Иванова сделался шок, и невольно вновь сошло с языка: «Ничего себе любящая мать!».
«Прошло два дня. Я долго думала – рассказать ли маме о том, что сделал Валера со мной? Решила рассказать… И теперь жалею об этом. Я думала, мама мне поверит и выгонит этого гада, а ещё лучше – заявит в милицию… Увы: Валера ей наврал, что это я сама, раздевшись догола, извивалась перед ним, как змея, и соблазняла его… И мама поверила ему, а меня отодрала, как собачонку. Про то, какими словами она меня при этом ругала, я и не говорю! Как я ни умоляла маму пощадить меня, ничего не помогала. Мама перестала пороть меня только тогда, когда её силы закончились. После чего она ушла, а я так и лежала голой на постели и плакала от боли и оскорблений. Неужели я предана своей матерью? Но почему? За что? Не знаю».
Или вот ещё: «Утро. Войдя в кухню, чтобы вскипятить себе чайник, я встретила Валеру.
– Доброе утро! – сказал он, улыбаясь. Я хотела ему в эту улыбку плюнуть… Гад бесстыжий!
– Пошёл ты! – резко сказала я и хотела включить чайник, но была поймана Валерой за руку, затем он припёр меня стене и, держа почти удушающей хваткой за горло, ласково говорил со мной:
– А ведь ты сама виновата! Если бы ты молчала в тряпочку, и я бы маме ничего не сказал. А так – пеняй на себя! Однако есть выход, чтобы всё наладить!
– Какой? – спросила я.
– Очень просто! – весело сказал Валера. – Ты мне даёшь вечерами пошалить с тобой, а я помирю тебя с мамой. Ну, так как?
Стыдно признаться, но я сдалась, поскольку очень хотелось помириться с мамой. В девять часов вечера, когда я буду ложиться, он придёт. Со стыдом жду сегодняшнего вечера. А в школу я так и ушла голодной, так как после того разговора мне никакого чая уже не хотелось. Поела в столовке».
«Какая же ты скотина, Валера! – думал Иванов, дочитывая эту запись погибшей и перейдя к следующей, где Соня не без стыда описывала всё происходящее вечером того же дня. – Да туда тебе, гадёнышу, и дорога за твои художества!». Даже ему, следователю и взрослому человеку, было не по себе, когда он читал и о том, как Валера целовал и всячески жулькал Соню, и о том, как они легли голышом в постель, где Валера творил с Соней, что хотел, и о том, как этот гад нахваливал её губки и попку, которую затем и «трахал»... А что уж говорить о том, что самой погибшей, по её словам, было гадко это вспоминать?
Однако две последние точки поставили две же последние записи: «Прошло два дня. Валера меня не обманул: помирил нас с мамой. Он уговорил её простить меня, обставив всё произошедшее, как мою нелепую шутку. И мама простила меня… Я понимаю, что это было так, для виду… Но хоть так, чем вообще никак! Я же буду очень стараться простить маме все её побои и оскорбления, нанесённые мне. Однако я никак не ожидала услышать от Валеры следующее: «Если ты хочешь, чтобы твоя любовь с мамой была постоянной, то и ты сама должна постоянно заниматься со мной любовью. – я так и обалдела. – А ты что думала? Бесплатно ничего не делается!». Сказать, что я влипла, – не сказать ничего!».
«Случайно подслушала один разговор мамы и Валеры. Они сидели на кухне и говорили обо мне, а я шла туда – взять себе питья. И что я слышу:
Валера. Знаешь, Лена, боюсь, что Соньку надо будет убирать: или убить, или закрыть в психушке до конца дней. Я пока не решил!
Мама. Я тебе не дам что-либо сделать с моей дочерью!
Валера. Да! Ты вспомнила, что она твоя дочь? А какого дьявола ты её под меня всё это время подкладывала, мамаша ты хренова? А?! – молчание. – Или забыла, чья была идея дочу изнасиловать?
Не дослушав разговор, я тихонько вернулась к себе. На душе так гадко, что самой жить не хочется. Уж лучше сама убьюсь, чем дам себя сгноить в психушке». На этом дневник закончился. Едва Иванов закрыл тетрадь, как ему позвонила криминалист Ольга Орлова: она сообщила ему, что фотография погибшей Софии Цаплиной, где она в стиле ню, настоящая.
– Спасибо, Оля! Сейчас я к тебе подойду, – ответил Иванов. Только он положил трубку и вышел из-за стола – звонит Горыныч и сообщает, что это Гончаров имел близость с погибшей Цаплиной-младшей. – Горыныч, я твой должник! Я сейчас к Орловой, а потом к тебе.
Из кабинета Иванов вышел с мыслью: «Неужели пазл сложился?»
