев, вне данных традиций, вне данных общественных установлений и нравов, привычек, обычаев, то есть нечто, что не основано ни на данном нраве, ни на данном обычае, ни на данной традиции, и так далее, а основано на самом себе».
Пожалуй, это можно понять как заявление о том, будто в философствовании главное - утверждение личности философствующего. Но тогда, как вы понимаете, всякому Журдену позволено натягивать на Афину свои «узкие чулки» и наряжать богиню мудрости в кафтан от Тришки. И я, знаете ли, против искусства таких кутюрье. Ведь, если истины лежат в основе бытия, то их изменение возможно только с изменением самого бытия. Это дает нам право считать истину тождественной бытию. Отсюда ясно, что ложные истины представляют бытие в ложном свете.
[justify] Истина отличается от константы научных знаний, тем, что всегда находится в становлении подобно бытию. То есть, она нуждается в постоянном подтверждении, что отвечает креативному принципу творчества - «Принципу преемственности (инерции, трансляции)». Но в этом случае необходима некая сущность, которая ставит под сомнение истину. И этой сущностью, конечно, является мышление. Именно поэтому мышление называют «генератором сомнений». В этом смысле мышление похоже на то самое «ничто», куда направлены центростремительные силы вихря энергии элементарной частицы, угрожающие ее схлопыванию. По-сути «ничто» служит для энергии чем-то вроде, ядра конденсации, и значит, является необходимым условием образования материи. При этом существование элементарной частицы связано с постоянным преодолением небытия, что согласуется с творческим «принципом преодоления». Отсюда ясно, что с появлением мышления истина становится не только познаваема как предмет, но и отрицаема посредством мышления.
К примеру, многими философами признается истиной формула: «Свобода – это осознанная необходимость». Тем не менее, это высказывание Спинозы не раз подвергалось сомнению и критике. Действительно, для нашего мышление это звучит неубедительно, и даже нелепо. Тут достаточно вообразить «шведский стол» из десятков вкуснейших блюд, где нам предписано выбрать только помидоры. Вы скажете, какая же это свобода при таких ограничениях? И зачем нам этот разнообразие яств? Предложили б сразу одни помидоры. Нет, такую необходимость мы не можем осознать как свободу.
Но вот другой пример. Допустим, вы свободны выпить водки. И перед вами встает, практически, гамлетовский вопрос: «пить или не пить?» При этом вы знаете, что водка – яд и источник многих бед. Поэтому вы решаете не пить. То есть, вы сделали свой выбор сознательно, в чем и проявилась ваша свобода. Но, будь на вашем месте алкоголик,
