– Не все офицеры, как мы напрягаются! – ухмыльнулся друг Пашка.
– А всё равно! Пусть хоть месячишко попробуют за нас те, кто завидует нашей зарплате! – подхватили товарищи! – Но насчет Генсека ты, Леха, загнул! Он-то, Генсек, и ты нам говоришь, будто мало работает? На нём же буквально всё висит! Вся страна! Потому, хочешь или нет, а работать подолгу придётся!
Глава 9
Ни Алексей, ни его товарищи в своё время не знали, да и знать не могли истины. Уже потом, после смерти Брежнева, после уничтожения не без его помощи нашей страны, стало известно, что он не только по своим партийным должностям, но и от природы был паталогическим бездельником! Многие годы, если не десятилетия, день ото дня он не то чтобы перерабатывал, он вообще не работал, если к этому его не подталкивали чересчур важные обстоятельства.
Охота в Завидово, где дичь Брежневу буквально нанизывали на пулю, аналогичная рыбалка, подмосковная дача, сама собой располагавшая к безделью, затем Пицунда, Ялта, Кисловодск – вот места его обычной «деятельности»! В промежутках она, скажем, не очень напряженная, разнообразилась долгим застольем с крепкими напитками. И не один раз в день! Конечно, тяжело так работать! Прямо-таки, на износ!
О! Если бы тот бездельник ещё хоть чем-то полезным занимался! Впрочем, как судят знатоки, хорошо как раз то, что он ни во что не вмешивался и ничем не занимался!
Позвольте! А зачем он вообще содержался своим народом? Да еще столь роскошно содержался! Ведь в действительности товарищ Брежнев не был уникальным руководителем, умевшим то, что другим не по плечу, радеющим за страну, а всего-то – неким партийным экспонатом. Изредка его показывали своему народу с высокой трибуны или иностранцам – для порядка. Мол, есть такой руководитель у нас в стране!
А разве другим был наш товарищ Суслов? Это тот самый работник, в неизменных галошах круглый год, который формировал в стране всю идеологию и контролировал ее соблюдение! И к чему его деятельность привела? А к тому, что всех, кого удавалось как-нибудь прижать, конспектировали ненужные им труды Ленина и материалы очередного пленума или съезда! Неужели только для этой ерунды Суслов и был нужен своей стране? Недаром все нормальные люди смотреть не могли ни на те труды, ни на самого Суслова!
А может, его вклад в идеологию заключался в том, что если уже не на каждой высокой крыше, то через одну, красовались гигантские буквы, из которых слагалось нечто вроде: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи!» Или «Слава КПСС!»
Шутники тогда иронизировали: «А кто этот Слава Капеэсэс? Славу Метревели мы знаем, а это кто? (Метревели тоже был классическим паразитом. Но не из политработников! Из футболистов).
Пока политработники мололи языками, будто в принципе у нас всё есть, ушлые советские люди сразу переспрашивали:
– Как и на чём в тот «Принцип» проехать?
И это, как выяснилось позже, была единственная материальная отдача от главного идеолога страны, руководство которой наивно полагало, будто экономика под знаменем Маркса и Ленина сама собой догонит и перегонит капитализм и обеспечит прочный фундамент коммунизма!
Однако с таким руководством экономика никого не перегоняла! Она буксовала и, придавленная военными расходами, оказавшимися ей не по плечу, постепенно все больше загибалась. И всем становилось понятно, что руководству страны следовало заниматься именно экономикой, а не засорять пустыми лозунгами сознание не окончательно испорченного рабочего класса, крестьянства и интеллигенции.
Не получилось у руководства! Ни ума ему не хватило, ни совести! А народ смутно понимал, что все мы катимся в пропасть, только никому не верилось, будто настолько уж всё плохо! Ведь сказали бы нам, если что! Мы бы налегли… Мы бы постарались… Перетерпели! Но не сказали… Тихо предали и продали великую страну, чтобы самим дожить спокойно!
Глава 10
Любому нормальному человеку, если он действительно оказался таковым, а не вырос, как часто случается, современным питекантропом, кроме штанов и колбасы требуется близкая по духу культура. Впрочем, под этим добром каждый понимает что угодно. Однако с этой культурой в мозги нашего населения всё чаще проскакивали необезвреженные никем порции яда. Самое удивительное, что они исходили не извне, а от наших именитых и обласканных властью писателей (Солженицын, Аксёнов, Распутин), поэтов (таких творцов в те годы – куда ни глянь) или драматургов (Любимов, например). Иногда яд сочился даже из настоящих ученых (Сахаров) и политических деятелей (Яковлев, который Александр; Бовин)!
Писать об этом подробнее, да еще с анализом, нет возможности, поскольку с таким объемом и с таким хитроумным материалом, где всё таится между строк, и Льву Николаевичу Толстому потребовалось бы работать до седых волос. Но тогда бы мы не узнали тех великих произведений, которые когда-то читали. Совместить одно и другое даже ему, как говорится, не дай бог!
Потому здесь поместился всего один эпизод, позволяющий ощутить на вкус патриотическую мощь тогдашнего советского искусства.