***
Однако пора бы вернуться к погибшему Гончарову. Надо сказать, что он не соврал Елене, рассказывая ей про детдом. И всё же кое-что он приврал: своих родителей, а точнее, свою мать, Надежду Егоровну Гончарову, он знал. Другой вопрос, что её лишили родительских прав, когда Валере было девять лет, за разгульный образ жизни. И лишили по сигналу одной из соседок, которая частенько, когда мамаша пропадала на два-три дня, загуляв у какой-то знакомой собутыльницы, могла и помыть, и покормить мальчика. Какое-то время Валера ждал маму, надеялся, что она его заберёт из детдома… Однако, делаясь старше, он яснее понимал, что мать на него плюнула и забыла, и он тогда её тоже забыл. Эту же историю рассказала сыщикам директор детдома, Варвара Ивановна Лосева, которая до того была воспитателем Гончарова. Весть о его убийстве была для неё настоящей болью.
– Он мне был, как родной сын, – сказала она, вытирая слёзы. – После выпуска Валера сначала чаще ко мне приходил, потом пореже, но всё равно не забывал меня, слава богу.
– Скажите, пожалуйста, Варвара Ивановна, а каким погибший был человеком? – спросил Маков. – Был ли он общительным или наоборот, замкнутым и так далее?
– Я вам скажу так, – подумав, начала Лосева. – Валера был вроде бы и общительный, но общался и играл только с теми ребятами, с кем сам хотел общаться и играть; в учёбе он был небестолковый, но и нельзя сказать, что он был прямо всезнайка: спросят – ответит, нет – и вылезать не будет. Но в целом же Валера был хорошим мальчиком.
– Спасибо, Варвара Ивановна. Примите наши соболезнования! – сказал Маков.
– Простите, а когда я могла бы забрать Валерочку для похорон? – спросила Лосева.
– Как только с телом погибшего будут проведены все необходимые для следствия мероприятия, вам его выдадут, – ответил Маков.
– Тогда возьмите, пожалуйста, мой номер телефона, чтобы связаться со мной! – попросила Лосева. Она скоренько написала свой номер на листке из блокнота и отдала его Макову. – Всего хорошего.
– Спасибо, до свидания, – ответил Маков, и сыщики ушли. Уже в машине Кирилл спросил Дениса:
– Слушай, а что ж ты не спросил эту Лосеву о том – проявлял ли её воспитанник когда-либо нездоровый интерес к голеньким девочкам?
– Во-первых, Кира, – начал Маков, – ты сам слышал, как она о нём говорила: «Он мне был, как родной сын». И мне надо было спрашивать её о такой мерзости? Пусть хоть у неё останется светлая память об этом гадёныше. – Хвостов согласился. – Во-вторых, даже если бы она что-то такое знала – не факт, что она бы этим с радостью поделилась добровольно, поскольку тоже не дура, чтобы это всё выкладывать без оглядки.
– Да, Денис, тут ты прав! – вновь согласился Хвостов. – А потом, чёрт его знает: может, он с этой Лосевой был хорошим мальчиком, а без неё вот таким падонком.
– Вот! – поддержал Маков. – Так что потерпи: не сегодня – завтра мы дожмём Цаплину-старшую и постепенно докопаемся до подноготной её полюбовника.
Хвостов кивнул головой и дальше они поехали молча. Тем временем Дурова и Антипова, наведя справки в паспортном столе, выяснили, что погибший Валерий Гончаров до изъятия его из семьи жил по адресу – Первомайская, 9, квартира 8, и жил он там с матерью, Надеждой Егоровной. Однако, прибыв в адрес, они узнали, что квартира давным-давно продана, а хозяйка уехала куда-то и с тех пор о ней ни слуху, ни духу. Несолоно хлебавши сыщицы вернулись в отдел, где поделились данной информацией с остальными. Маков и Хвостов также поделились добытыми сведениями из детдома.
– Кстати, Марина, директриса просила позвонить ей, когда можно будет забрать убитого для похорон, – сказал Маков, протягивая Антиповой бумажку с номером.
– Лосева, Варвара Ивановна? – спросила Марина, читая данные. – Хорошо, я позвоню, спасибо. Да, Кирилл! Я тут кое-что вспомнила: когда мы приехали, я пошарилась по странице Гончарова и нашла там ссылку на один его блог.
– И что? – спросил Хвостов.
– А то, что среди постов я нашла и те, в которых он пишет и про вашу погибшую Софию Цаплину, – ответила Антипова и показала блог Гончарова, все прильнули к смартфону.
– Вот скотина! – сказал Маков. – Мало того, что девчонку насиловал, да ещё и пиарился на этом. Марина, можно я сношу всё это Орловой, чтобы распечатать для дела? – Да, конечно! – ответила Антипова, и Маков, взяв смартфон, убежал к Орловой.
– Что ж, – произнёс Иванов, подводя предварительный итог. – Пожалуй, настало время поговорить с мамашей нашей погибшей более конкретно! Тем более, что и поводов для этого вполне достаточно.
