Сегодня умер Ваня. Ваня Агречи .
Спал я ещё, когда сразу как-то раззвонился телефон, и Петя, наш общий друг, пробубнил заплаканные слова: «Ванька умер, а ты спишь!..» И сразу понял я, какой Ванька, и вспомнил всё тоже сразу.
Точно знаю, что хоронить его будет половина Старых Дубоссар, потому что половине той Ваня выстроил дома, настоящие, добротные, умные какие-то. Каждый из тех домов оказывался встроенным в село так, будто век в нём стоял. И жить в тех домах удобно. Потому что каждого, кому строил, Ванька знал лично. И каждому угодить хотел. Не потому что услужлив был, а просто потому, что всегда помнил заповедь отца своего: дом для человека – второе дело после жены и детей.
Познакомились мы с ним два года назад, когда впервые приехал я в Молдавию вместе с приятелем. До тех пор самоё слово «молдавия» было для меня таким же экзотичным, как слова «африка», «австралия», «антарктида» и «луна»…
А вот приехал и сразу узнал её, будто и раньше видел, только во сне: широкая такая страна, просторная, хоть и маленькая. Хоть и бедная.
И людей этих (показалось, наверное!) я тоже всегда знал. Разные, шумные, говорливые, почти все хорошо поют – ну точно, знал! А когда из-за угла дома вышел Ваня, он мне сразу понравился: большой такой, толстый, небритый, седой, нечёсаный, с синими глазами.
Мы с ним часто и много разговаривали. Про разное. И про Москву, и про то, как в армии служили, и про детей его и внуков. Про то, как трудно жить в Молдавии, как тяжело им с Юлей (так Ванину жену зовут, которая влюбилась в него сразу, ещё школьницей, и сбежала под венец, ещё и школу не окончив, хотя все прочили ей замечательное будущее). В теплицах выращивают ну прямо калиброванные помидоры, которые продают оптом на фуры, приходящие из Кишинёва, – тем и живут.
А Юля мне как-то рассказала, что однажды, давно уже теперь, накануне 8 Марта сказала Ивану в сердцах: «Вань! Ты ж ведь даже цветов мне никогда не дарил, а у нас уже дети большие…» Назавтра пришёл Иван в дом под вечер, в комнату не проходит, топчется в сенях. Сопит. Потом зовёт Юлю: «Иди сюда». Вышла она .А он из-за спины достаёт зажатую в заскорузлый кулак пластмассовую розочку из тех, что продают перед кладбищами и которые вплетают в венки для покойников, и говорит: «На!..»
… А вот теперь умер он, и мне его жаль. Очень. Потому что родным стал.
И вспоминаются отрывки какие-то из наших с ним длинных вечерних разговоров под орехом, что когда-то посадил старик Георгий Черлат во дворе своего дома, который сам же и построил. Тот самый старик, у которого Ванька учился, как стены класть, как дом под крышу завести так, чтобы любой молдаванин, который мимо проходить будет, обязательно бы спросил: « И кто же такой умелый тот дом построил и такой замечательной крышей его покрыл?!.»
А вспоминается мне вот что. Говорит как-то Ваня: «Ты к нам под Новый Год приезжай. Мы с тобою поздравим быстро всех с уходящим, а сами в погреб пойдём и начнём отмечать. А потом, перед восьмым марта, снова выйдем, поздравим женщин и уже 8 Марта отмечать в погреб пойдём!»
В последний раз виделись мы с ним летом прошлого года. Незадолго до нашего отъезда сидели вечером во дворе. Чувствую я, что томится Ванька, о чём-то важном поговорить хочет. Но не тороплю, жду, когда сам расскажет. Он и рассказал…
"Давно это всё было. Я ещё молодой тогда был. Подрядил меня один стены ему поставить. И обещал заплатить 150 рублей. Хорошие деньги, ещё советские были. Ладно. Начал работать. Он вечерами приходит с работы и помогает мне: камень подаёт, воду подносит. Поставил, значит, я стены. Пора рассчитаться. Отдаёт… 120 рублей. « А где же ещё 30?»- спрашиваю. Он мне и отвечает, что де помогал мне на стройке, вот за работу свою и удержал эти деньги. А мне стыдно и сказать-то ему что-то. Тем более, что он стол накрыл – угощать меня собирается. Сели, выпили по первой. Тут его со двора кто-то позвал. Он сундук открыл, достал пачку денег, отсчитал несколько бумажек и побежал во двор. А сундук стоит открытый. И пачка денег на виду лежит. Тооолстая такая. Я отсчитал из неё 30 рублей. И в карман к себе положил.
Вот скажи мне, Олег, правильно я сделал или нет?"
Всё понял я. И Ваню жаль: ведь столько лет историю эту помнит.
Говорю ему: «Знаешь, Вань, на мой вкус, плохо это. Но ты больше никому про то не говори, мне сказал – и ладно. Забудь теперь».
«Не понимаешь ты, что он нечестно сделал, а я правду вернул».
Не хотелось мне с ним перед отъездом спорить, и говорю : «Ну и ладно, ну и всё. И давай оба про то забудем».
Посидели ещё, выпили, песни сладкие молдаванские попели. И под утро спать разошлись.
И когда глаза уж совсем склеивались у меня, и так хорошо было засыпать на диване в летней кухне, вдруг услышал, как опять зашепелявили кусты, что отделяли наш двор от Ванькиного. Подошёл он к окну кухни открытому:
«Не спишь ещё?.. Правильно ты сказал: нехорошо это было. Я нечестно сделал. А отдать те 30 рублей уже некому: сам-то он давно уже умер, а семья в Кишинёв или, может, в Испанию подалась … Ладно, спи, завтра вставать рано…».
|