Скажите мне, волны, что есть человек, откуда пришёл он, куда пойдёт и кто там над нами, на звёздах, живёт?
Гейне
- А я, надеюсь, изменилась в лучшую сторону, - заявила вдруг гостья.
- В каком смысле? - Лёля улыбнулась, усаживаясь на своём кожаном диване поудобнее, закинув на него ноги и укрыв их любимой пуховой шалью.
- Лет до пятидесяти вообще ни над чем серьёзно не задумывалась, представляешь? Просто либо сразу, каким-то ощущением, принимала то или это, и тогда открывалась и радовалась, что оно сердцу моему созвучно, как любимый музыкальный этюд. Либо оно, «не милое» - не по разумению, а по наитию, мною откидывалось. Как нечто, столкнувшееся почему-то со мной, но чуждое моему внутреннему осязанию, часто молниеносному и внезапному, как откровение. Отринуто и забыто. То есть логика, кажется, отсутствовала вообще...Чья-то рассудительность виделась данностью того или этого человека, не имевшейся у меня. Потребность в анализе, не привитая никем, сама не нарождалась. Сверкали какие-то крохотные её искорки.... бисером, рассыпанным на ковре. Смеялась, рыдала, искренне восторгалась, страдала. Чувства разных красок и тонов, как в акварельках моей дочери.
Лёля встала, вытащила из тумбочки роскошный восточный плед и протянула его гостье:
- укрывайся. Болтать нам не переболтать, а у меня еще не топят, - она отошла к окну.
- А разве ж не этому учила нас прежняя жизнь? Погубившая просто ораву людей - потерявшихся, пропавших..., не сумевших из-за этого перестроиться на ходу. Разве нам с тобой полагалось мыслить?
- Перестроиться? Ты о чём?...А прежняя жизнь... - вот моя мамочка рассказывала про прежнюю жизнь. Она была настоящей, с идеальным в ней, понимаешь? А то, что ты имеешь в виду, это всё было уже потом.
- А я и жила потом. Когда, как говорит моя соседка - многобашенный рот, вещавший и вразумлявший, а поэтому - самый главный отвечавший за нас, включая тех, кого теперь нет рядом, нас же и отпел... Кинул всех... или почти всех. Товариссссчи начётчики, устав от многолетнего монотонного тррррындения, вывалились из ответственного гнезда? Или потеряли нюх и выбились из колеи, которой вели веровавший в них немалый такой народ? Нееет. По зёрнышку, по семечке кропали свои делишки. А потом - не стерпела душа, на простор пошла!...Бабац коромыслом по головам... Прикончили всю страну!
- А она им не аплодировала? Нет? Мы не видели, что делалось? - Усмехнулась Зоя, - ещё как видели...И нам это нравилось. Каждому — по золотой рыбке...
- Угу... По обглоданному хвосту...Жизнь сразу покатилась кубарем и надо было высоко задрать штаны, чтобы успеть за ней, ухватиться хоть за этот хвост.
- Получилось ухватиться-то, ...в смысле, урвать?
- Не сразу. Да и не урвать, а втиснуться. А что, русский язык — пребогатейший.
Лёля вернулась на диван.
- Извини, я тебя прервала, моя дорогая. Как теперь они там, твои чувства? - Она ободряюще улыбнулась своей однокашнице.
- Той страны нет, но люди-то её остались. Не сгинули же наши традиции,... вера. И даже если всех нас уничтожить, всё равно будут жить тексты Толстого и Достоевского, Гоголя и Блока, Северянина и Бальмонта... В театрах будут звучать Чехов, Горе от ума, Кто слышит пролитую кровь... В галереях, у холстов Васнецова и Поленова, Саврасова и Грабаря, будет так же царить благоговение.
- Музыка Глинки, Стравинского, Римского-Корсакова будет вечно звучать во славу нашего духа, а наши Лебединое озеро и Щелкунчик по-прежнему будут собирать полные залы, - продолжила Лёля, откинувшись на высокую спинку дивана и закрыв глаза.
