Этюды о Восточном Казахстане. Этюд № 8

Когда Жизнь моя только-только возгоралась, а слова «Будущее» и «Бесконечность» казались синонимами, судьба свела меня с одним из самых светлых людей, что  когда-либо встречались за все прожитые годы.
Лето. И я еду в фольклорную экспедицию: буду записывать сказания и песни, живущие в народе с давних времён.
Мне – восемнадцать, за плечами – первый курс да ещё филологического факультета, а впереди!..
Черемшанка, в которой раньше я никогда не был. Еду к бабе Груне, о которой говорят как о кладези народных сказаний.
Белоусовка, Секисовка, Быструха остаются за кормой моего «могучего лайнера». Правда, «лайнер» - это старенький «пазик», скрипящий на каждом повороте и надрывно взвывающий при преодолении подъёмов. Но я же – в экспедицию!..
От автостанции иду по записанному ещё в городе адресу. Невольно останавливаюсь у памятника. По надписи на обелиске вижу, что поставлен он черемшанцам, сложившим свои головы на полях Великой войны всех наших народов. Маленький сквер рядом ухожен. И женщина какая-то выпалывает траву, склонившись к самой земле.
- Простите, а не скажете ли вы, как мне найти дом бабы Груни?..
Она распрямляется и подымает на меня синие, словно речная вода, глаза.
- Отчего же не сказать… Я она и есть, баба Груня, тоись…
И заулыбалась так хорошо, сверкая на колотый сахар похожими зубами. Потом продолжила:
- А вы, наверное, за песнями приехали? Так чего стоять! Пойдёмте в дом, я вас блинами кормить буду. С мо-ло-ком!..
Она именно так и протянула последнее слово. И потому, думаю, мне так мо-ло-ка захотелось! Особенно – с блинами, которые пекли бабы Грунины раздавленные работой руки…
… И были тоненькие, похожие на кружево блины, и холодное, из погреба, молоко. А потом – песни, спетые дребезжащим и каким-то очень тёплым голосом.  Но прежде чем запеть, баба Груня сменила будничный свой платок на чистенький белый. Села у печи, руки под грудью сложила и чуть прикрыла глаза свои речные, прекрасные. А свет их всё равно приглушить не смогла, и наполнялся этим светом весь дом…
До самого вечера пела она мне про Катунь-девицу, ждущую своего суженого. Про её подругу Громотушку-хохотушку, которая распускает свои похожие на вспененную воду косы и чешет их лунным гребнем…
Когда вышел я от бабы Груни, было уже почти темно. Но уж очень хотелось увидеть реку Ульбу, про которую только что слышал песни-сказки. Потому и пошёл на шум воды.
Была уже совсем ночь, но реку всё равно хорошо видно, ибо бьются её светлые воды о камни на дне и вспениваются, белоснежные, будто подпевая бабе Груне…
… Вдруг слышу за спиной её голос:
- А я за тобой пошла, чтоб не заблудился. Обидеть-то у нас никто не обидит. Черемшанские наши –  народ  смирный да добрый… Ладно, пойдём. Я тебе ещё про лес наш батюшку спою и про ягоды на полянке…