В расстрельную приглашали по одному…
Раз в 11 минут и 6 секунд открывалась хрустальная дверь с переливающейся перламутром свастикой, выходила белокурая бестия в униформе и называла фамилию…
Человек с соответствующей фамилией вставал… приёмный покой затихал на мгновение… приговорённый или доброволец делал первый шаг, второй, третий… и естественно исчезал вместе с бестией…
Как только дверь закрывалась, приёмный покой оживал: включался таймер, и к жизни остальных ожидающих прибавлялось ещё 11 минут и 6 секунд…
– А Вы по приговору или доброволец? – Отвечать мне не хотелось. – Простите, что в такую минуту, но я подумал, что если Вы доброволец, то внутренне готовы и не откажете, как говорится, в последнем разговоре, так сказать, в сочувствии…
– Доброволец, – процедил я сквозь зубы, хотя никакого сочувствия давно и ни к кому не испытывал.
– Завидую, – сразу же подхватил тот, кто не жалеет ни своего времени, ни чужого. – Ваша решимость заслуживает уважения. Простите, это Вы из-за несчастной любви, да?
– Нет, – резко ответил я, – она ничего не знает и как обычно ждёт меня к ужину.
– Простите-простите, – запричитал надоедливый прилипала, – просто Вы такой молодой человек, как говорится, в полном расцвете сил, я подумал, такой благородный человек, так сказать, наверняка решился из-за чего-то достойного и великого…
– И здесь они меня достали! – мысленно выругался я, а вслух добавил, – Вы считаете любовь чем-то великим и достойным?
– Нет, конечно, – мгновенно ответил прилипала и своей искренностью заставил обратить на себя внимание. Как только я повернул голову в его сторону, тут же попал в ловко расставленные сети:
– Если Вы хотите меня спросить, то я банально проворовался, так, знаете, обидно, кругом такое благородство: кто-то из-за несчастной любви, а кто-то известный писатель, представляете, и вдруг он понял, что исписался. В это просто невозможно поверить, кого-то друг предал, с детства дружили, представляете? А одна женщина (у неё муж на войне погиб)… так она посчитала, что не достойна без него жить, представляете, какое благородство! А Вы почему на войну не записались?
– Я людей ненавижу, – коротко ответил я.
– Так… – прилипала хотел продолжить, но я его перебил:
– На войне тоже люди, и потом, я не могу ждать, мне надо сейчас…
– Понимаю, очень даже понимаю Ваше благородство, надо здесь и сейчас, и чтобы непременно.
– Именно непременно, – согласился я. – На войне можно в плен попасть, а это ещё один круг, представляете? – Я не удержался и зло передразнил бедолагу. – Вот только мне эти круги наматывать надоело.
– Да, на войне, знаете, это ещё не 100 процентов, – стал поддакивать мне проворовавшийся субъект. – Вот сейчас говорят, война открыла нам новые горизонты, но не всем же везёт на войне! Кто-то становится героем, и тогда пиши пропало, герои-то они у нас бессмертные. А меня, знаете, не взяли на войну, я их умолял, но мне сказали, ты так много украл, что без шансов… в общем, лишили последнего благородного поступка…
– Зачем же вам столько денег понадобилось? – как я ни старался быть полностью отрешённым в последние минуты своей жизни, у меня ничего не получилось: и здесь они меня достали!
– Простите, что Вы сказали? – переспросил прилипала.
– Зачем же Вам столько денег?! – я повторил свой вопрос уже с каким-то остервенением. – Неужели Вы не понимаете, что это унизительно?!
– А кто Вам сказал, что я украл деньги? – вдруг спросил собеседник, и в голосе его появилось такое истинное благородство, от которого у меня внутри всё похолодело.
– А что же? – по закону жанра я уже не мог не задать этого вопроса.
– Вы же и сами знаете, так зачем спрашиваете? – сквозь зубы процедил тот, к которому теперь уже я приставал с глупыми вопросами в те самые минуты, когда хочется просто побыть наедине.
– Так это ты! – закричал я пьяный от отчаяния и вцепился в несуществующую оболочку его. – Душу, это ты украл у нас душу!
В это самое мгновение из-за двери со свастикой появилась бестия и назвала мою фамилию. Я молча встал и спокойно пошёл в расстрельную, сиюминутная вспышка гнева никак не повлияла на мою решимость, скорее, наоборот, лишь подтвердила её… шаги мои были легки, и чей-то благородный арийский взгляд смотрел мне в спину…
