девушка красила губы, парень с колечком в ухе, позевывая, снимал со столов стулья и переворачивал их. Заведение должно было открыться еще полчаса назад, но было воскресенье, и потенциальный клиент отсыпался. Значит, я действительно произнес во сне это имя. Да еще бессознательно почмокал губами. Фрейд, однако!.. Я отхлебнул пива – оно по-прежнему было кислым. Стоп. Иногда Алёнами называют Елен. Но соседка Елена Сергеевна была отметена сразу же – на днях ей стукнуло семьдесят лет, родственники брали у нас для гостей стулья на вечер. Оставалась Леночка, секретарша шефа. Но она находилась в декретном отпуске и, вообще, не та женщина, которая могла вторгнуться в твои сны. Чересчур много косметики и фальшивых улыбок. Алёнка!.. Ерундовина на колесиках. Театр абсурда. Или театр юного зрителя. В конце концов, есть другие имена, куда более… осязательные во всех смыслах, которые я мог бы озвучить в ночи. Вот так, по-мужски, надо встать и честно заявить боевой подруге. Не маленькая – поймет. Не пиво – кислятина. Я отодвинул кружку, встал, уронив стул.
Лишь в трамвае, сунув руку в карман за мелочью, нащупал зубную щетку и бритву. Конечно, можно вернуться домой и, знаю, подруга, виновато пряча глаза, стала бы накрывать на стол. Тогда зачем брал бритву и зубную щетку, да еще с таким пафосом? Клоун без манежа. Не мальчик уже. Не взяв билета, я под удивленным взглядом кондуктора сошел с трамвая.
Надо убить время. Хотя бы до вечера. А лучше – до утра. Употребить зубную щетку и бритву по прямому назначению. Дело принципа. Должен же быть во всем этом абсурде хоть какой-то смысл! Будет тебе, мадам, Алёнка на ночь глядя!..
Ноги принесли меня на вокзал. Переступая через баулы, чемоданы, продираясь сквозь певуче-визгливую завесу китайской речи, огрызаясь на сермяжном трехэтажном, я продрался к окошку и спросил, когда отходит поезд до Челябинска. Зачем спросил – неизвестно. Надо же как-то убить время.
Я вышел на крыльцо. Этой дурочки нигде не видно.
Вместе со свистком локомотива до меня долетел запах креозота. По небу в сторону реки тащились пепельные тучи, солнце лупилось из-за них объеденной яичницей. Я вспомнил, что не завтракал. На привокзальной площади таксисты сбились в кучку и сообща решали сканворд. Дачники и прочий люд спешили на электричку, у каждого второго сумки на колесиках. Где-то беспрерывно плакал ребенок. Громыхнул всеми сцепками состав на дальнем пути. На углу заговорщицки шептались о чем-то своем, сокровенном, пьяницы. Выпить, что ли? Я шагнул в сторону закусочной и тут из-под земли возникла девушка и попросила закурить. Стал накрапывать дождик. Спичек не было. Девушка, на вид лет двадцать, не больше, сказала, что спички имеются у нее дома. Тут недалеко, метров двести, но спички будут стоить тридцать баксов... можно в рублях.
Мне было все равно. Главное, убить время. По крайней мере, это честно. Ты платишь за то, чтобы не говорить о любви.
Я ожидал увидеть вертеп, этакое гнездо разврата, а в небольшой квартирке было чисто, на низенькой тахте, заправленной пледом, лежали бархатные подушечки. На широком подоконнике - цветы в разнокалиберных горшках. Пахло убежавшим молоком. Я закурил и спросил хозяйку, можно ли мне называть ее Алёнкой. Девушка усмехнулась и сказала, что хоть матерью Терезой. К ней часто обращаются с подобными просьбами клиенты. И попросила не курить в доме. Челка, миловидное личико, маленькие сережки в остреньких, будто фарфоровых, ушках. Невысокая, но плотная, ладная. Ее можно было назвать симпатяшкой, если бы не эта усмешка и тонкие губы. Аленка деловито разделась. Незагорелые полные груди выделялись ослепительным пятном. И тут у меня пропало всякое желание. Увидев, что медлю, девушка легла навзничь, отвернула голову к стене, медленно согнула в коленях ноги... Я загасил сигарету в горшке.
