потом с жадностью принялся впитывать родимые запахи. Всё, успел! Словно в третью смену трудиться прибыл красавчик! Тут храбрый Жорик пристал даже к нему. Может, снова захотел на себе проверить, освежить в памяти такой замечательно успокаивающий короткий хук слева. Что-то не то и с этим бомжиком начало приключаться, понесло и его. Стал прямо-таки нарываться! Наверно это потому что гадское радио своей бесконечной музыкой и конспиративным клёкотом из стен в самом деле так действует на мозги, зудит и зудит, просто спасу нет. Словно и в самом деле натравливает всех против всех, прямиком в головы очередями постреливает, да и науськивает при этом – «Дай в морду! Дай в морду!». А кому-почему - временно не уточняет. Мол, пока неважно. Когда же оно всё-таки заткнётся?! Хотя бы на время отбоя! И не видно, как выключить навешенную нам коммуникацию ада. Все извилины заплела, а потом и выпотрошила! Хоть сейчас на сковородку!
- Командир, напрасно отдуваешься за нас. Прикрываешь, кого не просили. Подсадной он! Пора эту тварь пришивать, иначе нам всю хазу скоро завалит. Обжить не успеем. Лафа кончится, не успеют письки приподняться и глазки состроить. Про отвалиться сразу молчу.
Вкусно дожёвывающий Осклизкин очень спокойно, не открывая прижмуренных от удовольствия глаз, приказал:
- Аргументы?! Факты?!
- Получай! Первый. Разве не заметил, что этой ноченькой чёртов детёныш уматывал непонятно куда?! Все заметили, не знаю уж как ты. Мы по утрянке всё обрыли. Искали его несчастненький трупик, обмыть слезьми да во гробик побыстрее укласть во деревянный. А тут нам сами ментопсы его на блюдечке вежливо приносят. Очень даже живого. Как Ленина, если не сказать хуже. Это тебе как?!
- Допустим – раз! Дальше? - Открыл глаза сыщик.
- Нечисто здесь. Разговаривать он как никто умеет, да только с нами отчего-то молчит, как рыба об лёд. Хочешь сказать - брезгует? Ах, мы его недостойны?! Или остерегается проговориться?! Мы ему, можно сказать, о святом талдычим, в любви повсеместно признаёмся, а он?!
- Два! Продолжай!
- Он их подсадка. Причём, нашпигованная до самых ушей. Ты понял, начальник? Набит жучками, аж лопается. Смотри, как пеленгует?! Даже на таком расстоянии наверняка всё слышит. Всё записывает. Да передаёт куда велено.
Все дружно посмотрели на внимательно наблюдающего за ними мальчонку. Синяя дельфинья ухмылка издалека маячила как сигнал флагмана перед фронтальной атакой. Даже сыщик поёжился. Что уж говорить про опять вовсю педофобствующих доцента и Жорика.
- Мало. - Помедлив, решительно сказал Осклизкин. – Собирай что-нибудь поновее. Тогда и поговорим. - Укладываясь поудобнее в кровати. – Тронешь его - убью! - Опять прикрыл хорошо потрудившиеся веки.
Жорик по инерции что-то тихонько потолковал себе под нос и замолк. Потёрся, раздёрганный, сердитый, да и свалил в направлении своей собственной койки. Фредди разбуркался и спать совсем не хотел. Сыщик вновь приподнялся и сел:
- Чего мучаешься?! Он тебя опять обижал?! Нет?! Тогда чего ты в самом деле журышься?! Давай, что ли, в шахматы сгоняем партейку?! Пацанёнка с нами посадим. Вдруг не обольёт своим эликсиром. Хоть отвлечёшься от грустных мыслей. За попку его пощиплешь в знак примирения. Мол, у-тю-тю!
- Ага! Хочешь, чтоб он нас опять в вечный шах загнал?! Шах да шах. Мне этот вечный кайф знаешь, где сидит?!
- Да ладно. Не бери в голову. То случайность была. Слушай, а ты и вправду был кандидат наук? Каких же?
- Искусствоведения. Режиссура на журфаке. Электронные масс-медиа. Гадость номер один. Два раза говорил тебе об этом, в поза-позапрошлый раз. Когда знакомились. Хочешь сказать, забыл?! Перепроверяешь?!
