Сиротка. Гл.65

Жаннет боялась, но допрос прошел довольно кратко. У нее еще раз спросили имя, фамилию, род занятий, не замужем ли она.
- Нет, не замужем, - пролепетала девушка, сцепив пальцы в замок и держа руки на коленях.
- Есть ли у тебя еще какие-то родственники, гражданка Легуа? – будничным, даже немного скучающим тоном спросил допрашивающий ее человек лет сорока, худощавый, с острыми скулами и тяжелым взглядом темных глаз. Он неприязненно смотрел на нее в упор, и Жаннет отвела взгляд в сторону.
- Нет. Я уже говорила раньше, что сирота.
- Хорошо, - произнес представитель республиканской законности, гражданин Мерсье, сделав какую-то пометку на лежавшем перед ним листом бумаги. – теперь ответь мне, Легуа, что ты делала у дверей квартиры, где скрывался роялистский заговорщик, бывший барон де Карвевиль?
Он особо подчеркнул слово «бывший».
- Я принесла копченую рыбу для гражданки Клеманс, - тихо ответила Жаннет.
- Откуда ты знакома с гражданкой Клеманс и как давно?
- Она… она знала раньше мою мать, - пролепетала Жаннет, озвучивая «легенду», которую они придумали накануне вместе со старой Марион. – Потом, когда мама умерла, я продолжала иногда навещать гражданку Клеманс.
- Пока звучит складно, - усмехнулся Мерсье, опять написав что-то на листе бумаги.
Жаннет с тоской перевела взгляд на зарешеченное окно, в котором виднелся кусочек серовато-голубого неба.
- Ладно… - продолжил гражданин Мерсье, - скажи теперь, откуда и как давно ты знаешь барона Карвевиля.

Жаннет молчала, опустив взгляд и рассматривая пряжки на своих туфлях.
- Ну… - Мерсье поднялся из-за стола, подошел к девушке и резким движением схватил ее за запястье, вывернув его. - Отвечай!
От неожиданности девушка вскрикнула.
- Я не знаю его, - тихо ответила она и заставила себя посмотреть в глаза Мерсье.
Тот усмехнулся, отпустил ее руку и отойдя на пару шагов назад, с презрением посмотрел на Жаннет.
- Как же вы, роялисты, любите выгораживать друг друга, - язвительно проговорил он, - как вы любите поиграть в никому не нужное благородство. Ведь так?  Карвевиль также ответил, что не знает тебя. Но это лишь пока. Думаю, попозже он развяжет язык. Хотя, нам это уже даже и не обязательно. В любом случае, его вина в организации заговора установлена. Единственно, что хотелось бы узнать, какую роль ты, Легуа, выполняла в этом мерзком заговоре?

