Алан смотрел в щелочку неплотно закрытой двери. Он пытался хоть что-то разглядеть в бумагах мастера, но это было невозможно – резные бортики по краю стола надежно скрывали лежащие на нем чертежи, к тому же стол стоял слишком далеко. Молодой человек уже собрался было прервать стыдливо-глупою попытку проникнуть в тайну, как вдруг почувствовал сильную боль правого уха – это экономка Абель цепко схватила его костлявыми пальцами и медленно потащила прочь.
Он тихонько ойкнул и попытался вырваться. Не удалось. Старуха поднесла палец к своим бескровным губам, приказывая тем самым молчать.
— Раз хозяин не допускает, значит так нужно. И нечего здесь подглядывать.
С иезуитским спокойствием произнесла она вполголоса.
— Отпусти! Хватит! – злобно прошептал Алан в ответ. — Тебе что за дело? Не лезь! Пожалеешь!
— Я-то знаю свое дело.
Она оттолкнула его и, прихрамывая, поплелась к кухне.
— Старая ведьма, ты еще дождешься от меня!
Потирая ухо, подмастерье быстро прошел в мастерскую, плюхнулся на громоздкий табурет и попытался успокоиться. Работа в часовой мастерской требовала сосредоточенности и предельной аккуратности. Правда, задания на сегодня были несложные – для него не сложные, – и все же с расстроенными нервами лучше за них не браться.
— Что я делаю не так? От чего мастер не хочет посвятить меня в задуманное? Ведь он сам говорил, что я лучший его ученик и помощник. Он научил меня расчетам зубчатых колес, доверяет их контроль, даже советуется с компоновкой и оформлением. Вместе мы подбираем новые сплавы, смазки. Сколько я сделал рисунков и чертежей под его руководством, а полного доверия нет. Почему?
Алан начал вспоминать неприятные моменты в общении с мастером, но запах кофе отвлек.
— Ведьма нервничает. Кофе варит. Никому нельзя пить свежесваренный, кроме нее и хозяина, даже сыновьям после смерти жены приходится довольствоваться второй, иногда и третьей заваркой. Кофе дорог! С сыновьями ясно: хотел, чтобы они продолжили дело, а они в торговлю подались. А ей за что такая привилегия? Ведьма и есть! Как она, хромая, могла незаметно подкрасться ко мне? То-то и оно.
Алан перекрестился, вздохнул и стал готовить рабочее место: придирчиво осмотрел инструменты, протер тряпицей и без того чистую заготовку, развернул поудобнее чертеж. Затем благоговейно сложил руки и, склонив голову, зашептал молитву.
— Хозяин требует, — негромкие слова старухи заставили вздрогнуть.
— Опять незаметно подобралась. Ведьма и есть. – мелькнуло в голове.
Подмастерье проследовал в кабинет – довольно мрачную просторную комнату с мрачной тяжелой мебелью мореного дуба. Ее вид словно подчеркивал суровую старость самого хозяина – грузного старика с тусклым взглядом темных глаз на изрядно изрезанном морщинами желтом лице, обрамленном седыми волосами. Длинные волосы, спадающие на плечи, были аккуратно расчесаны и казались дешевым париком. Кружевной воротничок рубашки накрахмален, что еще больше оттеняло немощь плоти. Серебряное шитье на коричневом бархате когда-то дорогого платья местами потерлось, однако, серебряные пуговицы были начищены и блестели, как новые. Словом, все казалось каким-то уже не живым, искусственным, даже аромат только что сваренного кофе лишь усугублял впечатление.
Мастер молча указал на стул.
— Чем ты сейчас занят? — с расстановкой произнес он, делая ударение на втором слове.
— Начал размечать платины боя.
— Да – да, я знаю… Вот что: отложи пока их в сторону. Это для заказчиков мелодичный бой чуть ли ни главное в часах. Главное, господа, чтобы длина маятника ни зимой, ни летом не менялась от температуры.