- Это я к тому, взаправдашний ли ты мозгарь? Или купил диплом у зверьков помидорных? В переходе подземки?!
- Вспомнил ментовские замашки? Вы же по-другому и не мыслите. Чтоб просто так взять, да и увидеть в человеке что-то нормальное. Так нет же! Всегда требуется обязательно обгадить.
- Если диплом у тебя натуральный, так чего же ты столь некачественно для кандидата искусствоведения, автора неведомых мне электронных фильмов выражаешься?.. Послушаешь тебя и ни за что не поверишь, что перед тобой интеллигент, хотя и бывший, режиссёр даже.
- Я народный интеллигент. Могу не только понять тонкий намёк, но и дать за него в глаз. Между прочим. Тебе в какой, в левый или в правый?! Какой чешется?!
- Неужели двух лет поселения или даже колонии достаточно для обрушения мозгов, если конечно поверить твоей легенде, что ты и вправду сидел?! Если ты опять себе это не навоображал своей шизоидной башкой. Разве этого достаточно, чтобы разом сдуть с тебя все твои дипломы, образованность, всю твою утончённую интеллигентность, чтобы один скелет-то от неё и остался?! Чего тогда это всё на самом деле стоило, если так быстро унеслось?! Между прочим, в этом замечательном склепе ты один самый хлипкий оказался. - Осклизкин обвёл глазами полуподвальный окоем фешенебельного бомжатника. - Поэтому и говорю, купил всё, разом, по дешёвке. Все свои корочки. Может не в метро, а у цыган. У них как-то посолиднее.
- Достаточно было и того срока. И один раз посидеть, в смысле один год – так за глаза достаточно, даже на поселении. Одного раза всегда достаточно, особенно там. Даже с троекратным запасом на всю жизнь хватает. Ты даже представить себе не можешь, в какой ад кромешный отправлял живые души, когда там работал. Борьба за рай всегда ад кромешный. Сама библия не выдержит хотя бы слабого описания этого ада, такой кары и сам дьявол не в силах придумать. Интеллигент, например, даже в нашей армии всё же как-то может остаться непокорённой душой, хотя и не факт тоже. Но только не в нашей суверенной тюряге. Из неё никто ни разу не возвращался с прежней душой и совестью, разумом и памятью. Это в ней просто не заложено, принципиально - оставлять человеку человеческое. Ты понял, гад, или к тебе как-то поделикатнее придётся достучаться, может, кирпичом по темечку?
- И на тебя, видать, вся эта охмурёжь действует. Ты сам на зону попал или невинный оказался, как и все они там?! Слушай, а может тебе и это, в самом деле, привиделось - твоя отсидка?! Ты же такой у нас сильно воображательный! Крышу не просто сорвало, а похоже давным давно унесло. Да и уж больно литературно про зону базарил, ни одного специфического слова, в натуре. Так что, не сходится, дорогой, не сходится тут у тебя. Я и вправду ничему от тебя не удивлюсь, честное слово, - ничему! Поэтому не верю я тебе нисколько, не верю! Разве что Станиславский, но он далече.
Серёгин хотел что-то договорить, потом махнул рукой, отвернулся. Зачем со следователем спорить, пусть он и бывший?! Всегда прав останется! Действительной будет считаться только его вариант событий и его точка зрения.
- Кстати о Станиславском. Когда говорят, что вся жизнь театр, это дикая неправда и дьявольский навет. На самом деле наша жизнь - обыкновенная тюрьма. Нормально, правда, мы уже не размножаемся, а когда всё-таки получаем приплод, то видим вот этих артистов. - Фредди опять кивнул на инфернальный аэробус с ублюдочным мутантом. – И только потом сами, насмотревшись на них и наслушавшись, становимся как они. Хоть мы теперь и вольны как ветер, но поскольку уже совсем без корней, складывается самый идеальный вариант кочевника по жизни, номада по Жаку Аттали. Став такими, мы являемся поистине идеальным материалом для получения чего угодно. Согласись! Идеальные комья глины, лепи кого хочешь! Только это дьявольское порождение, театр, и влез в человеческую сущность, выворотив её наизнанку, лишив всего атипического, нестандартного, особенного, уникального, что единственно и различает людей меж собой.
