По ту сторону колючей проволоки...

-Где же мой братик, тётя Мирьям? И где моя мама?
-Элиша… они… они погибли, теперь твоя мама с братиком на небе, рядом с твоим папой. Они там очень счастливы. Рахмиэль вместе с родителями будут тебя оберегать…
-Рахмиэль?.. Так назвали моего братика?
-Да. А теперь давай спать.
Прошёл месяц после того, как мы сюда попали. Я до сих пор помню тот страшный день. К нам в деревню ворвались фашисты. Это было утро, 25 марта 1943 года, когда папа собирался на работу, а я готовила маме завтрак. Папа грустно улыбался, глядя на меня. Я хвасталась, что без посторонней помощи приготовлю завтрак маме и будущему братику.Но этому не суждено было сбыться. В дом вошли несколько мужчин в чёрной форме и направили на нас дула автоматов. Я сильно испугалась и закричала.  На мой крик из комнаты выбежала мама, и  папа отважно бросился защищать  встревоженную жену. Его расстреляли на месте, прямо на наших глазах. Нас с мамой и тётей насильно вытолкали на улицу к остальным жителям.
Мало кто успел захватить с собой тёплые вещи. Женщины, дети, простоволосые, в наспех накинутых кожухах, телогрейках грудились посреди улицы. Тех, кто не слушался, пытался бежать - расстреливали. Мамуподкосила  смертьпапы,  из её зелёных глаз лились слёзы, её тёмные косы растрепались по плечам, и она повторяла: «Давид… Давид…». Тётя Мирьям её успокаивала: «Тише, тише, подумай о детях, не зли их!», и она кивнула в сторону эсэсовцев. Я не выдержала этого и упала в обморок.
Полностью очнулась я уже в эшелоне, рядом с мамой и другими женщинами и детьми. Из Белоруссии мы направлялись в один из концлагерей Германии: Саласпилс. Долго ехали до лагеря, без еды,в страшной тесноте. Раз в день дверь вагона отворялась, и нам давали  воду.Было очень холодно, многие были в лёгкой домашней одежде. Многие ехали стоя, так как сесть или лечь не хватало места.Тётя Мирьям как могла, оберегала маму и меня, делилась с нами своими несколькими глотками воды.Нас везли в вагоне для скота. Когда мы вышли, нас погнали по раскисшей дороге. Надо было дойти до лагеря пешком, но  многие не  могли просто двигаться. Одни валились замертво, потеряв силы без еды, других поддерживали под руки. Фашисты лишь смеялись, глядя на наши мучения.
В лагере нас повели в один из бараков, где приказали раздеться. Я не хотела этого делать, но пришлось, потому что я боялась, что они сделают что-то со мной и моей мамой. Когда все разделись, немцы сказали, что поведут нас в баню. Мы шли раздетые по улице и корчились от холода, но ещё больше от стыда. Многие  плакали, а женщины пытались согреть маленьких детей. В бане, в большом бетонном помещении,  на нас полилась ледяная вода, и опять люди закричали от ужаса. Тётя и я закрывали маму от обжигающе холодных струй. Назад нас повели тем же путём. С самого начала пути сюда наша толпа начала редеть. Осталось лишь около 50 женщин и детей.
Приведя нас в бараки, немцы раздали вместо одежды какие-то тряпки, кое-где  поеденные молью рубашки и штаны, которые, почти не закрывали тело и не могли согреть людей.  А потом началось самое страшное: начали забирать детей от  мам. От воя, от крика, поднявшегося в бараке, можно было сойти с ума, но фашистов это не останавливало. Женщины не  отдавали своих детей, прижимали к груди, закрывали собой, но немцы отгоняли их прикладами автоматов, не разбирая, по чему и по кому бьют. Я не отходила от мамы ни на шаг, но меня грубо схватили  за руку и оттолкнули к остальным детям. В уши ворвался крик: «Элиша!» Голос мамы я слышала в последний раз. Один из фашистов приказал нам, детям, идти за ним в другой барак и объявил, что мы теперь будем жить отдельно от других.
Был уже поздний вечер, и ужин уже давно прошёл, а еды нам не дали. По пути сюда я познакомилась с девочкой Лидой и мальчиком Васей. Они были братом и сестрой. Я уже нормально не могла стоять на ногах, и они меня поддерживали. Когда нас привели в барак, мы сразу почувствовали зловонный запах давно немытых  тел и туалета. Кроме грубых деревянных нар в бараке ничего не было.В обнимку с Лидой и Васей я уснула на самом верхнемярусе нар.
На следующий день всех новоприбывших вывели на улицу, пересчитали, а потом…,  потом на моей руке появился номер 44567. Теперь это моё новое имя,  и только на него я могу откликаться. Наши прежние имена мы должны навсегда забыть.
После вчерашней ночи я отошла быстро, потому что у меня всегда было крепкое здоровье, хотя за последние дни я сильно отощала. И именно поэтому меня сразу «добрый доктор» направил в больницу. Моей новой задачей было давать кровь два раза в неделю. Всё остальное время я должна трудиться вместе со всеми  остальными – переносить землю с места на место.
В один из дней, постепенно превращающих мою жизнь в ад, мне удалось через колючую проволоку увидеть тётю Мирьям. Она была жива! И она была здесь! Сердце радостно забилось, значит, и мама жива! На мой радостный вскрик Мирьям обернулась и приложила палец к губам: «Тише!». Когда-то чёрные волосы тёти стали почти белыми… Я замерла.
