Роднило нас с Михалычем не только небо. Многие годы напряжённой работы соединили нас понятием, описываемым простым, но ёмким словом «экипаж». Экипаж - слово известное, но в низовых лётных подразделениях оно вбирает в себя нечто большее, чем в понимании полковых составителей плановых таблиц полётов и, тем более, у лиц, с авиацией не связанных. Мы и были с Михалычем элементами той сплочённой семьи, членами большого экипажа. Только мой старший товарищ был командиром, а я всего лишь рядовым специалистом. Но и он, и я, в отличие от всех остальных, и тут уж я говорю не только про малую лётную семью, а про весь лётный испытательный комплекс, в авиацию попали вопреки воле врачей. Как и мне, выпускнику московской школы Владимиру Иринархову путь в небо был заказан людьми в белых халатах. Выражение, это я про людей в халатах, расхожее, но в нашем конкретном случае, как говорится, в точку. Ну не хотели некоторые деятели видеть нас даже на самых незначительных лётных должностях. И даже «нызэнько- нызэнько» в понимании отдельных бело-халатных людей было не про нас с ним. К счастью для нас же, у обоих хватило терпения, воли и смекалки обойти все рогатки медицины, как позже выяснилось, безосновательные – оба прослужили небу не один десяток лет. Независимо друг от друга мы с Михалычем пришли к общему выводу: специалистами, оказываются не все, кто имеет медицинский диплом и право решать чужую судьбу. Правда, медицинская машина, с большим опозданием, но отыгралась на Михалыче. Как у нас говорят, во время годовой медкомиссии зашёл не в ту дверь и не в то время. Лётные законы суровы. Ушёл он из авиации совсем внезапно для меня.
И вот, по прошествии какого-то времени, вспомнил я про своего Михалыча. Так мол и так, соскучился по Вашему басу, и посмотреть, мол, хочу, не потеряли ли выправку строевого офицера, такой же поджарый, как прежде или, может, второй мозговой центр с помощью пивка развиваете? Да и перетереть прошлое самое время. Владимир Михайлович откликнулся- перетереть было что.
Ох, и увлекательно же он рассказывал! А рассказывать было о чём. Немного найдётся лётчиков, за плечами которых такая «разнотипица»- минно-торпедный Ил-28, Ил-28 в штурмовом исполнении, грузовые Ан-12, летающие лодки Бе-12, транспортные Ил-76, противолодочные Ил-38, ближнемагистральный Ил-114, пассажирский аэробус Ил-96 и Ил-96 уже в грузовом варианте. На одних он летал как строевой командир, на других- как командир воздушного судна в испытательной организации. Уровень что надо. Это обывателю кажется, что любого пилота посади за штурвал и он готовый испытатель. Всё не так. В испытательном деле не каждый годится из лётчиков гражданской или военной авиации, не всем дано.
Интересных событий в биографии Владимира Михайловича было много. Привлекало в его рассказах не только обилие удивительных событий, которые иначе, как приключениями, и не назвать. Этим-то как раз никого в нашей профессии не удивишь. В авиации нет людей, которые за своим опытом не имеют интересных событий, был бы только повод напомнить о них друзьям или коллегам. Привлекал стиль повествования- ёмкий, чёткий, в каждом предложении все слова на своих местах, как в радиообмене опытного лётчика, и при этом все его истории были с весьма любопытными подробностями.
И одна такая история зацепила меня.
-А помните, Владимир Михайлович, - вспомнил я зачем-то посреди нашей беседы одну характерную для советской авиации, страницу, - помните, была такая вещь –соцсоревнование?
-Ты мне говоришь? Помню.