В комнате повисла долгая пауза… Жаннет облизнула пересохшие губы, чувствуя, как тяжело и больно бьется ее сердце. Неожиданно, она подумала про ребенка… маленькое невинное существо, зародившееся внутри ее тела… и о котором она так и не успела рассказать Тьерсену… что ожидает теперь его…
Инстинктивно, она прижала правую ладонь к животу.
- Я не знаю… не знаю ни про какой заговор, - сказала она наконец.
- Крупный заговор против республики и французского народа с целью восстановления монархии. Заговор, финансирующийся англичанами, - зло бросил ей в самое лицо подошедший вплотную Мерсье. – И мы догадываемся, что ты, Легуа, находясь на воле, передавала Карвевилю какие-то весьма важные сведения.
Ведь так?
- Я ничего не передавала, - пробормотала девушка, с отчаянием посмотрев на Мерсье, - да и откуда я могу знать какие-то важные сведения? Я простая продавщица тканей в лавке. Почему вы мне не верите?
Лицо Мерсье недовольно искривилось. Он на мгновение задержался около Жаннет, словно хотел спросить что-то еще, но затем вернулся за стол.
- Ладно, Легуа, - произнес он, нахмурив брови, - ты можешь сколь угодно долго и горячо отрицать свое участие в заговоре, но для нас оно очевидно.
- Но ведь у вас нет никаких доказательств! – Жаннет всхлипнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами и сдерживаясь из последних сил.  Не хватало еще заплакать при этом безжалостном человеке.
- Доказательства мы найдем, - улыбнулся ей Мерсье, - ровно, как и свидетелей. А в отдельных случаях доказательства и не требуются вовсе, поскольку наши патриоты опираются на свое патриотическое республиканское чутье. Парни, задержавшие тебя у квартиры Карвевиля, сразу сказали, что вид у тебя был крайне подозрительный и не республиканский.
Жаннет молчала, опустив голову и ощущая, что мысли мечутся в голове, как испуганные птицы.
- Я просто… просто испугалась гвардейцев, - ответила она, - они появились так неожиданно.
- Ну, разумеется… - протянул Мерсье, - тебе ведь было отчего бояться.
Честной республиканке бояться было бы нечего. А вот таким мутным участницам заговора, как ты – очень даже… Но ничего, в ближайшие дни мы выведем всех вас на чистую воду. А после отправитесь в трибунал и на площадь Революции. Ну, Легуа, что скажешь на это?
- Вряд ли я скажу что-то бОльшее, - Жаннет подняла голову и посмотрела в его темные презрительные глаза.
- Посмотрим, - усмехнулся Мерсье, открывая коричневую кожаную папку и кладя в нее лист бумаги со сделанными пометками.
- Огюст! – обратился он к стоявшему у двери санкюлоту, - отведи ее обратно в камеру.

- Ну, как все прошло? – спросил у Жаннет Доминик Грасси, когда она вернулась в камеру и обреченно опустилась на матрац.
Старая Марион также подошла к ней, села рядом и обняла за плечи:
- Что они тебя спрашивали, девочка? – прошептала она.
Жаннет прижалась к этой пожилой женщине, которая за эти несколько дней стала ей уже совсем как родная.
- Этот человек, который вел допрос… он обвинил меня в участии в заговоре против республики и французского народа, - девушка всхлипнула, - спрашивал, какие я передавала сведения Карвевилю… сказал, что я роялистка, и что они и без доказательств отправят меня… нас в трибунал, а потом…  Господи… за что…
- Девочка… - старая Мадлен обняла ее и провела рукой по ее волосам.
- Ничего нового, - усмехнулся Грасси, откинув с бледного лица прядь длинных волос. – У них все идет по одной схеме, и это уже даже становится скучно.
Он взял с матраса соломинку и стал быстро вертеть ее в своих длинных пальцах.
- Мне на моем первом и единственном допросе сказали примерно то же самое.
- И вас больше не допрашивали? – Жаннет посмотрела на Грасси и увидела сочувствие в его зеленоватых глазах.
- Нет, - он покачал головой, - за эти две недели только один раз. Вероятно решили, что со мной все ясно и так, - он улыбнулся. – Странно только, что они тянут так долго. Я уже так устал находиться здесь.

