Зимние сумерки сгущались, ветер усиливался, поднимая и унося вдоль тропинки, выпавший днем легкий, не притоптанный снежок. Только свежий бугорок земли чернел на белоснежном полотне, нарушая зимний тихий пейзаж, освещаемый светом тонкого месяца. Но молодой мужчина в распахнутом на груди пальто ничего этого не замечал. Плакать сил не было, он сидел на коленях и раскачивался из стороны в сторону, поскуливая.
- Эх, милок, давай-ка вставай, - проскрипел за спиной голос и на плечо легла морщинистая рука.
Мужчина вздрогнул, дернулся.
- Я сторож здешний, - пояснил старик с фонарем в руке, обходя скорбную фигуру в пальто, - давай, поднимайся, негоже тебе здесь сидеть.
- Да, что ты понимаешь! – сорванным голосом засипел в ответ плакальщик, - Я ее ЛЮБИЛ! ЛЮБИЛ!
Сторож покосился на свежий крест, грустно улыбнулся в густую седую бороду.
- Конечно, конечно, что я понимать могу… Скольких, я тут таких повидал за много лет и не перечислишь. И плакали, и бились, и на могилке лежали, не вставали… Да только не для живых это место. Ты всю боль здесь оставь с ней под крестом. А сам ступай, живи, молоденький еще.
Мужчина поднялся, не отряхивая колен, не застегивая пальто, не поднимая валявшихся перчаток, побрел вдоль оградок.
Холода и ветра не чувствовал. На плечи навалилась усталость, боль терзала сердце. Он было направился к цирку, но понял, что не сможет новь шагнуть под купол. Там будто навсегда застыл крик ужаса Магдалины, когда она летела вниз. Как он просил ее, умолял не соглашаться на этот номер.
- Магдалина, душечка, - говорил он, помогая ей стягивать сценический костюм, - зачем тебе это надо? Пусть акробаток твоих подхватывает и крутит вверху. Ты же никогда не работала на высоте, да еще без страховки.
- Ах piccolo bambino! Ты глуп! Ты всего лишь клоун, - сказала, как отрезала балерина, дернув руки из пышных рукавов блестящего платья, - В зале будет ОН! Пусть видит, кого потерял! А у Жана сильные руки, он меня удержит. И это я ему предложила подхватить именно меня! Слышишь, я!
Эта сцена всплыла так явственно, что мужчине показалось, будто он почувствовал резкий запах ее духов… Да, сторож прав! Надо оставить свою печаль под крестом с Магдалиной! Пусть жизнь ему не подарила счастье быть с ней, смерть это сделает.
От этих мыслей голова сразу прояснилась. Он нагнулся, зачерпнул в руку снега, отер пылающее лицо и ноги сами понесли к вокзалу.
Клоун не шел, почти бежал, его будто подгоняли, шептали, давай, быстрее, Магдалина тебя заждалась.
На перроне было пустынно, его тускло освещал, поскрипывающий на ветру фонарь. Мужчина зажмурился. Перед внутренним взором вновь предстала балерина, такой, какой он увидел ее впервые на арене. Высокая, тонкая, зеленоглазая, светловолосая, она сводила мужчин с ума. Она была украшением представлений! Ради Магдалины он бросил университет, дом, родителей, устроился в цирк сначала носильщиком и уборщиком, потом стал клоуном. А Магдалина? Прозвала его piccolo bambino, дразнила, то приближала, то отталкивала, сделала пажом… жилеткой…
Послышался гул, значит скоро поезд. Надо только подойти ближе и шагнуть. Всего шаг отдаляет его от Магдалины. Ветер усилился, фонарь сильнее заскрипел. На шее свинцом налился крест, гирей потянул вниз. А в ушах вдруг раздался визгливый хохот, тот самый…
Магдалина тогда фурией влетела в свой вагончик, швырнула на постель сумочку и шляпку. Он сидел на низеньком пуфике и очищал бензином пятна с ее концертных трико.
- Помоги! – коротко и властно скомандовала циркачка.
Клоун послушно снял с нее манто, как горничная начал расстёгивать мелкие пуговички бархатного платья.
- Представляешь, он решил, что со мной можно играть, как коту с мышкой! – когда Магдалина злилась ее голос делался визгливым, - Не дергай ты так, порвешь. Я ему отомщу, обязательно! Он пожалеет, что решил меня оставить!