-Рассказывали, то ли в Ростовском центре УВД, то ли где ещё, десять лет кряду побеждал среди сменных руководителей полётов, ну не помню, как у них там эта должность называется, в общем, кто-то из РП или старших диспетчеров, один и тот же деятель, - продолжал я. -На проводах на заслуженный отдых этого самого деятеля народ за фужерами начал пытать: как же ты, имярек такой-то, умудрился целых десять лет быть победителем во всём СССР?» Тот ерепениться не стал- карьера завершена- уже можно выдать правду: «А я, отхлёбывая заслуженные градусы, ответствовал он, ни в одну свою смену не принял и не выпустил ни одного постороннего борта». Ушлым оказался многолетний победитель, обслуживал только рейсовые борта и самолёты лётного отряда своего аэроузла.
-Были такие, -ответил Владимир Михайлович.
На несколько секунд он умолк, и я смог схватить черты его замершего лица, скуластого, с землистым оттенком кожи, с глубоко посаженными глазами с восточным прищуром. Наверное, такими были сотники у Тамерлана.
-А были и другие, - вновь прозвучал стальной голос Михалыча. -Помнишь, с индусами летали в Пушкине?
Я кивнул, как же не помнить, инозаказчик тогда попил нашей кровушки.
-Подзабыл, правда, откуда мы возвращались, наверное, с Кольского.
-С Кольского, -подтвердил я. -Мы туда частенько летали.
-Ну, может быть. Зима. Прогноз по Пушкину был так себе, но индусы настаивали. Полетели. А в Заполярье поработать, опять же, по настоянию заказчика пришлось на час-полтора дольше. Возвращаемся. И тут, как ты догадываешься, упёрлись во фронт. Мощнейший. Аэродромы все закрыты, включая запасные. Фронт налетел раньше прогноза. Подходим к нашей зоне, настраиваюсь на наш канал. Запрашиваюсь. «Дождевик» что-то медлит с ответом, но выдаёт: погода такая-то, облачность ниже пятидесяти. А я и сам вижу: фронт со снежным зарядом гораздо мощнее, чем по прогнозу. Оценил ситуацию.
Иринархов прищурил и так уже прищуренные природой глаза, вспоминал детали полёта.
-В эфире- тишина полнейшая. Никто не летает. Как ты понимаешь, сесть по курсо-глиссадной радиомаячной системе Пушкина (Прим. авт.: - аэродрома «Пушкин») мы не можем – у индусов на самолёте ILS, длина волн метровая. А тут дециметровая. Что делать? Теоретически, конечно, можно было запроситься в «Пулково». Но тут как сказать. Там один метеобюллетень от сотни долларов. Разденут как липку и за стоянку, и за заход, и за топливо. Да и самолёт не гражданский. А индусы и сами от своих получат, и с нас не слезут потом за такое «хождение на гостевой аэродром». Да и не факт, что там примут. Вот и садись хоть в чистое поле, если его увидишь: одна тёмно-белая пелена, где земля, где небо непонятно. Прикидываю: к дальнему приводу по посадочному радиолокатору выведут. Да и у меня радиокомпас работает. Но в такой буран привода могут работать неустойчиво. А мы уже на глиссаде (Прим.: -глиссада снижения). Шасси, как ты понимаешь, выпущены. Закрылки тоже. Стеклоочистители молотят. Думаю, снижусь до 30 метров. Если полосу не увижу сразу ухожу в «Пулково», без ухода на второй круг в Пушкине. Топлива на 40 минут ещё есть. А там будь что будет, ILS -то у нас есть. Это на нашем аэродроме он неприменим. А в Пулково включат. Из-за чего сели в Пулково потом разбираться будут. Сейчас бы куда плюхнуться, неважно на чей аэродром. Бросил взгляд на экипаж. Правый, индус, следит за моими действиями, но ему такое в новинку.
-У нас "праваки" в полку говорили: "Наше дело правое -не мешать левому", - вставил я.