Так прошёл месяц.Именно сегодня, 30 апреля, моя тётя рассказала, что случилось с моей мамой и новорожденным братом. Их не пожалели фашисты. Брата, маленького, крошечного человечка бросили в печь на глазах у мамы, а её расстреляли, когда она попыталась его оттуда достать. Тётя всё это видела, но ничемне могла помочь. Именно она назвала моего брата Рахмиэлем. Его имя означает «пожалей меня, Бог». Тёте удалось сегодня пробраться ко мне в барак.
  Дни слились в один страшный безвременный поток. Всё это время я жила воспоминаниями о своих близких, о счастливом времени, когда они были со мной. Я почти забыла образ мамы: помнила её голос, её руки, а вот лицо вспомнить не могла.
Тёпло мая не приносило мне радости. Сегодня у меня забрали больше крови, чем обычно. Когда я спросила, почему у меня забрали больше, доктор Майзнер разозлился и дал мне оплеуху. Он сказал в ярости, что это не моё дело и, если я буду задавать много вопросов, он меня убьёт. Я медленно поплелась в барак, но ассистент «доктора» меня остановил и сказал, что я теперь здесь буду бывать в 2 раза чаще из-за того, что многие дети умерли, и крови стало не хватать. От его слов у меня чуть не остановилось сердце: эта невыносимая пытка будет в два раза чаще!
После я поплелась к остальным на огород. Ко мне подбежала тётя Агата (как её звали на самом деле, я не знала), заплаканная, с красными глазами. Она велела мне сохранять спокойствие и повела меня за барак. Я не хотела за ней идти, предчувствие мне подсказывало, что  меня ждёт дурная весть. Так и случилось. Тётю Миръям расстреляли, когда она выносила несколько горстей зерна из амбара. Её только что закопали в общей могиле. Я не могла поверить ей. Мы только вчера разговаривали с ней. Я не могла поверить, что не увижу её красивую улыбку.Я знала, для кого она несла зерно. Всё. Теперь из семьи осталась я одна. Я не хотела жить, но в то же время меня пугала мысль о смерти. Из оцепенения меня вывел грубый окрик немца. Он приказал бежать в огород.
Я не знаю, что я делала, как делала, как у меня оставались силы что-либо делать. На следующий день вызвали нескольких ребят в «больницу». Как выяснилось, «доктор» Майзнер отбирал крепких здоровьем детей для экспериментов. Он выбрал номер 43794, 43876, 44327 и 44567. Я не знала этих ребят, видимо они были из других бараков. С этого дня мы на постоянной основе жили в «больнице». Странно, но кормили нас здесь получше, чем там, в бараках. Если бы только знать, что нас ждало... Я познакомилась с номером 43876. Его звали Валентином, но произносить наши прежние имена было запрещено. Обращались мы друг к другу по номерам.
Через несколько дней начался настоящий ад.Номеру 43876 ампутировали ногу без анестезии, а соседку слева напоили ядом. ДокторМайзнер испытывал, как разные дозы яда влияют на организм человека.Смеясь и говоря на ломанном русском, он поражался живучести детей.
Через 7 дней после того, как я сюда попала, меня впервые повели на операцию. Ампутация ноги. Мне было настолько больно, что я несколько раз теряла сознание, а когда приходила в себя, громко кричала. Ассистент пытался меня заглушить, заталкивая в рот противно пахнущую тряпку. После операции я долго не могла прийти в себя. Номер 43876 меня успокаивал целую ночь. Уснула я только к утру.
После того, как я проснулась, номер 43876 мне сказал, что они меня не будут трогать  неделю. Я молилась Богу, чтобы он поскорей закончил мои страдания.
Через неделю после операции ассистент Майзера пришёл и осмотрел мою ампутированную ногу. Я поняла, что меня ждёт ещё что-то ужасное. Я не выдержу ещё одной операции. Мне страшно. Я не хочу. С того дня я сильно плакала и ничего не ела. Силы медленно покидали меня. Валя, так я называла номер 43876, успокаивал меня и говорил, что я выживу, и мы обязательно отсюда выберемся.Его голубые глаза успокаивали меня, а волос у него не было, как и у остальных, потому что их сбривали. Он уговаривал меня хоть чуть-чуть съесть серого, горького хлеба, но еда вызывала у меня отвращение.
Через 4 дня меня привели в очень странную комнату. Здесь не было окон, но стояла железная дверь. Меня раздели и толкнули внутрь комнаты. Я не устояла на одной ноге и рухнула на пол. Боль обожгла мне ногу. Через маленькое отверстие в стене вдруг что-то запустили. Я слышала о газовых комнатах, и думала, что скоро умру и встречусь со своими родными. Но смерть не наступала, видимо, опять испытывали на мне, какая доза яда какие страдания несёт. После запуска ядовитого газа, я там просидела довольно долго. Когда газ рассеялся, дверь открылась. Вот только меня забрали люди в костюмах и повели в закрытую комнату, отдельную. Здесь лежали те, кого тоже отравили газом. Сначала я ничего не чувствовала, но потом у меня начала болеть голова, тошнило. Хотелось просто вырвать горло. Через некоторое время я не могла фокусировать взгляд, лёгкие просто горели, я не могла дышать. Живот сильно крутило, меня вырвало. Жестокий немец лишь молча наблюдал, делая пометки в тетради. Сердце болело, оно готово было разорваться на части. Я знала, меня не спасут. Я медленно умирала. «Вот бы эта жизнь закончилась. Я хочу умереть! Хочу к родителям, брату, тёте…» - это была последняя мысль перед моей смертью.
Десятилетняя девочка Элиша умерла 28 июня 1943 года, не дожив до своего одиннадцатилетия всего 1 день.
Бог есть спасение.