Три женщины и один мужчина М.А. Булгакова

работает, тот языком не ботает! Вкуриваешь?! (С угрозой.)  А ежели так! То ставлю на вид, и ежели до завтрава денег не будет, мы вас ставить будем и вас отсель вывезем вместе с вашей супружницей.
Михаил. Я хотел бы вас поставить в известность, что вы неправильно информированы, я тружусь в печатном органе наркомата путей сообщения, что касаемо задолжности и погашения ее, боюсь вам придется подождать с нею неделю…
              Завдомком что-то хочет сказать, но Михаил не дает ему это сделать.
Михаил. Иначе мне придется обратится в профорганы за защитой  от произвола!
Завдомкома (испуганно). От произвола? Ежели пообещаете, что заплатшь..те… мы не буржуи какие… Потерпим. Но штобы энто в последний раз было гражданин Бух… бу…
          Михаил уходит в свою комнату, Завдомком не может простить ему своего испуга.
Завдомком (негромко, злым шепотом). Спекулянты, мать их…
        Из двери комнаты навстречу Михаилу выходит Тася.
Михаил (раздраженно). Ты зачем вышла? Что тебе нужно в коридоре!? Сто раз тебе говорил – не выходи без надобности!
        Михаил заталкивает Тасю в комнату своим пакетом. На стол вываливаются маленькие свертки, сверточки, что-то сыпется.
Тася (радостно, удивленно). Ой, Мишка! Где ты все это взял?!
        Тася разбирает пакет.
Тася. Мука, пшено, комбижир...!
        Тася бросается Михаилу на шею, целует его.
Тася. Мишка, ты нас спас! Я сегодня последнюю картошку в суп отправила!.. Ты настоящий охотник! Где ты взял это богатство?
          Михаил отвечает Тасе на нежности, но с серьезным лицом отцепляет ее от себя.
Михаил (букой). К дядькам зашел, занял у них кредитками на месяц...
Тася (безрадостно). Ой, а чем же отдавать будем?
          Михаил подходит к ящику, стоящему у входной двери и несильно пинает по нему, картонный ящик отвечает ему жалобным блямканьем.
Михаил (пасмурно).  Пудрой твоей!.. Чем еще?!  А лучше продадим тебя  на Петровку в бордель!
Тася. Мишка! Что ты такое говоришь?! Грех же это…
    Тася крестится. Михаил крутится на месте, подхватывает Тасю, смеется.
Михаил (ликуя). Пошутил я! Пошутил я, Таська! Я сам в бордель на работу устроился! Буду теперь своим писательским телом торговать!
        Тася закрывает рот ладонью.
Тася. Мишка, тебя на службу приняли?! Не может быть!
Михаил (озорно). Вот тебе крест, Таськ! Утром встретил процессию с покойником, а в обед  меня приняли! В газету «Гудок». Я тебе не говорил, но еще неделю назад сказали, что не подхожу… А тут, как гром среди ясного неба…
Тася. А что ты там будешь делать?
Михаил. Письма обрабатывать… ответы на них писать. Деньги появятся -  заживем, на юг поедем.
        Тася кружится по комнате вокруг счастливого Михаила.
Тася. Мишка-коротышка ‒ стибрил чью-то книжку!
        Неожиданно Михаил останавливает Тасю и крепко целует ее  в губы.
Михаил (нежно). Тасечка, прости меня...
Тася. За что?
Михаил. За все… За то, что я тебе вечно хамлю… Это все из-за этого самогонщика - пролетарий умственного труда.  Заел он меня!
Тася. Ты о ком?
Михаил. Да об этом, завдомокоме!  Совсем меня с этими долгами жмет! Пугает, что поставит на выселение, а я его сегодня так отбрил…
        Тася тихо смеется в Мишину грудь. Они опускаются на диван.
Михаил.  Прости... А?.. А я тебе расскажу, где я сегодня был? Что видел.
          Тася кивает в знак согласья.
Тася. Ладно, раб Божий  Михаил, сын Афанасия прощаю тебя. 
Михаил. Я сегодня видел Москву! Помнишь большой дом в Гнездинском… дом Нирензее... Представь, я видел Москву до самых краев. И ни то дым, ни то туман стелется над ней, но сквозь дымку глядели на меня бесчисленные кровли, фабричные трубы и маковки сорока сороков. Чрево Москвы еще не ворчит, как ворчат грозно и радостно чрева больших, живых городов,  но снизу, сквозь тонкую завесу тумана, поднимался на меня все же какой-то звук. (Михаил привстает на одном локте.) Он был ясен, слаб, но всеобъемлющ. От центра до бульварных колец, от бульварных колец далеко, до самых краев, до сизой дымки, скрывающей подмосковные пространства... Москва звучит! По крайней мере, мне так показалось.
