Богатство

причём мрачные мысли, одна другой гаже. Я уже видел себя подвешенным за руки к потолку, а Рината - ухмыляющимся, нетерпеливо ждущим, когда нагреется включённый в розетку паяльник - идеальное орудие пыток. Я кричу от боли, клянусь, что не знаю, где их чёртова коробка с кольцом, да и цыганку ту видел впервые в жизни, а они мне не верят и пытают меня, пытают, пока я не испускаю дух от болевого шока...

  - Лучше бы сразу убили, - шепчу я и начинаю бороться со слезами. Но и это мне не удаётся.

  Поплакав, я меняю направление мыслей, теперь они похожи на разъярённых тигров и безжалостных змей. Я проклинаю своих похитителей, желаю им мучительной смерти, изобретаю способы борьбы с ними и наконец прихожу к выводу, что если хорошенько подумать, и из этой беды обязательно найдётся выход. Не зря же мой отец любил повторять, что безвыходных положений не бывает.

  Затем я снова стал ходить то кругами, то углами, то зигзагами, и всё думал, думал...

  И вдруг резко остановился: ну конечно, я сделаю оружие! Из чего? Да из той же деревянной лопатки! Я осмотрел её: рукоятку можно заточить, и получится крохотная пика, лёгкая, но опасная.

  Один прут решётки был не просто расплющен на конце, где примыкал к подоконнику, но и немного вывернут пропеллером - чем не нож для заточки моего оружия? И я принялся за дело, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, не идёт ли кто? Но всё было тихо.

  Наконец вечером, когда стало уже темнеть, я закончил работу и остался доволен своим оружием. Оно было толстое и аляповатое, зато острое.

  Потом Ринат куда-то уехал. Через полчала он вернулся, и не один: привёз с собой высокого, худого, как жердь, парня, и провёл его в дом. Прошло ещё с четверть часа - и вот на двор вышли старики из Новосибирска и Ринат. Сели в «мерседес» и уехали. Значит, долговязый парень остался один. А вот и он, вышел, сел в беседку, закурил. Окошко было щелястое, и я уловил запах конопли.

  Я обрадовался: хорош же у меня охранник! Надо бы попытать счастья.

  Я лёг на пол и стал громко кричать, стонать и охать.

  - Что там у тебя? - послышалось из-за двери.

  - Сердце! - сдавленно прохрипел я. - Врача вызови или лекарство дай! А то ведь коньки откину...

  - Вот чёрт! - Долговязый помедлил, но вскоре я услышал, как звякает щеколда.

  Парень вошёл в темноту сарая, освещая себе путь фонариком на брелоке. Нагнулся надо мною. А я притворился лишившимся чувств.

  - Эй, ты только не умирай! - воскликнул парень. - Мне велено...

  Что ему велено, я так и не узнал, так как вонзил свою лопатку ему в шею, сбоку, и, вытащив её, ткнул под кадык. И тут же отполз подальше от него, чтобы меня не забрызгало кровью.

  А крови было много. Парень почти сразу упал и несколько минут извивался и корчился на полу, издавая булькающий хрип, а кровь всё текла и текла.

  Наконец он утих, и я осторожно подошёл к нему. Поднял оброненный им брелок-фонарик, оглядел тело. Это был первый и, слава Богу, пока единственный человек, убитый мною. Но мне совсем не жалко было его в те минуты, я только удивился, как легко было лишить его жизни. Видимо, за несколько часов размышлений я сумел так настроить себя на убийство, что само действие оказалось не таким уж и сложным.

  И всё же, несмотря на то что я тогда защищал свою жизнь, мне до сих пор стыдно за тот мой поступок. Такой уж я человек. Совесть - самое слабое место моей души.

  Стараясь не прикасаться к испачканной кровью одежде долговязого, я проверил его карманы. Вынул бумажник: в нём было немало денег. Я положил бумажник себе в карман, вышел во двор, подошёл к старому деревянному колодцу в дальнем конце сада (я заметил его, когда Ринат вёл меня в сарай). Как я и предполагал, колодец прогнил и давно не использовался для поднятия воды. Это мне и было нужно. Я выбросил в него лопатку, а вслед за нею в пахнущую гнилью темноту полетел и бумажник долговязого. Деньги же я оставил себе.

  Затем я вбежал в дом: зажигалка, жвачка, билет и сигареты по-прежнему лежали на столе в гостиной. Я рассовал их по карманам - после меня там не должно было остаться ни одного следа - и покинул это страшное место.

  Я понятия не имел, куда мне идти, но доверился интуиции. Была ночь, на улицах лишь изредка попадались прохожие, спешащие домой, и никто не обращал на меня внимания. А я выбирал самые тёмные переулки и делал вид, что точно знаю, куда держу путь.

  И снова мне повезло: довольно быстро я добрался до железнодорожной станции: «Тарасовская» - белели буквы на платформе.