Когда проснулся, обнаружил, что в комнате имеется еще кто-то. Мужского рода.
В кресле сидел парень в бейсболке и смотрел по телевизору футбол. Я спросил, какой счет.
- Не в твою пользу, дядя, - хмыкнул парень.
- А где эта... Алёнка?
- Я за нее. Братец Иванушка, - он встал с кресла.
Братец Иванушка приглушил звук в телевизоре, хотя намечалась подача углового, и объяснил, что я проспал час сверх положенного и потому задолжал сумму в двойном размере. Но так как мы живем в цивилизованном обществе, то он оставил мне немного денег на проезд в общественном транспорте. И на спички. Не вставая, я схватил висевшие на спинке стула брюки. Карманы были вывернуты. Рядом на полу валялись пачка сигарет, зубная щетка, бритва и мятая десятирублевка. Я выругался и начал приподниматься. Парень сделал телевизор погромче, хотя команды ушли на перерыв, развернул бейсболку козырьком назад и, пока я путался в брюках, нанес мне сокрушающий слепящий удар в лицо. Через секунду братец Иванушка сидел на мне верхом, размахивая кулаками. По телевизору началась реклама пива. Сутенер ударил меня еще раз и принялся душить. И тут я вспомнил детский прием – плюнул в лицо. От неожиданности противник ослабил хватку, я ткнул его пальцем в глаз. Противник взвыл и повалился на пол. Я вскочил, натянул брюки, а когда застегнул ремень и поднял голову – на меня в упор смотрел зрачок пистолета. Недосуг было разбираться, настоящий пистолет или пистолет-зажигалка.
- Ладно, забыли! - прохрипел я, отплевываясь кровью. Кажется, был сломан нос. - Одеться-то хоть можно?
- Одеться нужно, - сказал парень, дружелюбно моргая слезящимся глазом. - Проваливай к своей старухе. Но в наказание за плохое поведение, дядя, ты у меня пойдешь пешком.
Он забрал у меня последние деньги, а сигареты, бритву и зубную щетку выбросил на лестничную площадку.
Дождь прошел, асфальт потемнел. Было свежо. Я попросил огоньку у проходящей парочки. Девушка шарахнулась в сторону, но ее кавалер прикурить дал. Сигарета враз стала красной и мокрой. Вся грудь рубашки была залита кровью. Я отшвырнул сигарету, сел на скамейку и запрокинул голову. В небе плыли клочковатые белесые облака. Дождь был бы кстати.
Умывшись у водоразборной колонки, я доплелся до вокзальной площади и попросил таксиста отвезти домой, сказав, что расплачусь по прибытию. Таксист с кустистыми бровями а-ля Брежнев, удивленно выпучился голубенькими выцветшими глазками.
- Ты-ы?! – тонко пропел он. – Ты расплатишься!? У тебя есть дом? А ну вали отсюда, отброс, пока я милицию не вызвал!
- Козел! – я хлопнул дверцей. И тотчас почувствовал, как опухает лицо.
На другой конец города я, прячась от патрульных милицейских машин и делая короткие привалы на задворках, добрел в сумерках.
Через неделю, когда синяки на лице обрели нежный золотисто-фиолетовый колер, в дверь позвонили. На работу я не ходил – знакомый врач выправил бюллетень. С гражданской женой мы помирились, и она уехала в пригородный профилакторий. Я посмотрелся в зеркало, надел черные очки, в одних трусах на цыпочках подкрался к двери и спросил: «Кто?»
- Откройте, это я, Алёна! – пропищали из-за двери.
Я взял в руки молоток и рывком открыл дверь.