Как-то по случаю Алексея с женой занесло в Пушкинский театр Ленинграда. Да ещё на расхваленный критикой спектакль. Сам Валентин Распутин! Ему тогда все поклонялись… Все зачитывались. Ставили в пример! Рекомендовали друг другу, как нечто сокровенное!
Спектакль назывался «Живи и помни!» А посвящался он очередному съезду партии.
Три часа, если считать с перерывом, Алексей в дурмане непонятных противоречий, шевелил мозгами, ёрзал в кресле и никак не мог понять, как он тогда говорил: «То ли я такой дурак, то ли здесь порядки такие! Ничего не разумею!»
А понять и впрямь было сложно. В качестве главного героя предстал преступник, дезертир, сбежавший из воюющей с врагом Красной Армии и скрывающийся в тайге вблизи родной деревни. А к нему тайком бегала его любящая невеста…
Казалось бы, бог с ними! Тем не менее, это неоднозначное творение насыщено показом таких трудностей и страданий обоих, что невольно даже к предателю возникает чувство жалости, подразумевающее его последующее оправдание. Со всей очевидностью зрителям со сцены внушали, будто перед ними не подлый изменник, не трусливый подлец, не желающий защищать ни родную землю от поругания, ни даже мать родную, а всего-то любящий несчастный человек, ставший жертвой чудовищных обстоятельств мирового масштаба. Ведь его, несчастного, забрали из родного дома прямо на фронт и заставили стрелять по врагам! Ах, ах, ах!
Шут с ней, с этой гаденькой пьеской, но как быть с посвящением ее съезду партии? И оно, это циничное посвящение, спокойненько прошло через все цензуры! Как быть с тем, что ее автор утопает в литературных премиях – государственных и имени Ленина? То есть, он признан государством и официально вещает от его имени! Как быть с тем, что автор считается признанным рупором политики партии? Значит ли это, что идеи оправдания измены родине исходят он неё? Как быть с режиссёром, худруком и прочими ответственными лицами? Они пропустили это, будучи под наркозом, или все были вполне заодно?
Ох, не зря у Алексея наступило тогда смятение чувств и мыслей. И не только у него.
«Что происходит? Кто правит этим миром, если в стране с такой помпой прославляют предателей? Кто эту гадость пропустил? Кто рекомендовал посвящать ее партийному сьезду…» – поначалу изумлялся, а потом стал понимать, откуда дует ветер, и уже открыто возмущался Алексей.
Но знакомые слушали его молча, на ус мотали, а всерьез не принимали: «Ты понимаешь, кто ты? А кто Распутин! У тебя – одни взыскания, а у него – одни Ленинские премии! Ну и чего ты в калачный ряд прешь со своим ры… Со своим мнением! Что ты вообще в этом искусстве понимаешь?»
И сколько таких культурно-идеологических «бомб» запустили в наш открытый и легковерный народ! И «бомбы» разъедали сознание. Заставляли сомневаться в правильности нашей жизни, подрывали доверие к любым руководителям, ослабляли страну по всем направлениям. А если учесть, что многие из тех руководителей действительно не заслуживали нашего доверия, и люди это рано или поздно понимали, то разрушительный эффект от таких бомб оказался огромным. Но то было лишь начало!
Нужно было срочно обезвреживать идеологический яд, но это, как уже тогда многим казалось, не делалось умышленно. Пример подавал Андропов, не только слывший либералом, но и проводивший либеральную политику с теми, от кого политический яд постоянно и исходил.
Глава 11
Интересно, что Алексей, будучи курсантом, при каждом построении в казарме нос к носу сталкивался с Андроповым. Разумеется, с его большим цветным портретом, висевшим на стене напротив. Бывало, что во время вечерней проверки глаза от усталости сами закрывались, но товарищ Андропов уснуть не давал – пытливо всматривался через большущие стёкла очков: «Чего от тебя, Алексей, в этой жизни стоит ждать? Можно ли тебе верить?»
Алексею Андропов нравился. Лицо интеллигентное, умное. Должность чрезвычайно серьёзная – не для болтунов. Судя по телепередачам и киножурналам, Андропов в глаза лишний раз не лезет, не рисуется, в давлении на народ не замечен. Хорошая молва среди людей идёт о Юрии Владимировиче. Не прост! Как будто, ни в чём себя не запятнал. Во время войны руководил партизанским движением в Карелии. Потом проявил личное мужество, разум и политическое чутьё, являясь послом в Венгрии. Как раз, в 56-м, когда там начался путч… Потом курировал в ЦК братские компартии…
Только не знал курсант Зотов, что не всё ему удалось понять в Андропове, глядя на его красивый портрет. Недооценил он возможности Председателя КГБ делать своё существо неизвестным для людей, находясь у всех на виду. Недооценил умение создавать образ деятельного радетеля за социалистические ценности, не являясь таким.
[justify]Даже сейчас люди толком не знают, кто он родом и кто по национальности? А ведь иногда это очень важно! Не знают, как ему удалось, переезжая на новую работу первым секретарём ЦК ЛКСМ Карело-Финской ССР, бросить свою первую семью, вычеркнув ее из своей жизни, не возвращаясь никогда, не вспоминая никогда… Как удалось возглавлять партизанское движение из Ташкента и прятаться за номенклатурную бронь,