Тася (неопределенно). НЭП...
Михаил (возбужденно). Да  брось ты это слово! Кто это придумал?! Это сама жизнь! Москва начинает жить! Вдумайся, я впервые, за три года не получил ботинки, а купил, как все нормальные люди...  Такие, как мы, уже перестали жить на одном сахарине и крупе… Вдумайся, Таська! У нас есть мясо на обед! И смешно и жутко!
Тася (удивленно).  Это ведь хорошо! Что же тебя пугает?
Михаил (вскакивая со скрипучего  дивана). А то, что все возвращается! Мясо, ботинки! Придет хозяин дома! Где мы с тобой живем! Придет и спросит: "А что это вы тут делаете?" И  вышвырнет нас с тобой на улицу. Они с червонцами в карманах сильные, зубастые, с каменными сердцами, наплевать им на нас с тобой, что нам таким негде жить, на культуру им наплевать!
          Тася рассматривает ботинки.
Тася. Миш… они ведь тебе большие...
Михаил. Ну и что! Всего на два размера, зато они стоят всего четыре с четвертью миллиарда, а завтра будут еще дороже... (Поучительно.) Инфляция! Закон экономики!
Тася. Еще чего придумал закон! Где это видано, что фунт хлеба таких денег стоил? Экономика твоя дрянь! И законы ее дрянь, раз людям кушать нечего... Ну тебя, Мишка, с этой экономикой совсем заболтал меня – суп-то перекипел.
          Тася вскакивает с дивана, бросается к печке, Михаил ополаскивает руки, садится за стол. Пробует вариво.
Михаил. Отменно... Что это?
Тася смеется.
Тася. Догадайся!
Михаил. Жульен а ля франсе?
Тася. Сам ты жульен!  Это царское блюдо в кулинарии зовут не иначе  как русо ля суппе! Немного муки, картошка, расплющенная на обухе перловка, вот и весь рецепт.
Михаил. Да, Таська, как тебя жизнь вымуштровала… Из всякой гадости такую вкуснятину научилась варить...
        Михаил, дохлебав, доедает хлеб, на ходу убегает из комнаты.
Тася. Ты куда?
Михаил. Обещал сегодня у Толстого быть… Я же тебе говорил…  Красный граф фуршет устраивает, пригласил меня и Женьку Петрова…
Тася (грустно).  А когда вернешься?
Михаил. Не знаю… Наверное, поздно, ты особо меня не жди, ложись.
          Михаил убегает из квартиры, Тася грустит, что-то делает по дому.
                                  КАБИНЕТ СТАЛИНА.
Сталин. Вас слушают… Здравствуй? Новая?  Кхе-кхе… Откуда она взялась? Из-за кордона… Машинисткой у Френкеля была? Однако… Что ей надо? Помогает с договорами? Это дело хорошее, а что там  с «Белой гвардией»? Я знаю, что вышла… Пусть кто-нибудь из твоих намекнет ему, чтобы делал пьесу… Чего он тянет?
      В пустой коридор из кабинета спускаются синие тени, Тася ложится спать, гасит свет, звучит тревожная музыка. Анька Чума танцует между этих теней, прислоняя  голову то к одной, то к другой двери квартир. Шикает на тени, которые не дают ей услышать, что делается в квартирах. Слышно, как в  общей двери скребется ключ, Анька  встревожена и на цыпочках бежит к себе в комнату. В общий коридор входит Михаил, включает в прихожей лампочку, за ним входит роскошная дама. Михаил поворачивается к даме, прикладывает палец к губам, закрывает за собой дверь, крадется к своей комнате.
Люба (насмешливо). Микки, почему мы крадемся?
Михаил (шепотом). У нас такие соседи - врагов не надо. Это ведь только кажется, что они спят… Затаились. Все всё слушают, все всё знают, а потом по-очереди уполномоченному доносят.
Люба. Как же вы здесь живете?
Михаил. Вот так и живем -  хлеб жуем... Пойдемте... К нам в комнату.
        Из дверей комнат в общий коридор сначала выглядывает Анька, потом из всех дверей выглядывают головы, а, оглядевшись, выходят в общий коридор. Михаил возится с ключом. 
