Когда на улице совсем стемнело, Андрей Ильич включил старый черно-белый телевизор и, не зажигая света в комнате, сел у экрана.
Ему не первый раз приходилось отмечать Новый год так – в полном одиночестве. Были, конечно, у него и дети, и внуки, но все реже случалось им заглянуть к старику в гости.
Жена Андрея Ильича умерла два года назад, поэтому не разряженной елки, ни накрытого яствами стола не готовил – ни к чему.
Встреча нового, двухтысячного, года также не сулила ничего хорошего. Зачем тратиться на шампанское?
В праздничные вечера Андрей Ильич любил смотреть телевизор: когда-то был «Голубой огонек», пели Зыкина, Кабзон, Толкунова… Теперь только эти голозадые девицы – срам. Глядел без интереса, поэтому через какое-то время задремал. Некрепко, полузабытьем, по-стариковски.
Очнулся, когда, может быть, минуло часа три или чуть больше.
Ходики показывали приближение полуночи. С экрана, гримасничая, на Андрея Ильича смотрел первый «всенародно избранный» президент. Что-то говорил.
Не был старик суеверен, но тут и в его душу закрался страх: какой только чертовщины не бывает в новогоднюю ночь, в конце тысячелетия? А тут еще этот президент, не к добру помянут. Явно не поздравлял, а гримасничал как-то по-особенному, как будто пытался даже слезу пустить.
Пару минут Андрей Ильич приходил в себя, стараясь понять: наяву это или чудится? Приподнялся, прибавил громкость: президент говорил о своей отставке.
Вот так на!…
Андрей Ильич выключил телевизор и минут двадцать сидел молча в темноте, не шевелясь. Вспоминалось: и пропавшие деньги на сберкнижке еще в начале реформ; и как больно было ему, ветерану, на День Победы читать газеты, где фронтовиков поливали грязью; как грезился конец света, когда разваливалась держава.
Да многое еще вспомнилось…
- А вот надо же, такой подарок преподнес! – вслух сказал старик, обращаясь к экрану телевизора. – не ожидал от тебя, Борька, не ожидал!
Он встал, вытащил из шкафа заначку, налил себе полстакана, выпил залпом, закусил репчатым луком, прожевал. Затем надел фуфайку, взял с печи обшарпанное ружье, зарядил оба ствола и вышел на улицу. Хлестнул в ночное небо дуплетом так, что в плече от отдачи хрустнуло и по всей деревне лаем занялись собаки. В которых окнах свет не горел – зажгли сразу.
- Это ничего, - усмехнулся Андрей Ильич. - Праздник сегодня. Да и Новый год все же. Как тут без салюта…
Вернувшись в избу, он снял валенки, залез на печь и сразу уснул. И сны ему снились радостные: снилась Валька, первая его любовь – красавица и гулёна. Будто снова он с ней летним вечером на берегу быстрой речушки, что бежит через деревню. Сидят рядышком, и Валька жмется к нему плечом – будто холодно ей, а у самой глаза в сумерках такие огромные!… И сердце у Андрея Ильича бьется, как тогда, в молодости: то часто-часто, взахлеб, то вдруг замирает от нахлынувшего на душу счастья.
То бьется, то замирает. То бьется, то замирает… Так и замерло окончательно. Умер Андрей Ильич во сне.
От счастья.