На пороге стояла незнакомая девушка. Ничего особенного. Очки в роговой оправе съезжали с коротковатого носа. Правда, очень красивые губы, будто взятые напрокат из гламурного журнала. Мальчуковая стрижка. Худенькое тельце утонуло в огромной футболке. Драные джинсы, по-видимому, призваны скрыть ноги-спички. Братец Иванушка не проглядывался. Разве что пацан. За край футболки, как за подол платья, уцепился дошколенок и, хныкая, просил пить. Кажется, на улице в самом деле жарко – передавали, градусов тридцать, не меньше. Переспросив фамилию ответственного квартиросъемщика, девушка решительно прошла на кухню и напоила сынишку водой из-под крана. Я опомнился, натянул штаны и предложил чаю. С сахаром. Может, с лимоном? И вообще, засуетился в каком-то тревожном предчувствии.
- А вы правда Алёна... Алёнка? – мой голос дрогнул.
Девушка поправила очки, кивнула и расплакалась. Мальчик захныкал с новой силой. Глотая слезы, гостья сообщила, что ее уволили с работы и им с сыном не на что жить. Фамилию и адрес вычитала в книге жалоб. Алёнка пропищала, сморкаясь в платочек, что вовсе не хотела обвешивать покупательницу, но та словно с цепи сорвалась. Жалобу настрочила. Еще при этом передразнивали ее имя – сколько раз просила напарницу не звать ее Алёнкой при покупателях. А магазин-то частный, хозяин и слушать ее не стал, уволил сразу же, потому что дорожит мнением окрестных жильцов.
- Ну, хотите, Алёна, пойду к вашему директору и скажу, что вы не виноваты? – досадуя на подругу, опустившуюся до мелкой подляны, спросил я. И ведь в самом деле невиноватая!
- Не-а, - высморкалась в мой платок. – Там уже другую взяли.
В таком случае чего девушка хочет? Алёна пожала плечами. Ребенок сказал, что он хочет кушать.
- А хотите, Алёна, выпить? Хотите? – мне захотелось хоть как-то утешить мать-одиночку, пострадавшую по моей, выходит, вине.
- Хочу, - тряхнула головкой гостья, поправила очки и улыбнулась. Все-таки губы у нее были красивыми. Она сходила в ванную, умылась и успокоилась.
Я разогрел плов, сваренный накануне, извлек из холодильника початую бутылку водки. Ребенок стал уплетать плов, как полагается, руками. После третьей рюмки, когда в кресле перед телевизором уснул мальчик, я поцеловал девушку в губы, - они меня притягивали. Слезы смыли с ее невзрачного личика остатки косметики и она казалась девочкой-отличницей с первой парты. Алёнка!.. Мистика какая-то! Я мог поклясться, что поцелуй был вполне невинный, отеческий. Алёна сказала, что ей тоже меня жаль и поцеловала мои синяки.
Сожительница, забывшая дома справку о прохождении флюорографии, застала Алёнку сидящей на моих коленях.
Пару недель мы прожили на даче товарища, который обрадовался, что теперь есть кому поливать огурцы. Сославшись на здоровье, я взял внеочередной отпуск, - мне его не давали, но я настоял, - и по утрам, пока Алёнка спала, успевал сбегать к реке, искупаться, сделать зарядку, наносить воды в огромный ржавый бак и приготовить завтрак из яичницы и свежих огурцов. Что-то случилось со мной в то короткое лето. Синяки окончательно сошли. Ночи были теплыми и звездными. Просыпаясь на рваных простынях, то и дело сползавших с продавленного дивана, я долго вглядывался в колеблющееся в лунном свете лицо этого загадочного существа, пришедшего ко мне из моих снов. Я внимательно вслушивался в ровное дыхание, - Алёнка спала, сложив очки у подушки, - быть может, в полусне она наконец-то произнесет заветное слово, пароль, шифр, который мгновенно, вспышкой сверхновой, объяснит свой необъявленный визит посланца далеких миров?
Но наступал день, Алёнка обращалась в обычную девушку, озабоченно морщившую облупившийся на солнце носик. Пропалывая грядки, она слегка потела, как все земные женщины. Алена быстро загорела, даже под тонкими бретельками лифчика, и, снимая очки перед тем, как лечь в постель, обнаруживала забавные белесые круги под глазами. Утром, глядя на игравшего с соседской собакой Коленьку, она печально сутулилась, зажав полными