- Ощущения мои никуда не делись, они по-прежнему живы. Я только... Я теперь пытаюсь всмотреться в эти свои переживания, выловить там ядрышки, что ли, и опираясь на них, как на фундаментные столбики, построить клеточку, живую, со всеми её возможными для меня измерениями.
- Ты помнишь Солдата - собаку мою? - Прервала гостью Лёля.
- Да.
- Он всегда чувствовал меня. Вот прямо, как ты, - улыбаясь, продолжала она. - Он либо руки лизал, зарываясь потом мордой в мои колени, либо в углу страдал, бедный, не подходя... А помнишь наши походы? Ничего ведь не боялись - ни лиха, ни бешеной высоты. Ребят вспоминаешь хоть иногда?
- Всех помню.
- А виды? Какие сумасшедше-красотюшные были места!
- А отчего были-то? Они и сегодня все там и здесь, - Зоя потыкала себя в грудь, - я и сейчас могу запросто утонуть на каком-нибудь склоне на фотографии Альп. Обняться с берёзкой, сплести венок. Природа не перестаёт продирать насквозь. Смотришь - глухое захолустье, а ведь может выпотрошить и оставить без сил. Я такая была всю жизнь. Что-то дикое, почти животное, долго не отпускало меня. Вот представляешь, кормлю птичек, а они, видно, чувствуют родственную душу и прыгают ко мне на руки с кривых веток какой-нибудь сирени. Биология предельно заселилась в меня, чуть не задавив.
Лицо Зои судорожно сморщилось и его черты исказились. Лёля встала, дотронулась до её руки:
- я сейчас. - Она сварила кофе и вернулась с ним в комнату.
- Всё в порядке. Спасибо, Люлюша, - глотнув из чашки от тонкостенного сервиза, Зоя скосила на Лёлю благодарные глаза и со вздохом закончила:
- а вот обобщить, отрефлексировать - не умела.
- Просто твоё время для этого тогда еще не пришло, - возразила хозяйка. - А мы с Нюсей очень любили тебя - хохотушку, певунью нашу рыженькую... Ты была, как солнышко. Прекрати себя долбить. Вокруг тебя кружило немало тех, кому ты вечно помогала и безответно - я это хорошо помню. Ты, как мой Солдат, нюхом различала зло, - Лёля растроганно смотрела на свою гостью.
- Рефлекс, - улыбнулась в ответ Зоя, - за этим никогда не стоял контекст.
- Да большинство было таким!
- ... А помнишь романы, ходившие по рукам? Приставкин, Дудинцев. Солженицына давали на 3 дня.
- Еще бы! Никто толком и не работал из-за них.
- ... Наши все просто дымились по углам. Приподнимали, приоткрывали, оттирали, потрошили, соскребали...Вылавливали и прочёсывали, взлезали и вскарабкивались. Остороооожно, но очень выпукло на яростно благородных лицах...
Лёля засмеялась:
- всё было именно так.
- Мои чувства тоже мельтешили и торговались между собой... Я проглатывала все те тексты, при этом у меня не выстраивалось никаких смысловых рядов. Зато именно тогда во мне появилось кое-что, необыкновенно родственное наступившим временам. Мой элегантный и очень хороший гардероб ещё прежней жизни был заброшен "в топку". Ведь толпа сотрудников регулярно скупала привозимую на работу одежду. Выброшенный западными европейцами хлам - детский и взрослый, до рвоты вонявший дезинфектором, но от этого не менее желанный. А как я впивалась по ночам в сериалы, сотворённые на западе, делившемся ими с миром. Купленный в рассрочку цветной телевизор раскалялся к утру... А между тем, все предприятия уничтожались! Они ведь подряд падали, как домино. Наши замечательные автоматизированные и механизированные... Со всеми их конструкторами, технологами, художниками, базами отдыха и пионерскими лагерями... Это ли не колокол? Он почему не вмазал по ушам? Всюду одни челноки, с громадными баулами в руках и на головах, сновавшие туда-сюда, как муравьи. Казалось, что ими кишит вся страна! Помню ряды с яйцами и торговавших ими эмэнэсов, инженеров. Бывшую начальником бывшего цеха и мою соседку по дому, много старше меня, превратившуюся в дворника в нашем, ставшем уже тоже бывшим, доме и драившую его уже за гроши его новой владелицы. До опухавших от холодной воды рук. Мою приятельницу с институтским дипломом - на продаже билетов в общественный туалет. Неплохо, кстати, кормившую целую свою семью....Сбылась идея Ракитова, советника Ельцина, о чистых туалетах в обновлённой России *! ….А еще я помню соседа по нашему садовому участку, который мы потеряли, так как не смогли приватизировать. Заводской работяга, молодой и жизнерадостный. Я видела его на базаре со стаканчиками лесных ягод, которые у него никто не покупал. А потом он повесился на балке своего недостроенного домика.
