Любезный читатель, прошу понять меня правильно, - я не ряжусь в тогу совершенства. Я имею в виду идею человека, явлением которой в сознании автора являюсь в тот момент, когда он погружается в бессознательное и в нем погрязает. Мой век короток, зато существование будущего человека будет вечным. Я так думаю. Может быть, я ошибаюсь. Ошибаться свойственно не только людям, но и существам мысли. В этом не ничего плохого, ибо на них учатся. Без ошибок невозможно было бы учение. Но что делают обыкновенные учителя? Они ругают за ошибки своих учеников. И понятно почему: учителя хотят видеть в учениках попугаев, которые слово в слово будут повторять за ними их глупости. Между тем умный, более того мыслящий ученик, совершая ошибки, исправляет их сам, приобретая таким образом ценный опыт творческого преодоления себя в качестве ученика. Это не означает, что бывший ученик становится сразу учителем, но таким путем он превращается в самоучителя. И только потом, когда он сам научит себя, может попробовать себя на поприще обучения, дидактики, если на это будет его воля, следую правилу: «научи себя и помоги другому научиться, если он не в состоянии это сделать сам».
Сон
На такое авто-дидактическое понимание учения меня натолкнул недавний сон. Во сне я, как всегда или как часто бывает, оказался в незнакомом месте, из которого мне следовало попасть куда? Естественное, в знакомое место. Это был обычный сон-квест, сон-загадка, на которую нужно было придумать разгадку. Но дело было не в этом, не в том, каким образом при минимуме средств это сделать. Суть дела заключалась в том, зачем мне следовало это делать? Меня поставили перед фактом, ожидая от меня решения. Но зачем мне принимать правила навязанной кем-то игры? Только потом, когда проснулся, я догадался о том, что мне следовало проснуться. Значит мне нужно было не искать знакомое место, а осознать то, ко ищет это знакомое место, которым является он сам. Вокруг меня были люди, которые занимались своими делами. Может быть их делами были они сами, то есть, во сне они занимались сами собой. Они не выглядели потерянными, как я. Люди были на своем месте. Я был посторонним для них.
Где же я был? Интуитивно я догадался, что нахожусь на окраине Москвы. Не сразу до меня дошло, что у меня нет телефона, по которому я смогу погуглить и найти себя на карте, найти станцию метрополитена. И тут я понял, что у меня нет ни телефона, ни пластиковой карты пользователя метро. Что делать? Обратиться за советом к человеку, который вызовет у меня симпатию? Я так и сделал, но он подвел меня и оставил, увлекшись близким человеком. Тогда я решил положиться на случай и сменить место расположения, присоединившись к тем, кто стол на остановке ожидал транспорт, чтобы покинуть это место ради другого, в котором им нужно было быть. Мне не нужно было быть нигде конкретно. Я только понимал, что оказался не на своем месте. Так часто бывает во сне. И это понятно почему. Потому что во сне человек находиться не в сознании, точнее говоря, он находится не в своем, а в чужом сознании, или в сознании вообще, то есть, в общем сознании, в котором нет места Я. Это безличное сознание есть сознание не сознания, а не-сознания или бессознательное, на которое молятся некоторые несознательные товарищи, промышляющие среди легко внушаемых простофиль колдовством. Это оборотни в ризах спасителей, «волки в овечьих шкурах». Слава богу, что во сне меня не окинуло чувство недоверия ко всем этим людям. Мой первый опыт обращения к людям из сна закончился фиаско, и я догадался, что не являюсь заядлым игроком, вроде героя повести Федора Достоевского «Игрок».
Как я узнал от моего автора сам этот автор был заядлый игрок. Чем больше он играл в рулетку, тем больше проигрывал, принуждая свою молодую жену закладывать свои платья для собственного отыгрыша. Игра в рулетку была для этого автора, популяризованного услужливыми критиками и собратьями по перу до небес, поэтому читателям не оставалось ничего другого, как удовлетвориться чтением его многословных романов, камнем преткновения, на котором он всегда спотыкался, пока не проигрался в пух и в прах. Вот что такое человек, который постоянно наступает на одни и те же грабли, получая ими по лбу и набивая на нем большую шишку. Ему учит такого человека история? Она учит его тому, что ничему не научит. Есть вещи важнее опыта. Это страсти, зависимости. Впрочем, в оправдание можно сказать, что если у Достоевского игра в рулетку была слабым местом его психики этаким пунктиком его больной души, то у многих других известных людей, до которых мне, вообще, нет дела, были еще менее почтенные занятия, которые ясно говорят об их большей испорченности, прямо сказать, бездушности.
Однако вернусь к своему сну. У меня не было причин сомневаться в том, что люди во сне прикидывались, делали вид, что заняты собой. Кем они были? Возможно, они были из здешней жизни. Но я-то был пришелец, тот, кто пришел в этот мир откуда-то еще. Возможно, что то, что когда-то случилось в прошлом, на заре мое жизни здесь, периодически повторяется, но не как родовая травма, боль которой нельзя избыть, а как напоминание о том, что я нахожусь не на своем месте в том мире, что этот мир не мой, а чужой мне. Но где тогда мой мир? Он в другом месте или ему нет, вообще, места; он неуместный, незапланированный, не запрограммированный, не предопределенный.