Тася. Кто там?
Михаил. Тася, это я ...
Анька (пьяно кричит). Не верь ему, голуба, не верь! Врет он  все, притащился с бабой какой-то расфуфыренной... Выгонють они тебя! Шас энто в два счента! Господа баб меняють как подстилку...
Завдомком (громко, деловито). Это точно, Петровна! Бабья нонче бесхозного развелось тьма... Куды девать? Всякая дрянь норовит пристроиться, да пахабствие развести всякое!
Анька (наигранно с горечью). Ай-я-яй!! И чей-то такое деяться?! Зачем мы с тобой товарищ завдомком, кровушку свою проливали, за че кишочков своих не жалели!  Куда же советска власть смотрит?
Завдомком (нарочито громко). И подождитя, товарищ Пыляева, ещо погоним всю энту шушару метлой железной, кого под забор на улицу, а кого и куды подалее. А то ишь ты моду взяли  свет не гасют!
          Михаил и Люба дослушивают их уже в комнате. Михаил принимает пальто у Любы.
Тася (укоризненно).  Здравствуйте… Ты что опять свет не погасил?
Михаил (раздеваясь). Да какое там… Только вошли, морды эти повыскакивали, как черти из табакерки...  Вот… познакомься… Любовь Евгеньевна Белозерская… коллега… на вечере в доме иностранцев у Толстого познакомились... Она у нас переночует.
Тася. Тася... Татьяна.
Белозерская. Любовь Евгеньевна, можно просто Любовь.
Тася. Ах как же Миша, у нас и постелить-то негде...
          Михаил одергивает Тасю за рукав.
Михаил (возмущенно). Человек в беде, а ты – постелить негде, я лягу на полу, а вы на  диване.
Тася (удивленно).  Вместе?
Михаил.  А что делать? Не устраивать же Любу на полу.
Тася. Да, конечно… Вы уж простите... Что все так... Вы кушать будете? Я котлет нажарила...
Михаил (перебивая Тасю). Не надо, мы ели на приеме. Толстой из-за границы вернулся... Нахальный, я тебе доложу, тип! 
          Люба закуривает.
Люба. Микки хвалит... Михаила Афанасьевича... Говорит, что они с Катаевым подают надежду... (Неожиданно к Тасе.) Да вы не расстраивайтесь, я у вас надолго не задержусь... Найду квартиру и съеду.
Тася.  А как же ваш муж?
Люба. Муж? Я от него ушла...
Тася (испуганно). Как же это? Ведь перед Богом...
Люба. Ах! Оставьте, Тасечка... Какой там перед Богом… Так, под  роспись...  По новомодному.
Тася (громким шепотом). Грех ведь это...
Люба. О чем вы? Сейчас не то что под венец, в храмы никто не ходит, а вы говорите: «Грех».
Михаил. Тася! Любовь Евгеньевна устала, давай ложится. Мне завтра рано вставать, от «Гудка» откомандировали на съезд железнодорожников.
          Тася как есть, одетая, ложится в постель. Михаил лежит на полу у дивана.
Люба (с усмешкой). Вы мерзните, Тасечка?
Тася. Я всегда так…  к утру замерзаю...
        Люба раздевается основательно. Михаил обхватывает ее ногу, так чтобы не видела Тася. 
Люба (развязано). Ах, как я устала… От всего этого. (Высвобождает свою ногу из объятий Михаила.) Как хочется уже найти настоящего, стоящего человека, а не ревнивое животное. Чтобы был свой дом, деньги, свобода… Тасечка, вам хочется свободы?.. Ах нет, у вас ведь такой замечательный муж, я думаю, у вас и так всего в достатке...
        Люба ложится, Михаил встает, выключает свет. В кабинете Сталина загорается лампа. Слышен зуммер телефона, Сталин поднимает трубку.
                            КАБИНЕТ СТИАЛИНА
Сталин. Вас слушают… Нет. Пусть так и будет… Не трогай ее… И вот еще что…  Устрой его как следует. Я тебе говорю: «Как следует», а ни куда следует…
                Сталин кладет трубку на рычаг, что-то зло бормочет, углубляется в чтение книги. Из его комнаты снова спускаются синие тени, они скользят  в коридоре коммуналки, проникают в комнату Михаила. Михаил просыпается, зажигает настольный свет, тени разбегаются, часть из них притаились в общем коридоре