Ведическая логика, как элемент философии Востока с его цветистым, сказочным языком, отражающая бытие и небытие, как смену мультяшных картинок, логика Гегеля со сложным академическим языком классической философии, надетая усилиями философов марксистов в качестве перевёрнутого хомута с биркой «диалектика» на материалистическую корову – всё это есть формы поиска первоосновы человеческого бытия, того Целого, из которого оно вытекает, с тем, чтобы определиться в том, что есть жизнь и как жить.
Гегель пишет, что «к мысленному рассмотрению» относится не только «внешняя форма», но и «содержание», что «с этим введением содержания в логическое рассмотрение предметом становятся не вещи, а суть, понятие вещей».
Выражаясь таким образом, Гегель, естественно, раскрывается, как идеалист, и становится мишенью для критики материалиста Фейербаха: «Так называемые спекулятивные философы суть… те философы, которые сообразуют не свои понятия с вещами, а, наоборот, вещи со своими понятиями»; «Даже у Гегеля материя возникает не только в пространстве и времени, но из пространства и времени».
Действительно, разделив вещь с её духовным содержанием, как сутью вещи или её понятием, не построишь стройную логическую систему, как инструмент познания телесности самой вещи и её духовного бытия, поскольку материя и дух не являются, сами по себе, реальностями, а становятся таковыми только в единстве своём, выступая в качестве понятий, отражающих свойства реальности.
Как уже говорилось ранее, всякая сущность, сколь бы телесно простой не казалась, является необычайно сложной, множественной, и множественность её заключена не только в физическом составе вещи, но и в её информационно-духовном содержании. Являясь частью Целого, индивидуальная сущность (вещь) обладает всеми свойствами Целого и может развить их в единстве с Целым и в сотворчестве с его частями. Это хорошо чувствовал и понимал Лейбниц, что мы и находим в его философии и, в частности, в следующих выражениях: «Каждая монада мир для себя, каждая является самодовлеющим единством»: «Монада представляет всю Вселенную».
Дуализмом пронизаны все поры мироздания: и его телесность, и дух его.
Вот, этот-то дуализм всего сущего и есть ключ к пониманию терминов «нечто» и «ничто», «бытие» и «небытие», которыми оперирует, как ведическая логика, так и логика Гегеля, а, также, к пониманию движущих сил всякого развития
•
Начнём с телесности.
Есть две формы телесности – это свет и масса. Ниже будет доказано, что они тождественны, и философский смысл этого тождества заключается в том, что их нельзя рассматривать, как самостоятельные сущности, а как формы бытия единой мировой телесности, бытие которой и раскрывается во взаимо бытие её противоположностей, заключённой в дуалистической природе всего сущего.
Так, до фоторождения световая форма телесности была явной («нечто» или «бытие»), а массовая скрытой («ничто» или «небытие»), а после фоторождения явной стала массовая форма телесности («нечто» или «бытие»), световая скрытой («ничто» или «небытие»). При аннигиляции наоборот: масса из «бытия» уходит в «небытие», а свет из «небытия» возвращается в «бытие».
Примечание: Фоторождение и аннигиляцию я рассматриваю, как явления прямого перехода телесности из одной своей формы в другую, что не совпадает с академической интерпретацией явления фоторождения. Это нормально, поскольку к материалистам я себя не отношу и для меня авторитетны экспериментальные данные науки, а не их интерпретация.
При этом надо ясно понимать, что мы имеем дело не с фактическим переходом одной сущности в другую, а с одной сущностью, проявляющей себя в той или иной форме.
Если воспользоваться справочником по физике для нахождения собственного времени жизни распадающихся элементарных частиц, то станет ясно, что ведическая логика грешит неточностью, утверждая мгновенность перехода из «бытия» в «небытие» и наоборот, а сам распад есть не что иное, как этот переход, в чём мы ниже и убедимся.
•
Перейдем к духу.
Всякая духовная (нравственная) черта человека, всякое духовное понятие имеет свою противоположность. Пример: «свобода – необходимость». Отъявленный негодяй, преступник столь высоко ставит своё эго по отношению к другим, что у него, вообще, нет нравственных тормозов, и для него неограниченная свобода и есть его «бытие», а необходимость смещается в область «небытия». У высоконравственного человека, праведника всё, как раз, наоборот: свобода находится на строгом поводке у необходимости, т.е. необходимость выступает в качестве его «бытия», а свобода – «небытия». У всех остальных рядовых обывателей мира сего свобода и необходимость – это две стороны одной медали, две крайности, находящиеся в непрерывной борьбе за примат, борьбе, которая предстаёт в качестве смысла всякого бытия, находящегося в развитии.
Т.о., дуалистическая природа всего сущего, кроме всего прочего, выступает и как движущая сила, и, как нечто, определяющее смысл бытия, о чём и говорит Гегель в своей логике: «…противоречие же есть корень всякого движения и жизненности, лишь поскольку «нечто» имеет в себе самом противоречие, оно движется, обладает импульсом и деятельностью».
Известно немало примеров, когда закоренелый негодяй, убийца становился праведником, а праведник становился негодяем. Значит и тот, и другой плод был не зрел, и разум выводил личность за её нравственные границы, что доказывает очень важное обстоятельство, а, именно, то, что всякий духовный багаж личности в конкретный момент времени конечен, поскольку можно выйти за пределы только конечного, того, что само имеет предел. Однако, говоря о конечности духовных понятий, мы говорим, именно, о духовном бытие индивидов, которые должны ещё и быть телесными, чтобы быть реальностью, т.е. быть «нечто».
