Ольга ждала брата, сидя в полумраке гостиной, освещенная лишь несколькими свечами, стоящими напротив на дубовом столе. Пламя их колыхалось от небольшого сквозняка.
Строго говоря, они с Анисием были троюродные, но Ольга всегда называла его просто братом. Она услышала, как входная дверь открылась и закрылась с приглушённым хлопком, и тихие мелкие шаги приблизились к гостиной.
— Вы в такой темноте сидите, Оленька, — тихо сказал брат, усаживаясь подле неё.
— Уютно, — она пожала плечами и улыбнулась. — А вы опять были у старухи?
— Был. Её внучке хуже. Я читал ей сказки, чтобы немного отвлечь её.
— Сказки... Они ведь неграмотные обе, что им до ваших сказок, Анисий. Вы можете заразиться, — она погладила его по руке.
— Не думаю. Бог милует.
— Милый мой, трогательный Анисий...
Он носил им еду, давал деньги, учил Глашу грамоте. Бабка ворчала, что от неё никакого проку, еле ноги таскает и только кашляет. Родители её погибли два года назад.
— Всего себя отдаёте... Нисколько не жалеете.
Анисий не ответил. Пламя от свечи золотило ему волосы, обычно аккуратно подстриженные, но в последнее время отросшие милыми завитками, закрывающими шею. Ему было девятнадцать лет.
— Я завтра в церковь собираюсь с утра, — тихо проговорил он. — Пойдёте со мной? Помолиться хочу. За Глашу. За всех.
— Вы так их любите, — сказала Ольга. — Людей. А они вас... кто жалеет, кто презирает, кто ненавидит. Взять старуху эту, бабку Глаши... Знаете, о чём она думает, когда видит вас?
Анисий внимательно смотрел на Ольгу большими чистыми глазами.
— А вы как можете знать? Вы ни разу её не видели.
— Я людей знаю. Все они одинаковы. Для меня есть вы, Анисий, а есть остальные... — Ольга прервалась на минуту и подрагивающими пальцами расправила складки на своём простом сером платье. — Она думает, что молодому барину заняться нечем, как с нищими и убогими возиться. Развлекается барин, ведь ему не надобно ни в поле пахать, ни коров доить, ни дрова колоть. Они все так думают, — по её странному лицу прошла судорога. — Любой рад бы был измазать в грязи ваше светлое лицо, сжечь ваши книги, изрезать вам одежду. Для вас они — Божьи создания, только в них ни Бога, ни чёрта. Одно бездумное тупое безбожие.
— Вы такие страшные вещи говорите, Оленька. Вы их не можете знать, сидите дома затворницей, гулять — и то далеко не выходите. Только я к вам и захожу. И подруга ваша.
— Потому и сижу затворницей. Не хочу их видеть. Не хочу видеть, как они навстречу вашей доброте и невинности губы кривят, и глаза у них бегают, полные злобы. Мне жаль их, Анисий. Жаль, что они не видят вашей красоты — не внешней, духовной. Жаль, что они не могут её постичь. Как будто Бог отвернулся от них за их безбожие, за их ненависть друг к другу — и не даёт им ни познать, ни овладеть этой духовной красотой. Вы думаете, я их не люблю... Милый брат, они сами себя не любят. Ни себя, ни ближних своих. Ангела, посланного им Богом, не признают, а только злятся, что сами не таковы.
— Разве они виноваты, — взволнованно ответил Анисий, отвернувшись от Ольги, смотря куда-то в окно, в неведомые дали, на зажигающиеся в небесах звёзды. — Разве виноваты в том, что нищи, злы, что ненавидят меня, живущего в большом тёплом доме и спящего на мягкой постели?
Ольга доверительно прижалась к нему.
— Они не виноваты в том, что у них нет ваших волос, ваших глаз, вашего лица, вашей души, — её голос звучал очень ровно. — Но если бы вы попытались открыть им сердце, если бы вы отдали им все свои деньги, неужели вы думаете, что им бы стали интересны ваши книги, эти сказки и стихи, которые вы читали бедной Глаше, картины, которые висят на стенах вашего дома?.. Вы думаете, если вы утолите плотский, физический их голод, они захотят большего, и в них проснётся голод духовный? Думаете, они обратятся к Богу, узрят и познают красоту этого мира, которую Он создал, и которая заключена не только в звёздах на небе, в каждой снежинке, солнечном свете и дуновении ветра, но и в том, что создаётся отмеченными Богом, подобными вам?..
