Глава первая
Забвение
Мир предстал немым и пустынным. Я стою у окна, в глаза бьет ледяное сиянье города, плывущего по сиреневым водам Стрёммена. Прозрачная дымка, отливая искрами ультрамарина, парит над Стокгольмом. Постепенно тени домов и деревьев укорачиваются. Скоро засияют глаза витрин, в громыхающих доспехах промчатся трамваи, и новый день обозначит всему строгие территории, включая меня.
Меня зовут Лукас Свенссон. Я не помню своего детства. Где-то в глубине сознания рассыпались разрозненные картинки, угасшие чувства: скупой свет из окна; кто-то катится по крутой лестнице. Я сижу на полу , сжимая в кулаке ожерелье из жемчуга. Бусины, сползая с разорванной нити, одна за другой катятся по полу.
Мое заболевание называется Маккиннон: дефицит автобиографической памяти. Я не могу вспомнить, что произошло в тот роковой вечер, как погибла мама, и как я оказался в восьмилетнем возрасте в школе- пансионе. У меня отсутствуют какие-либо воспоминания о прошлом. Мне не свойственно страдание от своего недуга. В отличие от большинства больных я помнил только настоящее. По этой причине с другими детьми я слабо коммуницировал. Жизнь пансиона размеренная, предсказуемая: утром завтрак, процедуры, занятия в школе, прогулки. Круг за кругом, год за годом.
А душа непрерывно требовала открытий. Убегая по вечерам в библиотеку, я с восторгом погружался в мир литературы, сочинял сказки, парил над землей в фантазиях, грезил о приключениях, о вечном счастье, и казалось мне тогда, что нет предела, преград моим силам и любви к жизни.
Заметив мою тягу к литературе, преподаватель словесности Перссен предложил индивидуальные занятия по грамматике и стилистике.
- Нужно писать так, чтобы не было ни одного лишнего слова, а каждое из них имело бы свое сакральное значение, символ. К чему такие тяжёлые конструкции, кудрявость? Грамотная речь-залог успеха восприятия твоих мыслей читателем.
Я полюбил Перссена. Частенько прибегал к нему в кабинет, мы пили чай с печеньем , много спорили. Он относился ко мне с большой чуткостью и всегда был в хорошем расположении духа. Когда я входил в кабинет, уголки его губ мягко улыбались. В эти часы он не был моим наставником, но добрым, внимательным другом.
Мне нравился кабинет Перссена. Безупречный порядок царил в нём. Я трогал, нюхал толстые книги в золотистых переплетах, бережно перелистывал страницы. Перссен с удовольствием наблюдал за мной со своего высокого кресла и довольно причмокивал губами.
Отец навещал редко. Привозил фотографии мамы, мои детские игрушки. Но я не помнил ничего. Он тяжело вздыхал, похлопывал по плечу, и, прощаясь, всегда повторял одни и те же слова: "Ничего, сын, всё образуется, медицина движется вперёд. Мы найдём тебе нового психиатра".
Нового психиатра не находилось. С годами приезды отца становились всё реже и реже: сначала по праздникам, потом на Рождество, а затем прекратились и вовсе.
Однажды пришло письмо, где он сухо сообщал, что женился, снял новый дом, у него родилась дочь. Но эта информация уже ничего не значила. К этому времени его лицо стёрлось из памяти.
Я умирал от одиночества и ненужности. Это были самые печальные годы моей жизни! Проблема заключалась в том, что я не мог получить искреннюю ответную любовь. Какая она? Я не знал. Не смотря на все усилия врачей, память ко мне так и не вернулась.
Когда мне исполнилось восемнадцать, за мной никто не приехал. Поверенный отца деловито вручил солидный банковский чек на моё имя, адрес городка, откуда я прибыл. Обида комом застряла в горле. Я для отца никто: желтый лист с нулями и гербовой печатью! В отчаянии побежал к Перссену.
- Понимаешь, сынок,-успокаивал учитель,- проблема в том, что с Биографической амнезией жить в мире, где все тебя знают, а ты никого - сложно. Выбери то место, где тебя не знает никто: например, Стокгольм. В нём легко раствориться в миллионе незнакомых лиц человеку с новой биографией.
Перссен дал мудрый совет. В стокгольмском университете я получил довольно приличное академическое образование по гуманитарным наукам. Но отдал предпочтение литературе, чтобы самому контролировать время, создавать, отвергать события.
Первые литературные пробы пробудили незаурядную фантазию, встряхнули дремавшие творческие силы. Мои герои легко одолевали собственные страхи: они противоречили, сомневались, вызывали досаду, зависть. Я хотел стать писателем, не укладывающимся в привычные рамки модных литературных течений! Мне терять было нечего, разве что доброжелательные оценки критиков. Оценки, которые читатели забудут через пять минут, а я — через пару дней. Время — хрупкая конструкция. И я старался жить легко, открыто, понятно. Отсутствие прошлого было огромным преимуществом перед остальными: репортеры не искали скелетов в моем шкафу, а интервью я не давал.
Второй роман принес известность. Я с гордостью проходил мимо витрин книжных магазинов, где красовалась моя книга. Первый экземпляр я отправил своему другу и наставнику Перссену. Ответ не заставил себя ждать.
