Анжелика Балабанова. Гл. 12. «Двадцать пятое, первый день…»

Виктор КОРОЛЕВ
Анжелика Балабанова. Гл. 12. «Двадцать пятое, первый день…»

В КАРМАНЕ единственного жакета Анжелики Балабановой лежал членский билет Российской коммунистической партии. Она также оставалась в рядах Итальянской социалистической партии. И не видела ничего противоестественного в этой плотно слежавшейся дружбе. Единственное, что ей мешало по пути в Стокгольм, – это морская качка. Кто-то из команды парохода заботливо посоветовал:
– Попробуйте в каюте громко петь или читать стихи – помогает!
И эта маленькая женщина, вцепившись в край стола, читала нараспев под ритмичные удары волн своего любимого итальянца Джакомо Леопарди – сначала в оригинале, а потом в свежем переводе русского эмигранта Константина Бальмонта:
«Итак, теперь ты навсегда утихнешь,
О сердце, утомлённое моё.
Погиб обман последний, крайний, тот,
Который я считал в себе бессмертным.
Я чувствую, что умерла не только
Надежда на обманы дорогие,
Погасло их желанье. Успокойся
Навеки. Ты довольно трепетало.
Нет ничего, чтоб стоило твоих
Движений, и земля не стоит вздохов».
Только в Стокгольме она поняла, что могут сделать три с половиной года напряженной работы и полуголодного существования с нормальным, здоровым человеком. Первым делом местный врач спросил её:
– Мадам, вы были в тюрьме?
Уже «мадам», а не «товарищ»? О как! Ага, щас она начнёт вам грязью обливать «совдеповскую тюрьму народов», клеймить «большевистский ад» – не дождётесь! Да, есть в российской новой власти «тварищи», что требуют от повара в столовой: «Мне в отдельной кастрюле свари, не то – к стенке!» Но и в шведской семье не без урода, и к стенке шведской ставят тоже. У вас нет революции, а в России есть, там наркомы продовольствия падают в голодный обморок. И пленум большевистский на днях постановил: «Нужны срочные меры по охране здоровья партверхушки, причём предрешить необходимость выделить специального товарища для наблюдения за здоровьем и условиями работы партверхушки».
Пролетая над гнездом этой самой «партверхушки», любой «специальный товарищ для наблюдения» заметит невооружённым глазом: в Кремле начинается нечто, похожее на «гонку с выбыванием». И будет прав.
В начале апреля двадцать второго года была учреждена должность генерального секретаря ЦК РКП(б). На неё, по предложению Зиновьева и Каменева, назначается Иосиф Сталин. Первоначально эта должность понималась как техническая, и потому не интересовала «вождя номер два» Троцкого. Ленин не возражал. Лишь сказал устало: «Сей повар будет готовить только острые блюда». А 25 мая с Ильичом случился первый инсульт.
Сразу же после этого сформировалась «тройка» в составе Каменева, Зиновьева и Сталина. Для борьбы с Троцким. Трое на одного. И жаль, что Зиновьев с Каменевым не поняли, что скоро будет «один на двоих», а потом вообще – «Кавказ подо мною, один в вышине…»
Впрочем, это будет чуть позже. А пока Балабанова живёт в Стокгольме и чувствует, что неприязнь к ней нарастает, шведы не гнутся, им засланный коммунистический казачок не нужен. Вот-вот приедет сюда послом давняя подруга Александра Коллонтай, но чем она поможет?
Поговаривали, что эта феминистка настолько была влюблена в Ильича, что оставила ради него мужа – матроса Дыбенко, который в1917 году так ласково попросил членов Учредительного собрания разойтись, потому что устал их караулить. Ленин сделал Коллонтай наркомом соцобеспечения, а после смерти Инессы Арманд она возглавила женотдел ЦК и стала сочинять что-то про «гендерный вопрос при социализме и свободную любовь», представляя себя на месте Надежды Константиновны. Тут она переступила черту, вождь разозлился и отправил её «с глаз долой, от греха подальше».