Старик помолчал немного, затем передал Алану небольшой лист плотной бумаги.
— Я тут кое-что изменил в конструкции достопочтенного сэра Гаррисона. Ну ты поймешь. Главное – это маятник! Здесь нужен точный расчет, когда-нибудь так и будет, а пока вот так.
Он с трудом отодвинулся от стола и стал внимательно рассматривать помощника, будто увидел его впервые. В комнате повисла гнетущая тишина, и Алан, впервые в общении с хозяином, почувствовал себя кроликом перед удавом, готовящимся к броску. Однако вскоре глаза старика затеплились, в них появился живительный блеск.
— Знаешь, однажды летом, когда я был еще малышом, — хриплый голос зазвучал приветливее, — матушка взяла меня в город. После маленького деревенского дворика ступить на мощеную булыжником широкую площадь, увидеть высоченную – по крайней мере, так мне казалось – каменную башню с огромными часами, множество разодетого народа, услышать музыку – было подобно чуду.
Старик улыбнулся.
— Я попал в сказку! Больше всего меня поразили часы, вернее стрелки на часах – они были словно кружевные, такие красивые. Я таращился на них во все глаза. Большая, с причудливыми завитушками, вдруг дернулась и немного опустилась. Я никак не ожидал такого. Кружево еще и двигалось! Разве это не чудо?
И матушка со знанием дела пояснила: — Это часы. Они показывают время. Она очень гордилась умением определять время по часам. Меня же просто разжигало любопытство: — А что такое время?
— Н-у-у-у… когда стрелки будут вверху, солнце тоже будет вверху, будет полдень, а когда внизу, то солнце уйдет к тем холмам. Если стрелки будут по правою руку прямо — и она вытянула руку,— то пора обедать, а если по левую – спать.
— Значит, стрелки указывают Солнцу, где ему быть? — допытывался я.
Моя добрая матушка ничего не ответила. Она, взяв меня за руку, повела за собой. А я с тех пор решил непременно узнать, как устроены часы и где в них спрятано время.
Старик опять грустно улыбнулся и немного помолчав, продолжил:
— Стать подмастерьем у часовых дел мастера оказалось ох как непросто.
Намыкался я: то у одного работал, то с другим, пока в Ла Шо–де–Фон не встретил Жан–Фредерика Лешо. Наверное само проведение сжалилось надо мной! Тогда, впрочем, я все-таки уже кое-что умел, иначе он не взял бы меня.
Несмотря на молодость, Лешо был признанным мастером. Но был мастер и гениальнее: его друг, а затем и компаньон Пьер Жаке–Дро! Какие это были мастера! Теперь таких не встретишь. Все, чем я смог овладеть, я обязан им. Конечно, поначалу пришлось повертеться на побегушках вместе с одногодком – весельчаком Жаком Жеврилем. Нам было столько же, сколько тебе сейчас. Чудное было время! Чудное!
Старик поерзал на массивном резном стуле с тощей подушечкой на кожаном сиденье, пальцами пробежал по пуговицам на груди, машинально проверяя все ли застегнуты, и довольный собой заговорил громче:
— Мы работали, как одержимые. Жаке–Дро фонтанировал идеями. Он и его сын Анри—Луи сутками не выходили из мастерской. Возможно, так он хотел заглушить боль от потери жены и дочери. Позже Анри кое в чем превзошел отца. Он стал гениальным механиком!
Удивительное было время. Я был околдован часовой механикой, особенно, когда мне доверили карманные часы. Тончайшее металлическое кружево, чем-то напоминающее кружева матушки. Так мне виделись сплетения крошечных деталей. Я словно дарил жизнь миниатюрным колесикам, невесомым пружинкам; они начинали двигаться, обретали голоса – у каждого свой неповторимый – и, конечно же, вызванивать мелодии… Это чудо вставлялось в золотой роскошный корпус по большей части с четырьмя крышечками, две из которых были со стеклом, чтобы вельможа мог любоваться не только циферблатом, но и работой механизма.