"Дорогой друг,- писал Перссен,- я горд твоими успехами. Не могу сказать, что роман сильно впечатлил. В нём ты всё тот же маленький мальчик, также убегаешь от реальности в Древний скандинавский фольклор, а твои герои одиноки, лишены всякой правдоподобности. В них нет силы, могучих скандинавских плеч, нет правды! Когда ты заговоришь как ЛИЧНОСТЬ, без маски и маскарада? Где свежие впечатления, импровизация, ЧУДО? Где жизнь? Судьба подарила тебе, Лукас, забвение. Какая несправедливость! Но только в прошлом ты найдёшь себя и свою истинную природу. Однажды твоя история совершит обратный путь – от слабости к силе, от силы – к преображению. Суть - в самом процессе. Я верю, что ты справишься. Крепко обнимаю. Твой Перссен ".
Учитель был прав. С того рокового дня прошёл двадцать один год. А я всё убегал от прошлого. Страх парализовал, блокировал память. Где-то на юге Норвегии, в маленьком городке Харгард, застыл исчезнувший мир, но поднять занавес над мрачным прошлым я был не готов.
Глава вторая
Анхен
Она вихрем ворвалась в мой кабинет.
- Извините, в объявлении прочитала, что вы ищете нового секретаря.
Весёлая, смеющаяся, она словно излучала солнечный свет и тепло. Я взглянул на незнакомку и улыбнулся. У неё были светло-карие, глаза, изящный красивый рот. Во всем облике было что-то сильное, мужественное, что совсем не вязалось с хрупкостью фигуры и детской мягкостью улыбки.
- Извините, но вы забыли представиться.
- Ах, да, простите. Меня зовут Анхен. Вот моё резюме.
- Из тех трех фраз, что мы сказали сегодня друг другу, три были извинениями,- улыбнулся я,- многовато для незнакомых людей. Итак, давайте начнём сначала.
Я намеренно затягивал разговор. Мне нравилась эта женщина. Обычно мужчина и женщина просят прощения, когда расстаются, но не когда знакомятся. Впрочем, откуда у меня такие глупые мысли? Я работодатель, она соискатель. Надо взять себя в руки. Но от её улыбки я начинал смущаться и краснеть. Едва уловимый аромат парфюма - извечные спутники грядущей любви и желания - вывели меня из равновесия.
Собравшись с силами, я промямлил.
- Оставьте резюме, ознакомлюсь и перезвоню по результату.
Наш роман нельзя было назвать бурным. Отношения развивались без напряжения, легко, как старый вальс Шопена. Анхен всё понимала, не пыталась удержать меня страстью, не играла двусмысленных ролей, умела ждать, обладала той удивительной внутренней силой, которая порождала любовь ко всему живому. Мне никогда не везло в любви. Я всегда считал себя слабаком и потому подсознательно выбирал истеричных, подавляющих волю женщин, которые без сожаления меня бросали. Возможно, я просто не был приучен заботиться о ком-то, боялся ответственности, не умел выражать чувств и страшился резких душевных изменений. Но рядом с Анхен впервые почувствовал себя мужчиной и, чувствуя приближение неизбежного, всей душой ликовал от накрывшего меня счастья.
И вот наступил тот день, когда, прижавшись щекой к моему пиджаку, Анхен прошептала:
- Не хочу от тебя уходить.
Я зарылся лицом в её волосы и почувствовал, что на меня снизошло удивительное блаженство.
Год пролетел незаметно. Как-то, за утренним чаем, Анхен сказала:
- Лукас, мне тяжело видеть твои перепады настроения . И эти кошмарные сновидения выматывают тебя . Ты полон обиды, печали и стыда за неизвестное прошлое, сменил десяток психологов, психотерапевтов, но таблетки от страха не существует.
- Что же мне делать?
- Не убегай от страха. Иначе однажды он догонит и сломает тебя. Может, пришло время не сопротивляться и познакомиться с собственным монстром?
Анхен была права: страдал не только я, страдали мы оба. Но главное, страх вызывал во мне отвращение к самому себе. Состояние отчаяния угнетало. Пришло время принять взрослое решение: поехать в Харгард .Только там я мог найти ответы и вернуть самого себя. Через пару недель я покинул Стокгольм.
Глава третья
Харгард
Не изменяя расписанию, поезд притормозил у станции. Передо мной открылась грандиозная панорама Скандинавии: причудливые обрывы, гряды пепельных скал, похожие на старые средневековые замки. Такси медленно плыло вдоль склона правого берега. Заблестели огни Харгарда. Сердце тревожно колыхнулось. Вот она, точка отсчета: родина.
Улицы незнакомы, памяти не за что зацепиться. Я с облегчением выдохнул: «Что ж, может быть, это хорошо, легче будет возвращаться обратно». Такси притормозило у центральной и единственной гостиницы на маленькой площади. У стойки администратора я поинтересовался, где проживают Свенссоны. Менеджер отрицательно закачал головой.
- Не помню таких в наших местах. Видимо, вы давно не были в Харгарде. Зайдите завтра в полицейский участок, думаю, там помогут.
Закинув вещи в номер, я пошел в бар. Лица гостей любопытны своей бесформенностью. В словах нет мысли, их пустословие - древний страх перед каким-либо изменением. Любопытные взгляды в мою сторону портят аппетит. Бесцеремонно чокаюсь бокалом с кареглазой соседкой, безразличным пятном во времени и пространстве. От беседы не остается следов, её мысли труднопроходимы, поэтому вместо ответов я с наслаждением опрокидываю очередной стаканчик мартини. Вечер постепенно тонет в хороводе мужских и женских плеч. Становится скучно.
Внезапно жалюзи прорезали струи ослепительного света. Потянуло гарью. Все бросились к на улицу: красное зарево обагрило небо: гостиница, где я остановился, полыхала. Вот скривился остов стены, затрещала и рухнула крыша. Заголосили сирены пожарных машин. Началась всеобщая суматоха.
Я не знал, что делать дальше.
