О чем умолчал Лемм

устаканилась. Все опять пошло своим чередом. Но как вам это объяснить..? С того самого вечера у меня словно маленький, но очень острый осколок засел в сердце. Бывали периоды, когда я почти не выходила из дома, чаще всего в дни отъезда Криса на очередную конференцию. И тогда серая пустота снова наваливалась на меня, лишая способности думать, говорить и даже есть. Но когда возвращался Крис, я снова оживала, но делала это словно в полсилы, словно знала, что еще будут дни без него.
Но шли недели и даже месяцы, а Крис все еще был со мной. Как-то раз он привез познакомиться свою девушку. Кажется, ее звали Хари. Симпатичная, но какая-то странная - слишком тихая, постоянно везде за ним ходила тенью, говорила мало. В общем, она мне не очень понравилась. Вроде, она была его пациенткой. Или я уже что-то путаю… Словом, не такую мать своих будущих внуков я себе представляла. Крис, наверно, почувствовал это и больше к нам в дом ее не привозил. А через несколько месяцев он вдруг стал каким-то рассеянным, поникшим.
- Сынок, что с тобой? – спросила я в один из таких дней.
- Все в порядке, ма, - ответил он невыразительно.
- А кстати, что-то давно я не видела ту девушку. Ну… Хари, кажется. Вы по-прежнему с ней встречаетесь?
- Нет, мы расстались.
- А почему?
- Мам, я не хочу об этом говорить, - сказал он.

В тот день он приехал домой чуть позже обычного. Я сразу почувствовала какую-то необъяснимую тревогу. То ли потому, что Крис был более, чем обычно, внимателен ко мне, то ли потому, что его внутреннее возбуждение не давало ему усидеть на одном месте больше пары минут. Я смотрела на него и пыталась угадать причины его такого странного поведения. Он ходил из комнаты в комнату, надолго останавливаясь перед фотографиями на стенах и книжными полками. В конце концов он сел передо мной и заговорил:
- Мам, сегодня в ЦИС было принято решение об отправке на Солярис группы ученых. Я в ее составе. Летим через шесть месяцев.
- А как же я? – это все, что я смогла прошептать.
- Мамочка, всего один месяц, и я вернусь.
- А как же я? – снова спросила я, еще тише, чем в первый раз.
- Родная моя, хорошая, всего один месяц. И мы снова будем вместе.
- А если ты не вернешься? Что со мной будет?
- Я обязательно вернусь, я тебе обещаю!
Что было потом, я плохо помню. Он что-то говорил о своей работе и будущей диссертации, о своем долге перед наукой и страной, о бабушке, дедушке и… об отце. О том, что надо узнать, что с ним произошло. Он все говорил и говорил, а я сидела словно в безвоздушном пространстве, где нет ни звуков, ни запахов, где нет ничего. Он был очень ласков, держал меня за руку, смотрел мне в глаза. Сколько длился этот разговор я тоже не помню. Потом он очень нежно поцеловал меня в лоб и пошел спать.

Я сидела на кровати в своей комнате и держала в руке тот самый пожелтевший конверт. Я так и не решилась прочитать письмо. Тогда. Но сейчас… Дрожащими пальцами я открыла конверт и достала вдвое сложенный листок. Мелким неровным почерком там было написано всего несколько строк:
«Крис, сынок, я должен лететь. Солярис - это дело всей моей жизни. Это дело жизни твоих бабушки и дедушки. Я должен довести исследования до конца. Я вас очень люблю. Позаботься о маме.
P.S.: Если ты читаешь это письмо, значит я не вернулся. Если захочешь разобраться, что со мной случилось, то сделай это только после того, как мамы не станет. »

Несколько пустых пачек из-под таблеток, пустой стакан и сложенный вдвое листок. Вот и все, что осталось после меня на тумбочке возле кровати.

- Крис, мы будем ждать тебя!