Прошедшие счастливчики же разве что дно не пробили по всем параметрам, требовавшимся там. Это что касается "сплочённых команд".
- Ты-то осталась? - Мягко спросила Лёля, выкладывая на стекло изящного журнального столика бутербродики с икрой.
- Догадалась...
- Да ну же тебя, Зой.. . И вообще - надо смотреть шире.
- Я вскоре сама оттуда ушла. Невыносим был дикий темп работы, до опухания глаз, свары при распределении премий на фоне бешеных тогда и оборотов компании, и её барышей, надо полагать. Арахнология просто какая-то.
- Давай ешь, - скомандовала Лёля.
- Знаешь, несколько лет назад я поняла, что жизнь меня покорёжила, но не до конца. Устояла, так сказать, на виражах моего былого непотребства.
- Былого чего-чего??
- Непотребства, говорю. А думаю еще хуже... Но! Я теперь замечательно себя чувствую в моей маленькой двушке. У меня - весёленькие стены с пташками. Новый простой унитаз, удачно, видимо, заговариваемый мною от возможных с ним проблем. Мебель наших с тобой молодых времён. Есть даже самовар и примус. По-прежнему люблю читать. Я пытаюсь развернуться к тому, чего почти лишилась, идя по той дороге, во славу которой ты поёшь. Меня ведь несло через заборы и колдобины, но на своё счастье, я упёрлась, наконец, во что-то непреодолимое, как гунны в китайскую стену. Пришлось остановиться и присмотреться. К себе заодно. Отъехать, как бывает во сне, от себя в сторону и увидеть, что я, оказывается, вся в мыле, как и всякая загнанная лошадь, а ноги мои стреножены и вязнут в дорожной пыли, как в грязи.
- Вымылась? - Холодно спросила Лёля, глядя в сторону.
- Я вопила! Меня долго ломало и трясло...
- … А что твой ребёнок?
- Ребёнок? ... Она пошла после школы учиться дальше. Бесплатно. Неплохой был аттестат по баллам. Сейчас работает с детьми, преподаёт.
- Ясно. И каков же итог?
- Итог? Итог был колоссальный. Я вернулась! И, наконец, привела в действие свой мозг, - ответила Зоя, ожидая иронии.
- Понятно, — сказала Лёля басом.
- Пыталась нащупать, сообразить, как мне жить дальше и чем. Я поняла, что не просто потеряла кучу времени, а почти потеряла себя.
Лёля молча уставилась на неё. Помолчав, она снова стала хозяйкой. На столике, на фарфоровых рельефных тарелочках с художественной росписью, появилось холодное мясо, фаршированные яйца, фрукты.
- Это — абсолютно лишнее, Лёля! Я совсем не голодна. Откуда ты всё это выкопала?
- Я подготовилась...Так что, не извольте брезговать. Или ты стесняешься, что ли? Ешь!
- ...Перебирала вот старые альбомы с очень древними фотографиями. Так здорово, что они сохранились.... Расскажу тебе...расскажу тебе про своего деда, а?
- Давай. Я его же не видела? Не помню что-то...
- Он с нами жил очень недолго. ...Ну, слушай....Александр Игнатьич, мамочкин отец и гордость нашей семьи... С 1-ой мировой вернулся в 24 года, с несколькими ранениями. Он, как и многие фронтовики, о войне рассказывал неохотно. Невмоготу было вспоминать погибших и попавших в плен товарищей, тяжелейшие сражения...
- «Крест и насыпь могилы братской
Вот где ты теперь, тишина
Лишь щемящей песни солдатской
Издали несётся волна»... - Лёля нараспев продекламировала Блока.
- А знаешь, сохранилась одна фотография деда среди однополчан, на ней он — спокоен, уверен и даже улыбается.
- Позирует, наверное, ведь молоденький же...
- Может, и так...Ну вот, все, не отмалчивавшиеся, расказывали, представь себе, о большевиках.
- Ну, о ком же ещё-то в то время?
- Говорили то, что сами видели-слышали, иногда приукрашивая или переиначивая на разный манер, кто как мог. Дед как-то раз, услышав, как дальний сосед «делился» у его плетня с деревенскими о войне, о своей личной храбрости и трусости окружающих, не выдержал и влез в разговор: «в лесу и медведь — архимандрит! Ишь, как поскакал, леший! Ты что же это мелешь?» И от всего своего возмущённого сознания нахлобучил ему прямо в челюсть. И объяснил всем сочувствующим, что солдаты - братья, что у трудовых рук и души - самые, известное дело, наисветлые, что от пустого страха мужик не мнётся, что завсегда помогали друг другу и в штыковом, и на марше, и по-всякому. Что прежде смерти не умрёшь, но коли пробил твой час, то нипочём от неё не скроешься..., - Зоя закрыла глаза руками, сдавленно всхлипнула, посидела. Потом продолжала: - он остался таким же, каким ушёл на войну — нравственным, верующим в справедливость. Хоть в детстве и крещённый, в церковь не ходил.
- Вообще-то это — редкость для того времени, нет?
