Виктор КОРОЛЕВ
Анжелика Балабанова. Гл. 7. «Кому война, а кому – мать родна»
КОМНАТУ освещает лишь свеча на столе. В комнате трое: только что назначенная наркомом иностранных дел Союза коммун Северной области Анжелика Балабанова, переводчица Люба Русакова и её муж, член Петросовета Виктор Серж. Впрочем, Серж – это с недавних пор его литературный псевдоним, по документам он Кибальчич. Виктор читает начало своей будущей книги:
«Мы ступили в объятый смертным холодом мир. Искрящийся снегом Финляндский вокзал был безлюден. Площадь, где Ленин с броневика обратился к толпе, теперь являла собой белую пустыню в окружении мёртвых домов. Прямые широкие проспекты, мосты через замёрзшую и заснеженную Неву – казалось, город покинут, и только местами, словно фантомы в безмолвном забытьи, возникали то худой солдат в серой шинели, то продрогшая женщина в платке.
Ближе к центру было заметно некоторое призрачное оживление. Неспешно скользили по белому насту запряжённые истощенными лошадьми розвальни. Автомобилей почти не было. У редких, насквозь голодных и холодных прохожих были синюшные лица. Под красными флагами шагали оборванные солдаты с винтовками за спиной. Вдоль проспектов и застывших каналов дремали дворцы, самые внушительные возвышались над площадями былых парадов…»
Он читал таким поставленным, артистичным голосом, словно со сцены. Без него стол был бы пустой – кипяток из привезённых стаканов да пара сухарей. Анжелика уезжала из Москвы днём, естественно, паёк не взяла. А в Петроград приехала на следующий день, ближе к обеду. И в местном распределителе ей сурово сказали:
– Уж вы-то должны знать, что день приезда и день отъезда считается как один день! Так что вам не положено!
Хорошо, что она случайно в коридорах Смольного познакомилась с Любой Русаковой – удивительно позитивной двадцатилетней девушкой. Когда Анжелика узнала, что та имеет прекрасное образование и знает несколько языков, сразу захотела перетянуть её к себе, в секретариат Союза северных коммун. А когда узнала её фамилию по мужу – Кибальчич, так вообще никаких сомнений не осталось.
Они только что поженились. Виктор был племянником того самого черниговского Николая Кибальчича, который «гремучим студнем» вместе с Софьей Перовской, Андреем Желябовым и другими народовольцами убил «царя-освободителя» Александра II.
У всех родственников Любы жизнь сложилась интересно. Младшая сестра стала женой поэта Даниила Хармса, брат возьмёт псевдоним Поль Марсель и станет известным композитором.
– Шурин при встрече всё жену мою нахваливал, – добродушно посмеивался Виктор. – Лицо, говорит, у неё, как у мадонны, а губы… губы алые, как маки, хоть песню про Любу сочиняй…
Коса репрессий 30-х годов коснётся их всех, но пока ещё судьба настроена благосклонно.
Хорошо, что Анжелика сегодня встретила её в Смольном. И вечером они пили морковный чай, и ещё у них было полфунта чёрного хлеба. Тут пришёл Любин муж и выложил из сумки три яблока, банку консервов, круг колбасы, пачку чая и бутылку вина.
– О господи! Откуда такая роскошь?!
Виктор смотрел на гостью оценивающе: можно ли ей доверять? Люба тут же познакомила их.
– Отлично! Наслышан о вас, Анжелика Исааковна. От вас секретов нет. По поручению товарища Зиновьева я занимаюсь некоторыми делами по хозяйственной части. Теперь, стало быть – и для Петросовета, и для Союза коммун Северной области.
– Так откуда же всё это? С ума сойти!
– Простая коммерция. У честных бандитов из Хельсинки мы покупаем оружие. Они передают нам винтовки и револьверы на «спокойном» участке фронта в обмен на царские сторублёвки. Финны верят, что скоро эти деньги снова будут в ходу. Керенки они не берут. Но не знают, что мы в подвалах Наркомпроса печатаем деньги пачками со старых клише. За удачную сделку мне положен дополнительный паёк. Но об этом – никому ни слова! Заваривайте чай, и будем отмечать нашу встречу.