Старик иронично усмехнулся. На щеках появился легкий румянец, вернее, подобие его.
— Механизма, собранного деревенским парнем. Большую награду и придумать трудно, хотя монеты тоже потеки рекой. Дело Жаке–Дро росло. Еще бы, ведь ему благоволил Милорд Марешаль – губернатор Невшателя. Жаку уже стало мало часовой механики, он занялся еще и автоматонами. О, какие это были сложные механизмы!
Мастер закрыл глаза и словно маятник закачал головой.
— Ты только представь: в небольшой забавной движущейся кукле несколько тысяч хитроумно взаимодействующих деталей и все так славно скомпоновано. В 75 году в Париже они были с большим успехом продемонстрированы Людовику XVI и Марии–Антуанетте! Жаке–Дро очень гордился этим.
Я же целиком сосредоточился на часах и, чем упорнее работал, тем все сильнее хотелось открыть тайну времени. Однажды прямо спросил у Жака: — Что такое время? Он лишь расхохотался, сказав, что никогда об этом не думал и мне тоже посоветовал не заморачиваться.
Думай лишь о механических передачах, совершенствуй форму зуба, законцовки пружин, ищи новые сплавы, почувствуй что от тебя ждут, перенимай лучшее от других и не выдавай секретов, и ты станешь первым – вот мой завет. Все остальное – вздор, мешающий достижению цели.
Иногда он был многословен.
Часовщик тяжело вздохнул и замолчал. Кабинет снова заполнила гнетущая тишина. Алану вдруг подумалось, что будь хозяин чуточку моложе, он не стал бы так откровенничать. Он никогда и не откровенничал с ним. И нехорошие мысли возникли сами собой.
— Мне словно крылья подрезали, — хрип в голосе усилился, впрочем, быть может, так лишь казалось.
— Теперь я уже не чувствовал себя творцом, вдыхающим жизнь в затейливые механизмы, просто усердно работал. Постепенно холодный профессионализм вытеснил усердие. Теперь мне стало неинтересно работать с семьей Жаке–Дро. К тому же я обзавелся своей семьей. Женихом я слыл завидным, хотя уже и не таким молодым, так что приданное получил хорошее. Я завел собственное дело, но заказчиков оказалось немного. Простому люду часы вообще не нужны, а богатеям не нужны предметы роскоши без надлежащего имени. Все складывалось нездорово… тут еще и революция началась…
И опять невыносимо длинная давящая пауза разделила собеседников.
— Самое удивительное, что чем хуже шли дела, тем больше я ломал голову над сущностью времени. Я стал одержимым, даже во сне чаще всего мерещились разнообразные часы или бесконечные вереницы вращающихся колес и чей-то голос внушал мне: “Это и есть время!". Понимаешь, время – это движение, движение огромного вселенского маятника. Без маятника времени нет!
Старик расслабил завязки ворота рубашки и, поморщившись, слегка погладил дряблое горло.
— Солнце восходит на востоке, а заходит на западе. Ночью, когда мы его не видим, оно для нас как бы проходит обратный путь. Это маятник, отсчитывающий сутки! Зима сменяется летом, а лето зимой – снова маятник. Жизнь и смерть – маятник! Ты понял?
Он глазами впился в Алана, словно взглядом хотел пригвоздить его к спинке стула. Помощник попытался было что-то ответить, но мастер не ждал ответа и, шумно вздохнув, продолжил: — Не пугайся, это мало кто понимает, а может и никто… К счастью, это хорошо понимал один старик – астролог. Имя не назову: обещал молчать. Рассчитывая будущее или прошлое, он догадался, что, когда планеты в своем движении делают маленькую петельку, становясь ретроградными, то и время на них бежит обратно.
Если бы Солнце вдруг взошло на западе и по небосклону проследовало на восток, то время пошло бы вспять. Маятник Земли
