своей женской красотой и желанием быть любимой. Колокольчики зазвенели вокруг, он погружался в их еле слышный звон. Откуда они, что с ним происходит непонятное, что-то не такое, как бывает при близости с женщинами, но он даже и не думал об этом, просто чувства проносились в голове, он не успевал их фиксировать, осознавать, потому что он настолько ушел в другое, незнакомое и великое чувство непрерывающейся любви вне времени. Он не знал, что это, и когда случилось их самая трепетная близость, он лежал и повторял:
- Ты! – он смотрел на нее и не верил своим глазам. Он не верил, что это она, тут, рядом и повторял шепотом, смотря ей в глаза.
- Ты! - потом опять – Ты!
Он не верил, что это она! Он хотел убедиться в этом, дотрагивался пальцем до нее и спрашивал, приподнявшись на локоть:
-Ты, ты, ты! - Он не торопился говорить, но ему нужно было понять, что это с ним и в нем. Неизвестное великое чувство близости тайны. С чем? С кем? С ней. С ней! Он готов был плакать. Это чувство не проходило.
А она лежала, погруженная во что-то свое, смотрела на него, почти не видя. он опустился к ней, целовал ее лицо, разглядывал, изучал, удивлялся, что-то говорил.
Он давно не мог понять, что такое Бог. Иногда молился в Церкви, для того, как он понимал, чтобы слиться с Ним воедино. Как-то спросил священника, что ему не хватает информации о Боге, что все, что он прочитал, не соответствует его чувствам и пониманию Творца, что его жизнь не вмещается в правила святых апостолов, на что он услышал: Молись, все со временем придет! Церковь, она на духовном плане существования, и она открывается не сразу, а ты еще не готов. Ему показалось, что батюшка говорит не свои слова, а те, которые он где-то прочитал.
- Может не на того батюшку напал? –думал он. Но потом все-таки подумал, что церковь и религия – одно и тоже. А священники? Если и есть среди них «нормальные», искренние живущие не по протоколу, а по простоте, то это, наверное, великие люди, но такие же, как и мы, немногие люди, в миру, живущие по законам любви, а не по церковным правилам.
А сейчас он знал, что Бог живет в этой девушке, что через нее он откроет мир, ему неизвестный, тот, о котором он ни где не прочитал, и которого нет среди знакомых ему людей.
- Сегодня я поеду домой без ракушки, - сказала она.
К городу подступала весна, а на озере заканчивалось цветение ранних цветов. Они еще встретились несколько раз. Иногда он оставался ночевать у нее дома. Два раза они были на озере. Там уже начиналось лето, и озеро, каким-то образом становилось больше и больше. Это происходило почти незаметно: те же берега, те же деревья, но в фокусе зрения увеличивался объем воды, а берега отодвигались все шире и дальше.
И как-то в очередной раз он не пришел на свидание. Телефон не отвечал. Тогда еще не было сотовых телефонов в общем пользовании. Они созванивались через домашние трубки или по рабочим телефонам. На работе сказали, что он еще не вернулся из командировки, дома ответил папа, сказал то же самое, но у нее появилась тревога и на следующее утро она опять позвонила на работу и домой. Папа поинтересовался, кто она, и она ответила, что его девушка и что на работе его тоже нет. Папа сказал, что тоже звонил на работу, и там ничего не знают.
И она поехала к нему в офис. Милентий перед командировкой оставил ей ключи от машины. Адрес нашла по справочникам. Попросилась у секретарши к директору. Тот ее принял. Она представилась, как его девушка, волнуется, не находит себе места.
Директор, видимо, был не слабак, мужчина сильный, похож на спортсмена. Как говорил Милеша, они занимались рыбой, часто летали на Дальний восток с наличкой, а потом распределяли по базам, магазинам. Деньги крутились большие, и Милёша был правая рука у директора, надежный честный человек, проверенный, на которого можно положиться, держал слово и «следил за базаром», как один раз в шутку сказал о себе.