Анисий легонько коснулся поцелуем её лба.
— Вы говорили, что любите Бога, — произнёс он.
— Люблю. Я люблю Христа.
— Но вы не любите людей, которых Бог создал. Многих из них.
Ольга посмотрела ему в глаза. Выражение его лица было светло и спокойно, но во взгляде что-то промелькнуло.
— А они Его любят? Или бить поклоны, разбивая в кровь колени, нынче есть единственное и главное свидетельство любви? И потом, Бог создал и вас. А вас я люблю, Анисий. Кстати, вы ко мне уже с неделю не заходили.
— Я писал вам дважды, — Анисий улыбнулся. — Вы знаете, Оля, я беспрестанно говорю с вами в мыслях, спорю всё время. Прямо как сейчас — наяву.
— Не слушайте вы меня. Я просто дурная старая дева, — она улыбнулась. Ей было двадцать пять лет. — Мне кажется, с каждым днём я всё меньше вижу прекрасного, всё меньше осознаю, что оно возможно, а безобразное проступает передо мной всё явственнее. Отдалиться ото всех, сообщаться лишь с Богом и немного с вами помогает сохранить в душе последний свет.
— А Иван Петрович?
С губ Ольги сорвался злой смешок.
— Что Иван Петрович? Мечтает о частной практике, о деньгах, вот и стал бегать ко мне целовать ручки. Думаете, Анисий, я привлекательна для него? Вы же знаете, как любят мужчины.
— Не знаю, — быстро сказал Анисий, которому явно было неловко из-за того, в какое русло перешёл их с Ольгой разговор. — Я мало понимаю в таких вещах, Оленька.
— Но что-то вы всё-таки понимаете. Посмотрите, и нет, я нисколько не кокетничаю, ведь вы мой брат, и я не влюблена в вас, но посмотрите, разве меня можно полюбить чужому?
Анисий смотрел на неё. Она считала, что у неё некрасиво короткие и тонкие после болезни волосы, странное лицо, вроде бы и правильное, но отталкивающее. Анисий этого не замечал.
— Я не могу ответить вам, потому что не чувствовал в жизни ту любовь, о которой вы говорите, да и не считаю это любовью в полной мере. Но вы красивы.
— Полноте, — Ольга снова погладила его по руке. — Хотя я благодарна вам за эти слова. Я злая блаженная, Анисий, а не цветущая невеста. Я знаю, как выглядят хорошенькие девушки, как они говорят, как держатся. Поэтому я не верю Ивану Петровичу, но его настойчивость меня даже забавляет.
Они немного посидели молча.
— Вы не хотите погулять завтра вместе? — спросил Анисий. — Сходим в церковь, а потом...
— Хочу. Я всегда хочу видеть вас, ведь вы живое свидетельство того, что Бог ещё не оставил ни эту бедную землю, ни меня. И пообедаем у нас после прогулки... Подождите, не уходите сейчас, я кое-что приготовила.
Ольга поднялась и осторожно вышла из комнаты, а когда вернулась, в руках у неё был большой свёрток.
— Я собрала немного вещей для Глаши. Пару платьев, которые не ношу, тёплую одежду... Возьмите и отнесите ей.
Анисий улыбнулся.
— Вы лучше, чем хотите казаться.
— Только, умоляю вас, не задерживайтесь у них подолгу.
— Доктор сказал, её болезнь не заразна.
— Я так боюсь за вас...
— Не бойтесь, Оленька.
Он обнял её на прощание.
— У тебя кто-то был? — спросила мать, спустившись вниз из своей спальни.
Ольга вздохнула. Мать её любила, но в этом была определённая навязчивость. Она до сих пор рассчитывала на благополучный, как она сама думала, исход с Иваном Петровичем (раз других желающих не находилось).
— Анисий заходил, — ответила Ольга. — Я позвала его отобедать с нами завтра.
— Милый мальчик. Странный, но милый. Он всё ходит к той отшельнице, которая живёт с внучкой?
— Ходит. Девочка совсем плоха... Надеюсь, она поправится. Или хотя бы обретёт покой...