Анжелика долго смотрела, как чаинки опускаются на дно стакана.
– Надо же – у Владимира Ильича глаза такого же, чайного цвета…
Свеча горела на столе. Все трое молча ели.
– А хотите, почитаю свои наброски к будущей книге? – спросил доверительным шепотом Виктор.
– Конечно, я «за», очень хочу.
Он достал тетрадь, начал с расстановкой, поставленным голосом:
«Элегантные барочные фасады резиденции императорской фамилии алели цветом бычьей крови; здания театров, генерального штаба, бывших министерств благородством белых колоннад в стиле ампир подчёркивали глубину пустынных пространств. Высокий золочёный купол Исаакиевского собора, опираясь на массивные колонны красного гранита, витал над покинутым городом как символ былого великолепия. Мы созерцали мрачные стены и золочёный шпиль Петропавловской крепости, стоящей на берегу Невы, думая о том, сколько революционеров со времен Бакунина и Нечаева боролись и погибли в этих застенках, чтобы открыть дорогу нам…»
– Талантливо, – признала Анжелика. – Это ведь не исповедь?
– Больше похоже на несвоевременные мемуары. Хотя, возможно, и исповедь тоже.
Анжелика процитировала по памяти:
«Вы не умеете исповедываться, Серж. Скажите, почему они хлопотали о деньгах, какие расходы их беспокоили, каким потребностям затруднялись они удовлетворять?»
Муж и жена дружно засмеялись.
– Это же из романа Чернышевского! Мы тоже помним его чуть ли не наизусть!
…Злата Лилина прислала за Балабановой машину. Для Анжелики подготовлен номер на выбор: в «доме Бенуа» или в Воронцовском дворце. В конце записки жена Зиновьева, как всегда остроумно, писала: «Во дворце тебе, дорогой товарищ Балабанова, будет страшно красиво, но холодно – комнаты там не отапливаются».
Анжелика хорошо знала Злату по эмиграции. Эта маленькая женщина с короткой стрижкой, живыми и жёсткими серыми глазами была секретарём большевистской группы РСДРП в Берне. А раньше – сотрудничала с «Правдой», вышла замуж за Григория Зиновьева, оттеснив на второй план первую его жену Сарру Равич. Они с Саррой поменялись планами без скандалов и при молчаливом согласии Гриши (он же – Евсей-Гершен). Первая жена ушла на второй план, а вторая стала первой. Так бывает. Настоящие марксисты не воюют в своём доме, они мечтают о революции в мировом масштабе. Обе женщины до Октябрьской революции неоднократно избиралась делегатками большевистских съездов и разъездов.
Злата Лилина была очень жизнерадостной, она обожала острить и смеяться. Веселый характер прекрасно сочетался у неё с неудержимой деятельностью. Любое своё выступление, статью или даже записку она всегда заканчивала шуткой. Ленин в своё время (до Инессы Арманд) был просто очарован ею. Дело кончилось тем, что Злата любо-дорого досталась лучшему другу, а первая жена поехала весной 1917-го с бывшим мужем, его новой женой и их сыном Стефаном в одном купе домой, в Россию. Без каких-то там признаков мелкобуржуазной ревности или недовольства. В соседнем купе «пломбир-вагона» ехал Ленин с Крупской и Инессой Арманд. Всё чин-чинарём. Они домой едут – принеси им чаю, мальчик!
Анжелика побаивалась первой жены Зиновьева Сарры Равич. Она отличалась от Златы мрачноватым характером: чуть что не по ней, губки поджаты, бровки домиком – и спасайся кто может. Когда в Петрограде бывший муж Сарры стал первым человеком, спастись от тяжёлой пролетарской длани товарища Равич удалось лишь счастливчикам. Не счесть, сколько врагов революции лично она уконтрапупила. Зиновьев назначил её наркомом внутренних дел Союза коммун Северной области.