- Не знаю, но вот все иконы в доме были бабушкины... Фронтовиков слушали, рассуждали, прикидывали, прищёлкивая языком. «У бога милости не занимать» - говорили. Новой власти хотелось верить. У деда семья к тому времени - это 11 ртов, включая родителей и братьев. Был общий большой дом, земля, скотина, две лошади, разная утварь и всё остальное. Работали много, тяжело, поэтому имели до войны неплохое по тогдашним меркам хозяйство. С уходом в 1914 двух братьев на фронт фактических работников в доме оставалось трое, из них - две женщины. Под рулем моего прадеда они всеми силами пытались справляться, но удавалось это не ахти как. К тому же, заболел и умер первый ребёнок деда — девочка, которую мой Игнатьич толком и не видел...
- Ну, ты подумай..., - поднеся руку ко рту, Лёля как будто превратилась в прежнее юное создание, обожавшее свою несравненную подругу и ради встречи с ней, не терпящей, разумеется, ни малейших проволочек, всякий раз преодолевавшее четырехметровый забор, разделявший их дворы, - деревянный и с большими зазубринами. Превратилась в девочку, внимавшую Зойкиным словам, прикрывая рот пальцами и почти замерев в предвкушении очередной грандиозной Зоиной затеи.
- Да, - согласилась гостья. - Ужас и в том, что они потеряли потом ещё одного ребёнка...Вернувшись с фронта, братья взялись за хозяйство. Но уже весной 18 года в деревню приехала важнейшая бумага. Дед, закончивший четыре класса очень хорошей земской школы, узнал из неё о запрете торговли хлебом и любым зерном, о сдаче их излишков, влючая фураж, об угрозе тюрьмы в случае сокрытий. Нормы были прописаны. Все годы двух войн семья бережно сохраняла и обходилась тем, что было нажито, ведь найти плуг, гвозди, мануфактуру было почти невозможно. К тому же, деньги...
- Между прочим, - перебила улыбнувшаяся Лёля, - раз уж мануфактура..., то моя пра-прабабушка, Агафья Афанасьевна, работала на Даниловской мануфактуре в Москве. Вначале — в пекарне, а потом и на станке. Там же и жила, и замуж вышла, и, представь, ребёнка первого родила тоже там. Мне бабушка рассказывала.
- А что значит — там же и жила, и родила?
- У них как бы целый комплекс там был организован — и хлеб пекли, и ткачество развивали, и рожали, и учились. Пра-пра- моя бабуля ремесло своё там же и освоила. Причём, они не только станки разные изучали, которых было немало, но и теорию. Всё о текстиле, его прошлом, настоящем и будущем, - Лёля задрала подбородок и начала танцевать в воздухе руками.
- Прабабушке твоей очень повезло. И ...не иначе, как Даниловский тот опыт переняли в Союзе, - пошутила Зоя.- Мы уже забыли, а ведь тогда предприятия имели собственные поликлиники, санатории, дома отдыха, детские садики, клубы, квоты университетские. Это же — дорогая и большая инфраструктура. Тогда коллектив был жив во всех смыслах. Совсем не то же самое, что нынешняя «команда»...
- Да что ты? - Иронически спросила Лёля.
- А что я? Люди подтягивались, равняясь на лучших, помогали один другому. Может, и не везде, конечно. Вместе учились, отдыхали.
- Ух, ты... А вот... это моё типа «урвать». Мне вот интересно, а коллективисты «дорогих инфраструктур» не обзаводились уже в то время мнооого чем? Разумеется, совершенно случайно. И конечно же, совсем не из тех «живых» коллективов, да и предприятий, уж точно - не тех. Мощно укрепляли бюджет страны и насквозь раскупаемые коврово-хрустальные обрамления жилплощадей. Нет? А личные связи... Для вползания на должностные ступеньки разных видов-родов ...тык-тык-тык..., всё выше и выше, и выыыыше , - пропела Лёля, изображая пальцами поднятых рук быструю «пробежку» вверх. - Личные обязательства, в терзаниях рождавшие изобретательность для оригинальной личной благодарности...
- Тоже мне — муки Тантала... И вообще - всё подобное возникло намного позже. И разве коллективный труд в этом виноват? - Возмутилась Зоя.
- А я вот читала, что аккурат после смерти Сталина...была попытка завязать с развитием тяжёлой индустрии и развернуться в сторону материальных благостей для народа. И вообще — за всё хорошее, без всякого там негативного восприятия внешнего окружения-с... Уже в 53-ем, слышишь?
- В 53-ем, в 55-ом...Не принципиально. Но помнят же не только про масло с мясом, - Зоя перебила старую подругу. - Ведь в хрущёвщину был запущен первый Спутник с первого в мире работающего космодрома. А через четыре года, с него же, взлетело «нечто» Восток-1 с Юрией Алексеевичем на борту, если помнишь. Взмыло и было выведено на околоземную орбиту... Между прочим, я как сейчас слышу тот апрельский голос Левитана - «Работают все радиостанции Советского Союза...», за сутки до моего очередного дня рождения. Мамочка после этих слов просто без сил упала на наш комнатный пуфик со словами: «Война...». И вдруг!!! А потом мы с ней долго прыгали по нашим двум комнатам, как две молодые козы! Маме было 36...
- Ты забыла атомные ледокол и Обнинскую электростанцию и наверное, много чего ещё... - устремив наверх прищуренные глаза, задумчиво произнесла Лёля. - Но это не мешало населению приобщаться к фестонам и прочим интимным слоникам мещанского быта.
- А вот, например, выдающегся искусствоведа Владимира Васильевича Стасова восхищали решётки Парижских балконов, которые он называл кружевами, - парировала Зоя. - И знаешь, я не причисляю к мещанам любителей