— Не говори так. Ей станет лучше.
Ольга бросила взгляд на мать. Вот кто действительно красив. А Ольге не досталось ни этих зелёных глаз, ни кудрявых густых волос, ни манеры говорить или умения держаться царицей мира. Да она и не пыталась... Злая блаженная — эти слова согревали душу. Есть Бог. Есть Анисий. Вот и вся её радость, свет её жизни. Больше не надобно ничего.
* * *
Анисий шёл домой медленно, пребывая в глубокой задумчивости. Жил он почти по соседству с Ольгой. Он думал о том, что она говорила, вспоминал, как она смотрела, как поворачивала голову, как слабый свет искажал черты её лица. Вспоминая, продолжал спорить, бормотал себе под нос. Вечер был поздний, но тёплый, и воздух пах приятно, чуть терпко; хотелось вдыхать, остановившись, и осознавать себя бесконечно живым.
Он добрёл до дома. Отец ещё не ложился, из-под двери в его кабинет тянулась полоска света. Анисий хотел пройти мимо, но отец услышал шаги и позвал его.
— Опять ходил к Ольге?
Анисий кивнул.
— Я просил тебя реже бывать у неё, а ты всё таскаешься к этой фанатичной вековуше. То с нищими возишься, то с ней.
Анисий едва заметно вспыхнул.
— Она моя сестра. И добрая подруга. Я буду навещать её, когда мне вздумается. И людям помогать — тоже.
— Это пока. Женишься, уедешь, не до того будет.
— Я не женюсь, отец.
— Это ты сейчас так говоришь, — отец усмехнулся. — Не вырос, значит. Потом захочется...
— Господа молить буду, чтобы избавил меня от таких желаний. Душа моя этого не вынесет.
— Дури в тебе много. Нашёлся монах в миру. Ступай пока. Дурной ты и маленький ещё, даром что девятнадцать лет исполнилось.
— Доброй ночи, отец.
Перед сном Анисий читал молитву, которую сочинил сам. "Господи, — шептал он, — прости всех и помоги всем, если на то будет воля Твоя. Дай всем покоя на земле и на небе. Дай мне сил любить, помогать, хранить терпение. Дай Оленьке надежду. Пусть она узрит лучшее в людях. Не введи меня во искушение, сделай так, чтобы тело моё всегда слушалось душу, а душа не сбилась с выбранной дороги и всегда находила путь к Истине. Пусть завтрашний день будет счастливым. Пусть больным станет легче, а здоровые поблагодарят Тебя за своё здоровье. Пусть зло преуменьшится, а добро восторжествует. Дай мне больше смирения и стойкости. Позволь мне остаться таким, каков я сейчас. Аминь".
* * *
Наутро, когда Ольга собиралась в церковь, ожидая Анисия, к ней зашёл Иван Петрович. Он был в каком-то новом взволнованном состоянии. Раньше она его таким не видела.
— Вы торопитесь куда-то, Ольга Матвеевна? — спросил он.
— Тороплюсь. В церковь.
— Так служба утренняя уже кончилась...
— А мы с Анисием Андреевичем сами.
— Понятно... Я хотел с вами поговорить.
Казалось, всё его настроение после упоминания Анисия улетучилось.
— Так говорите, Иван Петрович.
— Неудобно, раз вы спешите... — Он замялся, а потом забавным тоном выпалил: — Я хотел просить вашей руки.
— Наконец вы решились, — сказала Ольга с неопределённым смешком. — Вы же знаете, я замуж не пойду. Я как девочкой узнала, в чём состоит суть сего мероприятия, так до сих пор ужасаюсь. Не поверите.
Иван Петрович не совсем понял, всерьёз она говорит или насмехается. У него был очень растерянный вид, и по лицу его пошли красные пятна.
— Может быть, вы подумаете и перемените свой ответ...
— Ни в коем случае, — Ольга подмигнула ему с некоторой фамильярностью. — А вот и Анисий Андреевич.
В окне действительно показался Анисий, рассеянно вышагивающий по садовой дорожке.
В церкви народу было совсем немного, со службы давно успели разойтись. Ольга, на которой был не платок, а лёгкий летний головной убор, поймала на себе чей-то осуждающий взгляд.
— Поможете поставить свечку? — спросила она Анисия.
Она всегда боялась любой капли