Формально перейти от конечности духовного понятия или духовного содержания «нечто» к конечности, а, затем, через её противоположность, и к бесконечности самого «нечто» - это наступить на логическую мину, которую не миновал и Гегель: «Нечто, взятое с точки зрения его имманентной границы, - с точки зрения его противоречия с самим собой, каковое противоречие толкает его (это нечто) и выводит его дальше своих пределов, есть конечное»; " Природа самого конечного состоит в том, чтобы выходить за свои пределы,отрицать своё отрицание и становиться бесконечным".
Утверждать подобное возможно лишь тогда, когда конкретно указаны противоречия в формах телесности «нечто», т.е. в его массе или свете, что не под силу современным физикам, не то, что Гегелю. Твердое - мягкое, горячее – холодное и т.д. – это, вовсе, не противоречия в «нечто», а физические свойства тех или иных пространственных областей «нечто», поскольку горячих и холодных «нечто» (молекул) не бывает.
Конечность или дискретность индивидуальных «нечто» можно доказать только экспериментально, поскольку в поведении форм телесности, самих по себе, никакой логики нет и быть не может. Наука убедительно доказала, как дискретную сущность массового мира, так и дискретную (квантовую) сущность света.
«Нечто» в смысле Целое, также, в телесном плане конечно, даже, просто, как сумма конечных величин – индивидуальных «нечто».
Телесная конечность, ни при каких обстоятельствах, не превратится в дурную, бесформенную бесконечность.
Логика духа –творца не переносима на формы телесности, поскольку они есть только материал для творчества, а сама телесность есть живое единство её форм и духа её.
Так что, Гегель прав, когда дело касается логики духа: «Говорят, разум имеет свои границы. В этом утверждении отсутствует сознание того, что определение чего-либо как предела уже означает выход за этот предел». Однако он абсолютно не прав и выглядит академическим пустозвоном, когда переносит свою логику на всё подряд, не видя существенной разницы между вещью и понятием, в чём его справедливо упрекнул Фейербах.
Как можно, говоря: «… конечность есть лишь выход за себя, поэтому в ней содержится бесконечность, другое её самой»; «На деле же конечное и бесконечное они суть нераздельное. Они – едино суть», - не разъяснить, что единство конечного и бесконечного заключается в дискретности или конечности «нечто», в смысле форм телесности (материала), и в потенциальной бесконечности «нечто», в смысле его творческого духовного начала, что в единстве своём и есть это самое «нечто»?
Конечно, Гегель разъяснил бы это всё, если бы у самого не была в голове каша, от которой, к слову говоря, часто оказывался в полной прострации В.И.Ленин (смотри его конспекты по гегелевской логике).
Пример с Гегелем – это хороший урок, показывающий то, что формальная логика, как и формальная математика, будучи отвлечённой от предмета познания, не только не является инструментом познания, но и может исказить реальность познаваемого.
Обобщением сказанного будет моё отношение к вопросу о первореальности.
«Первореальность не есть вещь, первореальность имеет образ», - писал Николай Бердяев, тем самым утверждая первичность духа и вторичность материи.
Фраза некоего философа: «Образ – это конструкция мозга из реальностей мира», - утверждает обратное.
Этим неким философом был не кто иной, как тот же самый Н. Бердяев.
Противоречивость маститого философа и тупиковый монизм не менее маститых, но более последовательных в своих заблуждениях его собратьев по перу, вытекает из непонимания того, что образ, информация, идея, короче говоря, дух, как и сама материя, не являются самостоятельными реальностями, но в единстве своём предстают перед нами в качестве живой мировой телесности и её социального бытия в Целом и в Его волевом поле, сконцентрированном в Боге, как Верховной Личности своего царства.
Рассматривая процессы фоторождения и аннигиляции, мы видим, как «нечто» и его «бытие» переходит в свою качественно другую телесную форму, в своё «ничто» и «небытие», а также и наоборот. При этом первое было причиной рождения второго, а второе следствием первого. При обратном процессе причина и следствие меняются местами.
Чему же отдать предпочтение в определении первопричины или первоначала сущего: свету или массе?
Очевидно, ничему, поскольку причина, которая может стать следствием своего собственного следствия, первопричиной быть не может.
Первопричина должна содержать в себе и то, и другое.
Надо отдать должное Гегелю, что эта мысль у него есть: «Начало содержит в себе и «ничто» и «бытие», оно есть их единство».
Если Ницше откровенно умничал, наслаждаясь изысканностью своего языка: «Хоть и неясен почерк мой - Пустое.Кто его читает?», то Гегель, скорее всего, не имел ясного понимания существа того всеобщего, на которое замахнулся. К нему вполне можно отнести сказанное тем же Ницше: «Кто знает себя глубоко, заботится о ясности; кто хотел бы казаться толпе глубоким, заботится о темноте. Ибо толпа считает глубоким всё то, чему она не может видеть дна: она так пуглива и так неохотно лезет в воду!».
Да, не просто выразить понятным всем языком то, что осмыслено и понятно самому, поскольку философия – это не роман и не детектив, но при