Он закашлялся. Затем, тихо сказал после краткой паузы.
-  Иногда я думаю, что и в смерти нет ничего такого уж страшного. Ведь это было бы освобождением.
- Но может быть, вас все же отпустят? –  предположила Жаннет.
- О… - Грасси улыбнулся ей, - пару дней назад мне это даже приснилось. Причем, удивительным образом. Я обнаружил в кармане кусочек мела.
Странно, подумал я, откуда он мог здесь взяться. И в этот самый миг чей-то голос, такой нежный и добрый сказал мне:
- Нарисуй дверь.
- Кто это был? – с интересом спросила Жаннет.
- Я не знаю, - Грасси пожал плечами, — это же сон. Правда, необычайно реалистичный. Я подошел к стене. Вон той, - он указал рукой на противоположную стену, у которой сидели сейчас мать и дочь Бриар, - и нарисовал мелом дверь. Просто, такой белый прямоугольник, - он провел рукой в воздухе, показывая его.
«Ты забыл про ручку» - вновь раздался прежний голос. И я нарисовал ручку.
«А теперь, открой ее»
И я взял за ручку и открыл дверь. А там…
- Как интересно! – воскликнула Жаннет. – И что же там было?
- Наш прежний старый дом, где я жил с матушкой и сестрой. И матушка, еще живая и молодая. И моя младшая сестра. Это было такое счастье. И… я проснулся со слезами на глазах.
- Удивительно, - произнесла старая Марион. – Если бы можно было на самом деле так освободиться.
- А… ваша сестра, Доминик, - медленно произнесла Жаннет, глядя в его худое бледное лицо, - где она теперь?
- Софи было всего пятнадцать, когда она умерла, - ответил Грасси, - семь лет назад. И тоже от этого, - он поднес руку к горлу, - от чахотки.
- Очень жаль, - тихо сказала Жаннет.
- Через год скончалась и матушка, - Грасси вновь взял в пальцы соломинку и резко согнул ее пополам. – Смерть Софи ее подкосила. Она очень любила мою сестру. А я думаю о том, что, может быть и хорошо, что она не дожила до нынешних «прекрасных» дней.

Жаннет внимательно слушала его, держа за руку старую Манон.
- А ваша книга? – спросила она, - вы рассказывали о ней, когда меня вызвали на допрос. Она ведь тоже про революцию?
- Да, - Доминик Грасси улыбнулся и встал с матраца, распрямляя плечи, провел ладонью по спине.
- Все кости болят ужасно, - проговорил он, садясь обратно на матрац.
- Как называется ваша книга? – спросила Жаннет.
- «Между адом и раем», - ответил Грасси. – Жалею, что не успел ее дописать, хотя там осталось буквально пара глав и эпилог. На тот момент я и сам не знал, как ее закончить. Месяца два не мог написать ни слова. И подумал, что завершу ее потом, когда придет вдохновение и понимание того, КАК именно ее надо закончить. Но, увы, сейчас я уже точно не сделаю этого… находясь здесь… и почему-то этот момент угнетает меня сейчас больше всего. Смешно, правда, Жаннет?
- И вы дали бы мне ее почитать?
- Конечно. Я уже говорил про это. Если бы мы были на свободе.
- А где сейчас ваша книга? Она ведь… не уничтожена? – осторожно спросила Жаннет.
- Я спрятал рукопись в одном месте, - ответил Грасси, - последнюю неделю перед арестом у меня был полный упадок сил, более душевных, чем физических. И какое-то нехорошее предчувствие… почему-то даже не ареста, хотя, уже арестованы были пара моих хороших знакомых… скорее, ощущение какой-то пустоты… здесь, внутри, - он дотронулся рукой слева, там, где было сердце. - И в один из дней я поехал на кладбище де Шаронн.  Маленькое кладбище на окраине города, где похоронили Софи. Там все было по-прежнему. Тишина, спокойствие, шелест листьев деревьев, росших вдоль кладбищенской аллеи, надгробие в виде скорбящего каменного ангела на могиле Софи… дуб, росший в стороне, где могил уже (или еще) не было. Под ним я и закопал небольшой металлический ящик, в который положил рукопись.
«До лучших времен», - сказал я себе, надеясь, что эти времена все же наступят. Но теперь вижу, что для меня их уже не будет.
Доминик Грасси печально улыбнулся.
- Простите мне мое многословие, Жаннет. На меня иногда находит.
- Нет, что вы! – воскликнула девушка, - я даже благодарна вашему рассказу. Ну и… вообще, что мы познакомились… здесь.
Она опять подумала про Тьерсена, чувствуя, как сдавило горло:
- Иначе… можно вообще сойти с ума.