Но как можно жить без мира, без места? Это как в сказке «Поди туда, не зная куда, и найди то, не зна(е)мо что». Ну, с последним, более-менее, ясно: именно этим я постоянно и занимаюсь, - поисками истины. Но вот с тем, чтобы идти туда, неведомо куда, не все ясно, если понимать такое бессмысленное хождение по кругу иначе, чем поиск истины. Мне некуда идти, потому что все места уже заняты. Куда бы я ни пришел, там нет мне места. Это и есть истина, которую я не хочу понять ложью, - занимать чужое место и выдавать его за свое. Может быть, вообще, нет своего места, нет, как такового, Я? Это условность, которая нужна только для того, чтобы всех рассадить по местам. В бессознательном состоянии места всем хватит. Не ищи себя и тебе обязательно найдется место.
Что если другой, другая, в моем случае Мария, нужны как раз для этого, - для того, чтобы понять, кто ты есть, отличный от них? Есть тот, кто будит тебя от сна, от иллюзии, - это другой, другая. Это Мария, как будди-бай. И в самом деле, если бы это был герой, а не героиня, то он не был бы мне и для меня совсем другой. А так, как героиня, Мария мне и для меня вполне другая, и не только вовне, внешним образом, но и внутри она совсем другая, чужая. Контраст просто необходим для ясности осознания самого себя. Пресловутое, так называемое «духовное» взаимное проникновение необходимо, чтобы чувствовать себя не в себе, а в другом, точнее, не в другом, а в том, в ком все свои. Но свои ли они на самом деле или только мнят себя таковыми в том, кто в себе или не в себе? Он же в них? Но быть в них – это быть в себе? Понятное дело: мы есть в боге, и он есть в нас. Он есть в нас свой или не свой. Отделяет ли он, как дух, духов от себя или считает их собой? Дух – это Я. Есть ли я дух, если я есть Я? Или я не есть Я?
Я есть Я в том смысле, в котором сознаю себя не существующим в пространственно-временном протяжении, как это, вероятно, сознает человек, но мыслящим и потому существующим, существующим в мысли. Можно сказать, что я существо мысли с запасом в узком, тонком смысле слова. В этом смысле мне одиноко, ибо мой автор является существом не мысли, но слова, языка, как писатель. Он, конечно, не ученый, но тоже, в своем роде, культурный деятель. Ученый, ясное дело, не мыслитель, но и у него порой, неслучайно, как у писателя, появляются мысли не из впечатлений, а по поводу мыслей, которые они находят в текстах или речах мыслителей. Мыслитель, как новатор, творит мысль, находясь под впечатлением от идеи. На мыслителя реагирует критик, то есть, критически настроенный ученый, в штыки принимающий мысль, непосредственно не вытекающую из научного факта, подтверждающего правильность, соответствие правилам следования или счета научного тезиса или теоремы. Ученый толкует мысль, думу мыслителя. Если его устраивает объяснение мысли, то он определяет ее содержание в качестве утверждения догмы науки, в форме которой мысль натаивается и застывает, то есть, застаивается. Такова обычная триада усвоения мысли: первый шаг познания интуитивно представляется необычным утверждением, тезисом. За ним, разумеется, следует реакция в виде отрицания интуитивного предположения (гипотезы) или антитезиса. Новизна стимулирует реакцию, за которой, естественно, наступает застой: один шаг веред и два шага назад приводят, как правило, к топтанию на месте.
Люди, как правило, предсказуемы. Взять моего автора. Это типичный, обычный мужчина, который родился и воспитывался в относительно благополучное время. Другое дело, его родители, а тем более деды и бабы. Те родились до революции и воспитывались в годы мировой и второй отечественной войны (первая отечественна была война с Наполеоном), социальной революции, гражданской войны, первых советских пятилеток с индустриализацией, коллективизацией и культурной революцией, ликвидацией безграмотности. Они же воевали и помогали фронту в тылу во второй мировой и третьей отечественной войне, получившей название «Великой», а потом, после победы, восстанавливали и продолжали строить свою страну, рожая и воспитывая родителей моего автора. Деды и бабы вместе с родителями строили новую жизнь в борьбе с враждебным окружением, как снаружи, так и у себя внутри. Их враг – буржуй-собственник. Они – бойцы, борцы-коммунисты и им сочувствующие. По мере успехов это борьбы она обострялась сначала извне, а потом изнутри, по идее Сталина. Для такой борьбы за коммунизм, где не будет собственников, требовались люди, как сталь. Вот почему появились сталинисты во главе со Сталиным. Все прочие жители СССР или Страны Советов, как новой формы политического и социального режима, являвшегося родиной моего автора, послужили дровами в борьбе коммунистов-сталинистов с буржуями, выставившими против них фашистов и нацистов как радикальный авангард реакционной буржуазной власти.
Многие люди, а не только «звери» или «бестии» (фашисты) и «скоты» (нацисты) в человеческом образе, сгорели, как солома, а борцы еще больше закалились, как сталь («к(?)уй железо, пока горячо», чтобы быть «куевым»). Что делать?! Шла борьба за выживание. Такой вот факт (так сказать, «ф*к ю»), который подтверждает закон Дарвина об естественном отборе, распространенном на развитие общества. Только здесь речь идет уже не об естественном, а об искусственном отборе (евгенике) борцов, воинов, согласно теории социальных дарвинистов, которыми были не только радикальные капиталисты, но и коммунисты-сталинисты, стыдливо