Она вообще женщина странная, мягко говоря. Как-то её спросили, не жалеет ли она – дворянка, дочь генерала – о супружестве с малограмотным матросом? Коллонтай гордо ответила: «Я жалею об этом каждый день, зато каждую ночь поздравляю себя!» Чего у неё не отнять – честная была.
Нет, ничем она Балабановой не поможет. Эта дипломатическая «валькирия революции» так расшатает моральные устои скандинавов, что и десятилетия спустя в каждой шведской семейке будет кто-то лишним.
Анжелика решила перебираться в Австрию. Несмотря на растущую инфляцию, там жизнь дешевле, можно найти работу. После развала монархии большую часть государственных постов заняли знакомые социалисты, их партия получила большинство в республиканском парламенте. Теперь каждый восьмой житель Вены – социал-демократ. Это же рай, о котором раньше только мечталось! В этой привлекательно загнивающей буржуазной демократии можно, по крайней мере, думать вслух и сочинять стихи.
«На солнечной стороне узкой венской улочки –
Гнутая спинка стула, запах утренней булочки.
Войны здесь нет, есть бетховенские сонаты.
Разве ты не об этом мечтала когда-то?»
Спустя десятилетия Анжелику Исааковну Балабанову будут называть «первой в списке коммунистов-невозвращенцев». Об этом она, конечно, никогда не думала, скажи ей про первенство, сочла бы такое сравнение кощунственным.
Как член коммунистической партии «в течение многих лет и одна из самых выдающихся активистов Коминтерна» она получила приглашение в российскую дипмиссию на торжественный приём по случаю 5-летия Октябрьской революции. Специально подчёркивалось, что в меню – икра и шампанское. Именно это её смутило, напомнило банкеты в кабинете «питерского царька» Григория Зиновьева. Но всё равно пошла.
Любезно поговорила с полпредом Александром Шлихтером, которого знала ещё с Лондонского V съезда партии. Рады были ей и другие товарищи. А вот делегации венских рабочих, что тоже пришли поздравить, в дипмиссии были не рады – их просто не пустили. Принципиально ушла с ними и Анжелика.
Потом Шлихтер неоднократно звонил ей:
– Товарищ Балабанова, а у меня для вас письмо из Москвы. Если вернётесь в Россию, вам предложат должность, от которой невозможно будет отказаться…
Письмо не показал, на провокацию она не поддалась, и потому осталась в живых.
Анжелика снимала скромную меблированную квартирку на окраине Вены. Получала массу писем со всей Европы, к ней часто приезжали гости. Самым радостным был, конечно, визит Виктора Кибальчича. Его жена Люба сидела с маленьким сыном, сама неважно себя чувствовала и передала старшей подруге только записку с самыми сердечными словами. Виктор считался уже известным литератором, много печатался под псевдонимом Серж.
Стола в комнате не было, спиртовка и чашки для гостей стояли на подоконнике, там они и пили чай, придвинув к окну стулья. А внизу, по булыжной мостовой, рядами ехали на расцвеченных велосипедах шуцбундовцы – это военизированные отряды социал-демократической партии направлялись на митинг к городской ратуше.
– Простите за сравнение, Виктор, но вот так же мирно начинался и марш чернорубашечников на Рим, – с грустью сказала Анжелика. – Ведь без единого выстрела Муссолини стал премьер-министром. Мне иногда кажется, что наши ошибки в коммунистическом движении играют на руку фашистам.
– Я тоже об этом часто думаю, – отвечал гость. – Насилие стало обыденностью, а всеобщий страх – прекрасная почва для национализма в его самых отвратительных формах. Был в России популярный лозунг пять лет назад: «Царству трудящихся не будет конца!» Помните? И кто получил царский трон? Над кем рабочие нынче царствуют? Похоже, без царя нам никак, а ему нужна защита. Как ни крути, тоталитаризм – в нас самих.