-В том момент, как ты понимаешь, у меня не было ни времени, ни желания сверяться с авиационным фольклором. Но факт. А штурман методично докладывает через два километра дальность до ВПП (Прим. авт. – ВПП, взлётно-посадочная полоса). Борттехника предупредил- управляй РУДами (Прим.: РУД, рычаги управления двигателями), самостоятельно поддерживай посадочную скорость. Сам понимаешь, в снежно заряде, да ещё таком мощном, определить высоту по ВД (Прим. авт.: - высотомер) сложновато. Радиовысотомер в таком толстом слое снега тоже может приврать. А счёт на секунды. С земли пытались подсказывать, выше, ниже, да что толку – за 90-е всё в разрухе, точность у местного посадочного -два лаптя по карте. А мы уже дальний прошли. Прозвенел маркер. Всё таже тёмно-белая пелена. Дальше всё пока понятно: дальность три, держи высоту 150, дальность два- 100. А я всё об одном: «Распределяй внимание так, чтобы был остаток времени использовать на то, что потребует мгновенных действий». И помню: при обледенении может не хватить запаса угла атаки. Печальные случаи из-за этого были. Чем сильнее обледенение стабилизатора (Прим.: элемент хвостового оперения самолёта) -тем меньше запас по углу атаки. Штурвал можешь тянуть хоть до упора, а его может не хватить. Клевок, значит. А ПОС (Прим. авт: ПОС, противообледенительная система) в такой ситуации не поспевает, лёд нарастает. Критический угол атаки уменьшается, управляемость тоже.
Тут Владимир Михайлович опять умолк. Мне показалось, что он не столько выискивает в памяти какие-то детали этой драматической посадки, сколько ощущает себя в ней, как будто всё происходит в данный момент. Его лицо всегда находилось в сосредоточенном состоянии, мне даже иногда казалось, что он и спит с таким выражением, но тут по каким-то признакам я уловил совсем особенные тонкости его мимики.
-А тут ещё обдув винта свою лепту добавляет. Если закрылки на 30 (Прим.: посадочное положение закрылков - 30 градусов), штурвал тем более не хватит. Клевок гарантирован, всё с тем же сосредоточенным вниманием продолжал командир. –Лёша, борттехник, предупреждён ещё на высоте круга- если что, без команды закрылки на пятнадцать. Произнести мне будет некогда, да и голова для другого понадобится. А скорость, знаю, он держит как надо, 270. Я слежу за курсом и высотой, стараюсь не допустить развития ситуации до клевка, - командир опять задержал рассказ.
В этот момент мне показалось, что я вместо правого, того, понятливого индуса, сижу на его чашке, ищу хотя бы намёк на посадочные огни или огни приближения, хотя в том полёте летел с другого места и к стыду своему особой сложности захода не понимал.
-РП молчит. Затих. Думаю, кумекает. Уровень моей подготовки чувствует. И то неплохо- лишь бы не мешал, - продолжил Иринархов. - Прошли «ближний» (Прим. авт: - БПРМ, ближняя приводная радиостанция, устанавливается в 1км от ВПП). Звонок, стрелка на АРКе (Прим. авт: - АРК, радиокомпас) развернулась. Ничего не видно, но хорошо, что на «ближний» вышли. Тут на высоте сорок метров выскочили из-под облака, а что толку- сплошная белизна. Куда садиться? – непечатное слово командир опустил, хотя было бы к месту.
-Ни огней посадочных, ни тумб полосатых – ничего не видно, - уже быстрее проговорил Михалыч. И вдруг вижу- сразу перед нами вдаль следы от автомобиля. Вот это да! Это начальник КП для нас перед самой посадкой обозначил на своём УАЗике осевую. Вот этих следов мы и держались. На высоте 8 метров скомандовал «Двигателям «Малый газ». Выполнили. Сели. Сели мягко. Командую: «Внутренние на ноль». Бортинженер РУДы за проходную защёлку. Катимся. Доложил: «Восемьсот пятый, посадка». С КДП доложили время. Непонятно было только куда сруливать, рулёжки-то не видно. С КДП нас тоже не видели. Но аэродромные службы по звуку нас вычислили, помогли зарулить на