- Действительно, как он тебя слушает?! - Удивился Осклизкин. - Как никогда внимательно. Видимо и вправду пишет. Не исключено, что и протокол. Был бы хвост, наверно дробь выбивал наш кадет. Зря ты детей разлюбил, зря! Смотри, какой смышлёный! На пару с ним морзянку бы постучали в наш прямой эфир и прямиком на тот свет. Мол, прилетайте, дяденьки демоны, мы уже почти готовы. Ладно, продолжай, хитрая морда.
- Наша свобода особого свойства. Отсутствие надежд и обязательств её визитные карточки. У кого-то непременно живём на иждивении. За пропитание в глазки заглядываем. Прикинь, волен ли ты улететь куда глаза глядят. Нет. Потому что и у тебя твои бесстыжие глазки глядят в ту же сторону, что и у всех. Только, кажется, что мы отбились от основного стада вот таких. Я тебе так скажу. Желудок, всякие вкусные впечатления - теперь наша единственная свобода, как и у обычных скотов. Раньше, когда типа приличный был, как все, тянул в упряжке – то знавал одного бомжа, Петрович, был такой. Он ради стабильного куска хлеба, одежды и пристанища какое-то время крутил гайки на техстанции у моего приятеля Валерки Золотарёва. Тот мне мою «шестёрку» изредка подлепливал. У меня, между прочим, и «шестёрка» была. Зря не веришь. Нищий, больной, ободранный Петрович в прошлом был главным специалистом какого-то предприятия. Потом спился и стремительно опустился. Все, кто спивается, почему-то никогда потом не поднимается, странное-то какое дело. Естественно, жена выгнала, а дети позабыли. Впрочем, они бы в любом случае забыли, твари неблагодарные.
Поначалу Петрович трудился на станции хорошо, рассуждал вполне здраво и даже профессионально. Всё-таки хорошим специалистом был когда-то, да и просто работал, знаешь, так, основательно. Хотя жмотистый Валерка и ставил его на самые тяжёлые операции, на съём тяг, там, или на выпрессовку валов и крестовин, довольно часто и впрямь лишь за кусок хлеба с какими-то рубликами, но всё равно как-то вроде даже и неплохо у Петровича выходило на круг. Мог-таки подняться и хотя бы подлечиться. Однако потом Петрович вдруг резко взял и опять порвал со всеми потными благами трудовой, упряжной цивилизации. Просто однажды бросил всё, не объясняясь, не рассусоливая долго. Взял и вновь ушёл в леса, благо, что под городом они пока что есть. Со свистом улетел в новое свободное бомжевание, в бреющий полёт над жизнью, растряхивать накопившийся… даже не жирок, а обычную мышцу, что ли. Снова стал хоть холодной, голодной и больной, да зато абсолютно свободной птицею. Никто теперь ему снова не волен был сказать: «Эй ты, иди сюда, крути это, кидай сюда!».
- Всё понял! Поэтому и ты ушёл побомжевать?! На экскурсию по этой тайне, познать смысл жизни?! Да тут незадача, слишком втянулся в болото. Настоящий юннат! Двинуть бы чем-нибудь по черепу идиота!
- С тобой неинтересно, сыщик. Всё сразу просекаешь!.. Да-да, и я задавал себе именно этот вопрос. Почему мы оба с ним так поступили?! Не есть ли это, то, ради чего Петрович, повинуясь величайшему инстинкту всего живого, опять ушёл к голоду и болезням, но к свободе - не является ли это самым-самым главным в жизни?! Не лучше ли вот так и самому поступить, чтобы не потеряться в беспросветной деятельности, как все остальные?! Никто не может бороться с неизбежным ходом событий и одновременно создавать новую действительность. Всегда приходится выбрать одно или другое. Никогда не получается ухватить всё вместе. Одновременно занимаясь и тем и этим, одномоментно пребывая во всём этом сразу всегда невозможно! Так никогда не бывает! Поэтому все люди и безнадёжны. Петрович
