Анжелика Балабанова. Гл. 7. «Кому война, а кому – мать родна»

за спиной каждого гостя стоит слуга в белых перчатках. Представляете? Революционный режим выпустил на волю варварство – вот что я скажу вам.
…Ехали домой молча. Безрадостно. И жизнь последующих дней была безрадостной, тупой и тревожной. Анжелика целыми днями отвечала на сотни телефонных звонков, чаще всего от жён незаконно арестованных людей, выступала перед солдатами, вернувшимися с фронта, участвовала в бесконечных заседаниях по распоряжению Григория Зиновьева.
Руководство Петросовета жило в гостинице «Астория» под защитой пулеметов, установленных на первом этаже. Там же была столовая исполкома Союза северных коммун, где по талонам давали мясной суп из конины. Там обычно столовались Бакаев, председатель ЧК, Елена Стасова, секретарь Центрального Комитета, и Сталин, почти никому в ту пору не известный.
Семья Зиновьева жила на втором этаже. Неслыханная привилегия: гостиница отапливалась, а ночью «Астория» сияла огнями, словно океанский лайнер, возвышающийся над темными площадями. Поначалу ходили слухи о немыслимой роскоши «наверху», об оргиях с артистками балета. С теми, кто распускает такие слухи, расправлялись нещадно. Да и вообще – стало правилом чуть что, брать заложников, а через сутки расстреливать их.
«Осторожные зрители молча кутались в шубы.
И какая-то женщина с искажённым лицом
Целовала покойника в посиневшие губы
И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их ёлками, замесили их грязью
И пошли по домам – под шумок толковать,
Что пора положить бы уж конец безобразью,
Что и так уже скоро мы начнём голодать…»
Террор усиливался, и порой Балабановой казалось, что партия, членом которой она является, живёт в глубоком страхе и внутреннем убеждении, что все активисты будут физически уничтожены в случае поражения. Оттого и зверствует сильнее: поражение становится всё более возможным. Что это? Пир во время чумы?