  В то время не были ещё в ходу мобильные телефоны, зато во многих местах можно было найти телефонные будки. Я позвонил в милицию, и когда голос дежурного ответил, я сообщил, что Ринат Мухаметшин и двое его подельников только что зарезали человека по такому-то адресу (название улицы и номер дома я заметил, покидая то место).

  Этим звонком я обезопасил себя. Теперь меня точно не будут искать злодеи, им будет, чем заняться в отделении милиции, а потом - в суде. Обо мне же они вряд ли заикнутся. Да если и скажут что-нибудь - меня там не было, я ничего не знаю. Да и мотива у меня нет.

  Счастливой отсидки, мерзавцы!

  Как только я повесил телефонную трубку, подошла электричка на Москву, я вошёл в вагон и лишь тогда почувствовал себя по-настоящему свободным.

  Ночь провёл, сидя на вокзале - у меня был обратный билет, и моё там присутствие не могло вызвать у милиции подозрения, да они и не обратили на меня внимания. Утром в туалете умылся, поменял рубашку, затем позавтракал в кафе, прогулялся по универмагу «Москва», а в 13.05 поезд тронулся, увозя меня в родной Сыктывкар.

  На этот раз в купе нас было двое: я да старушка с янтарными чётками. Она всё время молчала, только непрестанно перебирала свои чётки и шевелила губами. А я сидел напротив неё и думал.
                           
  Хоть страх ещё не выветрился из меня полностью, я ликовал. Я был рад, что отделался так просто. А ведь меня могли убить, и никто не нашёл бы мой труп. Утопили бы в болоте - и поминай как звали.

  После того случая рухнул мой материализм, как подгнивший мост. Я не просто испугался - я стал искать место, безопасное от строптивой вещественности. А кто по-настоящему ищет, тот далеко уходит от уютного дома и веры в быт.

  Родители научили меня, что главное - это материя, в том числе и её составляющие - карьера, достаток и положение в обществе. Но ни одна из перечисленных подпорок не защитила меня от произвола бандитизма. Я видел, что страсти, кипящие в среде любителей обогащения, - та же материя, её производные и послушные слуги. Именно эти страсти навалились на меня в Москве и чуть было не превратили в труп. И чтобы не погибнуть, я вынужден был действовать по законам грубой материи - бить врага наверняка, безжалостно, стать на одну доску с преступниками. Такого потрясения моя душа не могла вынести и, чтобы обезопасить себя от диктата материализма, я отказался от денег, отошёл от дел, что стало одной из причин банкротства нашей с Равшаном компании. Хотя я и виню в этом кризисы, но кого я пытаюсь обмануть? Равшан - чудесный человек, но предприниматель из него никакой. А я подвёл его. И стал нищим бродягой. И, ругая себя за чёрствость по отношению к другу, знаю, что иначе поступить не мог.

  Теперь, по прошествии многих лет, я только укрепился в своей уверенности. Я стал свободным, больше не боюсь нищеты, и меня не заманить в ловушку богатым наследством. Я смеюсь над сребролюбием. И не нужен мне мир, где брат убивает брата ради денег, где отец казнит сына ради власти.

  Я понял, что есть более безопасный мир - мир духа, где моль не пожирает, а вор не подкапывает, где чужак становится братом, пусть и на час, где искатель истины никогда не разбогатеет. Для богатого человека его миллион - тяжкий груз, а для меня пара грошей - радость, за которую я благодарю человека, подавшего мне её, и Бога, пославшего мне этого человека.

  И ещё одну вещь я понял: деньги всегда приносят несчастья и злодеяния, не потому что они плохи сами по себе, а потому что с ними, как и с ядерной энергией, человечество ещё не научилось обращаться. Не доросло оно до материи, а пытается овладеть ею. Но владеет материей только дух, однако в человеке он слаб, потому-то и становится прислужником вещественного. Конечно, без духа легче верить в то, что материальное может и должно (как будто вещество нам чем-то обязано) принести счастье, если не нам, так нашим детям. Тысячелетия нравственных падений, горя, войн и предательств нас так ничему и не научили. А богатство - это грабли, на которые мы наступаем раз за разом, но виним во всём не свою бездуховность, а всё ту же материю, которой прислуживаем.

  Я знаю, что надо мною смеются, мною пренебрегают, но что мне до того? Я свободен и упиваюсь своей свободой. И учусь общаться с Богом. И задаю ему нелёгкие вопросы: кто я? И в чём моя миссия в космосе? И смогу ли я достичь хотя бы подножия лестницы, устремлённой в небо?
 
  И что случилось с той цыганкой? Нашла ли она клад моего деда, а если нашла, то принёс ли он ей счастье? Так хочется верить, что хотя бы одного человека деньги сделали счастливым. Понимаю ведь, что это невозможно, и всё же надеюсь, что не зря я подарил той женщине целое состояние.