Клоун молча слушал ее полные злости слова, его пальцы застыли на ее точеных плечах. Он бы все отдал, лишь бы она просто ему улыбнулась, нежно погладила рукой щеку… Он сильнее сжал ее плечи. Магдалина осеклась на полуслове, но не дернулась прочь. Тогда, осмелев он коснулся губами шеи, там, где из причёски выбился локон. Все его существо замерло от блаженства. Эта женщина была его любовью, наваждением, проклятьем… Она была всем. И тут она рассмеялась, зло, жестоко. Грубо толкнула в сторону пуфа, где валялся ее недочищенный костюм.
- Знай свое место, piccolo bambino! Ты не мужчина, и вообще, от тебя пахнет тиной, псиной, опять пуделей расчёсывал.
-Ты же говорила, что я тебе друг, - полепетал он ошарашено.
- Ну, прости, погорячилась, - она криво улыбнулась чувственным ртом, - подай – ка мне капот, и ступай, я устала…
Поезд приближался. Он начал внутренний отсчет, напрягся, стоя на самом краю. Это был скорый, он не остановиться здесь, пассажиров и работников вокзала не видно. Волнения не было.
Но тут от стены отделилась легкая фигурка и метнулась к краю платформы быстрой тенью. Клоун и сам не понял, как бросился наперерез и едва успел схватить перед самым носом поезда, окатившего вокзал паром, дымом и протяжным гудком.
А piccolo bambino и его добыча укатились в сугроб.
- Что Вы, пустите, какое Вам дело! – пыталась вырваться из цепких рук незнакомка. Он ослабил хватку, сполз с женщины и сел в снег, она села рядом, растрепанная, красная.
- Зачем Вы это хотели? – тихо спросил он, протягивая из кармана носовой платок.
- Затем, зачем и Вы, думаете я не поняла, что и Вы под поезд хотели, мне одной стало не так страшно…
Совсем молоденькая, она выглядела такой измученной, большие карие глаза лихорадочно блестели. Вместо того, чтобы отереть лицо, женщина сжала платок длинными пальчиками с обкусанными ногтями, уронила голову в острые колени и заревела.
- Зачем, зачем… а как мне быть…, - она перемежала слова всхлипами и дрожала под потертым жакетом, меховая шапочка сползла на бок, - у меня же никого не осталось… никого… ребеночек, муж… я сирота… за квартиру нечем… хозяйке работу попортила… она через городничего грозилась…
Мужчину затопила жалость к этим синякам под воспалёнными глазами, захотелось, чтобы обветренное губы улыбнулись. И пришла мысль, что они могут улыбнуться ему. А Магдалина не улыбнулась бы ему никогда, для него никогда. Он вдруг это отчетливо поняла. Всем его тайным надеждам было не суждено исполниться никогда, никогда. И даже ТАМ, за гранью бытия Магдалина его не ждет. А он не клоун, не piccolo bambino, он МУЖЧИНА, он прозрел.
- Пойдем, вместе? Не бойся. Что-нибудь придумаем, - он встал и протянул ей руку ладонь вверх.
Женщина покосилась недоверчиво:
- Я Вас совсем не знаю…
Хоть боязливо, но все же вложила свою ручку в его.
***
Снег растаял, уступив место зеленой траве, постепенно ставшей жухлой и вновь снег опустился на небольшое кладбище провинциального городка. Цирк давно уехал, могилка Магдалины, цирковой балерины, поросла сорной травой, которая возвышалась из-под снега, как частокол.
У ворот остановилась пролетка. Кучер ловко соскочил с козел, открыл дверцу. На землю спустился представительный барин, в шубе, цилиндре, с щеголеватыми усиками.
К нему нагнулась миловидная женщина, ласково посмотрела:
- Коля, милый, может быть мне все же с тобой пойти?
- Нет, лапушка, не надо, - ответил мягко, - подай лучше цветы.
Взяв из рук жены красные розы он перекрестился ни икону и вошел в мир, где царит вечный покой. Нужную могилку отыскал быстро, замер.
- Здравствуй, Магдалина, - прошептал, но в голосе не было безнадежной скорби, только легкая грусть. Он опустил к подножию креста цветы и продолжил, - а знала ли ты, душечка, что от мороза, даже розы пахнут тиной и псиной… Я тебя простил, не злюсь. Я тебя любил. Смогу ли снова так? И надо ли? Только я больше не piccolo bambino. Он навсегда остается здесь, с тобой, под твоим крестом, как и хотел.
С этими словами Николай достал маленькую дощечку с надписью piccolo bambino и прикрепил ее под дощечкой Магдалины. Снова перекрестился, прищурился на яркое солнце и поспешил обратно к пролетке, где ждала любившая его беззаветно жена, чтобы уже больше никогда не вернуться сюда.
37 лет, 2 марта 2024 года.
Как здоров двое отчаявихся встретились и помогли друг другу жить !