Директор сказал, что уже два дня, как нет Милентия. Он вез с собой деньги, много, из соседнего большого города, на машине предприятия, вместе с шофером. Шофер вернулся, говорит, проснулся в гостинице один, ни Милентия нет, ни денег. Больше ничего не помнит. Голова болит, хотя спиртного не употреблял. Сообщили в милицию. Пока ничего неизвестно.
И Индюша поехала на озеро. Катер, который был в воде, стоял на берегу. Вода отошла, оставив на суше много мертвых ракушек. Индюша подошла к воде. Вода была от глины, неизвестно откуда взявшейся, мутная, будто буря прошла. Она подошла ближе, и как разводы от бензина, по воде поплыли образы. Большой дом, какие-то бараки рядом. Комната, нары, на них сидит Милеша. Живой. Потом двор, машины, пустырь, шоссе, название населенного пункта. И она поехала. Это место она знала. Пригород. Уже отъехав по шоссе, километра два, увидела дом. Когда подъехала, увидела ворота и большой длинный по периметру плотный металлический забор, большой дом, новый. И склады, как видно было с бугорка, какие-то овощехранилища или типа этого.
Она позвонила. Долго никто не подавал признаков присутствия. Потом голос:
-Вам кого?
- Мне нужен руководитель. Я по поводу работы.
- Здесь никого нет. Это частное владение.
В микрофоне послышался щелчок, отключился звук. Она постояла и пошла. Уже смеркалось.
Утром в районе восьми, она уже была недалеко от этого дома, где был Милеша. Она решила ждать. Машину оставила на обочине шоссе, а сама ходила взад и вперед по дороге, ведущей от шоссе к дому. Она предполагала, что ее видят из дома. - Ну, тем и лучше, - подумала она. Моросил дождь, но она не пошла в машину, а решила ждать до последнего. Где-то через 40 минут с шоссе свернул Крузер, открылись ворота, куда он и въехал. Индюша подождала минут пять, чтобы там «утряслось», и позвонила. Через некоторое время дверь открылась, послышался голос:
- Входите!
Она вошла, прошла по дорожке, далее на крыльцо, дверь открылась, и она оказалась в коридоре, где по кругу стояло несколько дверей. Из одной, с открытым стеклом, вышел охранник и показал на дверь:
- Сюда, - и открыл дверь. За столом сидел Осьминог. Она его сразу узнала. Он был в легкой кожаной куртке и белой рубашке. Курил, стряхивал пепел в пепельницу, тонкие чувственные руки, двигались сами. Казалось, что у него их восемь, и они ощупывают все вокруг. Глаза были выпуклые и ходили по периметру на двести семьдесят градусов. Он мягко сидел в кресле, так чтобы остальные щупальца могли вытянуться в любую сторону без ограничений. Петрович рассказывал про него, что он хозяин города, что у него великолепная коллекция старинных предметов и драгоценностей, что он большой ценитель искусства.
- Я вас слушаю.
- Я пришла за своим женихом, Милентием. Я хочу его забрать.
- Ты пришла составить ему компанию? Кто тебе рассказал, что сюда надо прийти?
- Я догадалась.
Он сидел, погруженный в какие-то свои образы, будто притаившись на дне и ждал добычу, слегка подремывая. А рыбки проплывали мимо, он видел их и выбирал, чтобы на одну из них стремглав накинуться.
- Это очень дорого будет для тебя, забрать его отсюда. У тебя не хватит денег.
- Сколько нужно?
- Семьсот тысяч. Долларов.
- Мне нужна неделя времени.
- Ты принесешь мне деньги?
- А можно бартером?
- Смотря каким.
- А что вам нужно?
- Тебя.
- Я очень дорого стою. Гораздо больше, чем семьсот тысяч долларов.
- Дороже твоего жениха?
- Не дороже, но дороже денег.
- А сколько ты стоишь?
- У меня нет цены.
- Тогда что ты можешь предложить?
- Камни.