Балабанову кооптировали туда наркомом иностранных дел. Предсовнаркомом этого новообразования РСФСР сделался, естественно, Григорий Евсеевич Зиновьев, а членами правительства, кроме жён его Лилиной и Равич, стали такие известные большевистские личности, как Урицкий, Крестинский, Володарский, Молотов.
Что за странный такой Союз – в отличие от Советского Союза, спросите вы. И будете правы. Потому как об этом Союзе коммун Северной области в учебниках истории почти не пишут. Ларчик открывается просто. Петроград всё ещё оставался столицей, новая власть в феврале 1918-го объявила, что переезжает в Москву временно. Но кого-то надо оставить в городе, который практически окружён немцами, в котором бывшие служащие откровенно угрожают саботажем, поскольку уже успели массово разочароваться в большевистских лозунгах.
Доверить «колыбель революции» вождь мог только лучшему другу. Председатель Петросовета Зиновьев согласился «пострадать за народ». Нормально, Григорий. Но взамен он потребовал неограниченных прав и расширения подконтрольной территории. Так и вошли в Союз коммун восемь близлежащих губерний, чуть ли не половина европейской территории страны. Вошли «добровольно-принудительно» – без референдума, но зато и без контрибуций. А лучший друг вождя сразу стал третьим человеком в стране (после Ленина и Троцкого).
…Утром Анжелика не стала вызывать машину, пошла пешком в Смольный. Петроград походил на заброшенное кладбище. Будто ураган пронесся по городу. По грязным и пустынным улицам холодный ветер гонял клочки бумаг и прочий мусор. Пахло помойкой. Редкие люди, словно живые трупы, брели по проспектам. И не было в качающихся фигурах ни цели, ни желания жить.
И всё это – в звенящей полной тишине. Она была парализующей, замогильной. Бои на фронтах, вроде, закончились, но большевики твердили: война империалистическая должна перерасти в гражданскую, это неизбежно. И эта неизбежность выбешивала людей.
«Питер стал столицей холода, голода, ненависти и безразличия. За один только восемнадцатый год население города сократилось в четыре раза», – вспомнила Анжелика слова Виктора Сержа. Ей сделалось страшно. Никогда ещё она не чувствовала себя такой маленькой и беспомощной.
После убийства главного чекиста Урицкого попасть в Смольный было нелегко. Охрана долго проверяла её мандат, созванивалась с кем-то. Наконец матрос, весь обвешанный пулемётными лентами, с красным бантом на бушлате, провёл её к «вождю номер три».
За столом огромного кабинета Григорий Зиновьев и его жена Злата завтракали.
– О, кого мы видим! – Григорий Евсеевич встал из-за стола, протягивая руки. – С приездом, дорогой товарищ Балабанова! Сколько лет, сколько зим!
Вид он имел чрезвычайно самоуверенный. Тщательно выбритый, бледный, с несколько одутловатым лицом, густой курчавой шевелюрой, в которой не было ни сединки. Серо-голубые глаза его радостно сверкали.
Лилина тоже была искренне рада. С ней Анжелика не виделась со Швейцарии, с Зиновьевым, наверное, год. Злата не изменилась – всё такая же улыбчивая. Супруги потянули её к столу.
– Пока ваши новые мандаты оформляются, подсаживайтесь, угощайтесь. Вот финский сервелат. А это жидкий сыр – мажьте на булку, не стесняйтесь! Фрукты берите! Позвольте, я вас обнесу хорошим вином – из царских подвалов?
…Мм-да-а. Такая роскошь при таком повальном голоде. Откуда? Откуда эти лакейско-барские замашки? Тоже в обмен на фальшивые банкноты? Нет, ничего не стала она спрашивать у хозяев кабинета.
Григорий Евсеевич разлил по хрустальным бокалам запашистую мадеру.
– Ну-с, за встречу! Между прочим, любимое вино тёзки моего – Григория Распутина!