– Вы полагаете, что мир не может обойтись без тирании? Что коммунизм возможен только через диктатуру пролетариата и физическое уничтожение всех несогласных?
– Анжелика, вы всё такая же романтическая натура, преждевременный человек, – улыбался по-доброму Виктор. – Верите в милосердие, честность, благородство, порядочность. В этом вы с моей женой очень похожи. Кстати, мы до сих пор вспоминаем тот апельсин и плитку шоколада, что вы прислали из Москвы на рождение сына! Люба даже всплакнула от такого подарка…
Они ещё не раз встречались, уже втроём. Обсуждали, как жёстко и безапелляционно председатель Коминтерна Зиновьев требует от немецких коммунистов начать революцию. Даже дата восстания уже назначена – как в России шесть лет назад, двадцать пятого октября. Но ничего же не было готово, но пришлось подчиниться. И даже маленькие победы у коммунистов случились – так, в Гамбурге они сумели на время захватить власть.
Всё закончилось полным крахом, арестами и многочисленными жертвами. И, словно в насмешку, тощий вчерашний ефрейтор устроил мини-переворот в Мюнхене. Перестрелка в пивном зале, два десятка убитых – и будущий фюрер ухмыляется на мостовой в ожидании тюрьмы: «Ничего вам со мной не сделать – скоро наступит наше время!»
…«Золотой перекрёсток» декабрьской Вены сияет огнями. Ещё тепло, снега нет. Наслаждается, ликует местный люд, скоро двадцать пятое число, Рождество. Весело перезваниваются трамваи на площади. Пахнет счастьем и мандаринами.
У Оперного театра Анжелика купила газету – и ахнула. Крупный заголовок на первой полосе равнодушно извещал: «Вождя российских большевиков Владимира Ленина разбил второй апоплексический удар. Состояние его безнадёжно».
О, если б знать могла она, как безжалостно, зло и ненужно убивали гения! Ещё боялись сказать ему напрямую, так через жену, по телефону – с грубостью и угрозами. Как же они торопились поделить власть! У бедной Надежды Константиновны случилась истерика от такого хамства, она рыдала, каталась по полу. А что Ленин мог сделать, как защитить её мог? Никак. Разве что написать письмо съезду: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека». Но письмо его не дошло до адресата.
«Он умер российскою холодной зимою,
И ангелы – "за", и архангелы – "за".
Его, как Спасителя, слезами умоют,
И слёзы замёрзнут, залепят глаза…
По чёрной дороге Россия ступала,
Права позапрятаны, и попран был Храм.
И в смертные дроги судьба его пала
Кровавыми пятнами на головы нам…
Так кто ж мы такие? И в чём наша сила,
Что наши мессии уходят от нас?
Жива ли Россия, и – будет Россия?
Никто не ответит, и Бог не подаст».
После грандиозных похорон Ленина Политбюро ЦК приняло вдруг решение перезахоронить на Красной площади и Карла Маркса. На первый взгляд, ничего тут такого нет. Все уже привыкли, что «учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Хотя, если с другой стороны взять, оно верно, потому что всесильно – разве так может быть? Дети и родственники Карла Маркса этот алогизм решили просто, заявив: «То, что строится в СССР, к Марксу никакого отношения не имеет».
Пришли другие времена, мой друг, поверь…
Наверное, первым заметил стремительно надвигающиеся перемены глава Моссовета Лев Борисович Каменев. Весь год, пока Ленин болел, он председательствовал на заседаниях Политбюро ЦК. Чувствовал себя вполне уверенно: как-никак двадцать лет дружбы с Ильичом и женитьба на сестре Троцкого – это козыри.
На празднование Нового года он пригласил к себе домой Сталина. Предложил тост за здоровье ещё живого тогда Ленина. И в спокойном