- Это - уже в прошлом! Зачем его трясти? Мы живы и сыты, слава богу. Вон даже конфеты шоколадные едим.
- А я не могу этого забыть. Я не хочу забывать своего мужа, выброшенного за дорогу, в канаву. Из которой он выбраться так и не смог, - Зоя замолчала.
Лёля вытащила из буфета коньяк, налила его в голубые хрустальные рюмочки.
- Выпей, Зою.
- Да нет, спасибо. Я не люблю коньяк.
- А вот я помню частный детский садик, появившийся тогда в подвале, прямо под моим бельетажным окном. Его директрису с золотыми коронками, сверкнувшими в ответ на мой вопрос, а где же она откапывает мамаш, сдающих своих чад в подвал?... Помнишь, небось, "мой" капитальнейший дом? - Усмехнулась Люлюша. - Между прочим, я прожила в нём целых 35 лет...
- Угу.
- Он был построен еще в досоветские годы и принадлежал товарищу с развитым вкусом и толстенным кошелём. Потомки которого, объявившись, сразу турнули всех нас из него, в полном соответствии с новыми правилами-правами. Правда, то, где мы с тобой сидим, я получила взамен своей площади, частью — общей, с двумя семействами. Назвать это равноценным мой скромный язык не позволит, но ведь могло быть гораздо хуже, так что мне еще повезло.
Чокнувшись со стоявшей на столике нетронутой Зоиной рюмкой и отпив, смакуя, от своей, она продолжала:
- а еще я помню первые агентства по трудовому найму за бугор нашей публики, согласной на всё. В том числе — брачные фирмочки, колосившиеся набежавшими туда тётками всех возрастов в надежде на иностранного купца... Вот уж где - хоть тушкой, хоть чучелом...
- Из них многие вернулись. Хотя, кто-то, может, и остался. И задавил при этом себя. Задавил — я настаиваю!
- Ну, не надо! Не надо вот этого... Вернулось то чучельё, которое не ужилось со своими кавалерами, а потом не сумело воткнуться, найти что-то, помимо мытья унитазов и чьих-то старых поп. А сейчас там, кое-где, во всяком таком случае, можно и отучиться почти бесплатно. Было бы здоровье, потому как путь себе, кисельно-молочный, надо проложить и тянуться. Само оно там не выстреливает. Впрочем, точно так же и здесь. Надо себя постоянно шпорить и шпорить. И шлифовать. Тогда всё получится.
- Я согласна. Я - за. Только должно быть некое Завтра. Не с инстинктом самосохранения, а с духовными ценностями. Сияющее Завтра. Ради которого хочется, как ты говоришь, шпорить и шлифовать...
- Сияааание..., - насмешливо протянула Лёля. - Представление о ценности сияния, моя ты гимназистка, у каждого своё. Для Мани это - жемчуг на шее, а для кого-то - пятак на мостовой.
- Кстати, про жемчуга, - улыбнулась гостья. - Знаешь, я помню, как в 90-ые наша главная шефиня поделилась