Эта девочка стала для него весьма любопытна. Он чувствовал энергию, идущую изнутри некоего приятного создания, имеющую такие оттенки чувств, какие вызывают произведения дорогих художников или прекрасная музыка. И она не боялась быть естественной. А что еще ей оставалось делать как не быть самой собой? «Будь я помоложе, в такую можно было бы и влюбиться», подумал он. Как опытный антиквар, он знал цену предметам и человеческим отношениям, но здесь он почувствовал ценности другие, щекочущие его нейроны, доселе неизвестные. Он почувствовал бездну ее чувств, но аналогов в его файлах не было.
Во всяком случае, с ней можно будет поторговаться относительно этого парня в подвале. И впервые неизвестность вошла в его жизнь. Он знал цену всему, даже цену человеческой жизни, но здесь он потерял ориентацию.
- Ты знаешь камни?
- Да, я выросла среди них.
- Обработанные?
-Нет.
- Но тогда тебе нужно будет привезти самосвал. Без огранки камни не ценятся. Да и камень камню рознь…
Ее наивность и искренность давали ему какую-то ленивую уверенность. Он видел, что она не знает предмета, и что, скорее всего, в таких случаях, запирают в чулане, а потом, может, отдают хирургам на разборку, или же в дом терпимости, или… отпускают. Но она его не раздражала, этот человек понимал многое, и сам не принимал подобных решений, для этого были другие люди. Он любил наслаждаться каждым мгновением жизни. Он был философ.
- Мне пора идти, - настойчиво сказала она, - Через неделю я принесу такие камни, которых не видел еще ни один аукцион. Мы ведь понимаем, о чем идет речь.
Озарение пришло к нему. Он ясно увидел ее образ. Есть нечто, что не обозначается словами. Он подумал, что или она авантюристка, владеющая гипнозом, либо перед ним открывается другая жизнь, которую он пока еще не знает, но которая скрывается за ее образами и пониманиями.
- Значит, ты обещаешь через неделю, принести камни?
-Да.
- Но учти, милая моя, что ты очень рискуешь. Ты дала слово. У нас разговор деловой. Ты, наверное, догадываешься, кто я.
Его глаза, словно пальцы, начали двигаться по столу, угрожающе перебирая предметы: ручку, очки, блокнот, сигареты, какие-то батарейки. Она смотрела на все это, и понимала, что так же он своими щупальцами перебирает людей, из прически, носы, уши, руки. Он может достать любую часть тела и любую мысль в человеке. Если человек это допустит.
- Мне пора идти.
Он встал, открыл дверь и бросил в коридор:
- Леша, выпусти даму.
Леша открыл одну дверь, затем другую, в заборе, она облегченно вдохнула свежий воздух и пошла к машине. Во дворе уже стояло несколько автомобилей. Начался рабочий день. Она увидела двух или трех людей в коридоре и во дворе.
Из дома сразу же позвонила отцу Милеши, и они вместе пошли к озеру. Отец занялся катером, а она собирала по берегу камни, ушла далеко и в отвалах берегов тоже что-то искала. Драгоценные камни. Отец завел катер, и они отплыли довольно далеко. К другим берегам. Она опять ходила и искала. Озеро уже походило на большой, приличный морской залив, ее это радовало, потому что это теперь было их общее озеро. Она ныряла. Доставала. И собрав всю коллекцию, вечером пошла к своему антиквару.
Петрович посмотрел и сказал, что такое сырье разное, необработанное стоит 150-200 долларов за карат и то, надо это все продать.
- Если самому попробовать обработать камни. Это, - он говорит, - изумруд. Это – сапфир. Это, скорее всего, тоже сапфир. Я их обработаю. Но, насколько я понимаю, нам нужно выйти на произведения искусства мирового уровня? Смогу ли я в домашних условиях обработать на своих станочках камни, сделать их под известные стандарты. Ну, например, «круг», «багет», «маркиз». Он доставал каталоги, показывал образцы огранки. Называл собственные имена бриллиантов, известных только благодаря аукционам, где не разглашаются имена
