Весело улыбающийся Соколовский о чём-то хохотал со своим приятелем.
Шахов мчался в такси на 2-ю Миусскую.
- Уже началось, - твердил он всю дорогу как заговорённый, - уже началось!
В его душе вместе с тревогой жила подспудно радость. Он ждал этого дня. Теперь родится малыш, и его сокровища будут сохранены ещё на долгие годы, а возможно и навсегда. Только бы всё обошлось! А что может пойти не так? Шахов не сомневался в возможностях отечественной медицины, он был уверен, что всё можно исправить и, если нужно, залечить.
Он ворвался в приёмную больницы, сбросил на вешалку в гардеробной свой портфель и плащ, надел белый халат и побежал в ординаторскую.
Алексей в конце занятий под вечер решил позвонить в родильный дом из кабинета дежурного на первом этаже.
- Уже с утра началось, - ответил ему женский голос из приёмного отделения.
Егоров бросился к шкафчику с личными вещами, наспех оделся, побежал на выход, отметив свой пропуск.
Он бежал до метро в расстёгнутом чёрном пальто, которое было одето на выданную в школе милиции форму. Полы его развевались по ветру, волосы взмокли от быстрого бега, сердце колотилось, голова гудела, шум в ушах застилал все звуки большого города.
Он влетел на второй этаж и увидел у кабинета главврача сидевшего на табуретке у стены Шахова. Тот поднял глаза на подошедшего Алексея и молча указал ему сесть рядом.
- Пробовала родить сама, но оказалось не по силам, - тихо проговорил Шахов. - Сейчас делают операцию по извлечению плода, но долго ждали нужного врача, который даёт наркоз... Случай сложный.
Алёшке было страшно, очень. Он прижимался к стеклянным дверям у лестницы, во все глаза смотрел в конец коридора, куда должен был спуститься из операционной врач и сообщить результаты. Их случай был особым, женщина возрастная и поэтому их пропустили в общий коридор, тем более, здесь знали врача-психиатра Изольду Викторовну Шахову и её супруга. Потянулись долгие минуты ожидания и надежды.
Профессор сидел отрешённый, как каменное изваяние, прислонившись спиной к стене. Его лицо сейчас было пустое и ничего не выражало в отличие от лица Алёшки Егорова, на котором читались страх и отчаяние одновременно. А время, как нарочно, шло очень медленно... Они оба измучились вконец от длительного ожидания и неизвестности. Но сверху по лестнице вдруг послышались гулкие шаги. Кто-то приближался ко второму этажу и скрипнул двухстворчатой дверью.
Главврач вырос над ними неожиданно и быстро - строгий, высокий и худой, в белой шапочке и круглых очках.
- Вы, Шахов Ефим Сергеевич? - спросил он грубым, низким голосом в котором отсутствовало какое-либо выражение.
- Да, - поднялся на одеревеневших ногах профессор.
- Я очень сожалею, мы сделали всё возможное, но... Возникшая внезапно тромбоэмболия перечеркнула все наши усилия. Ваша жена скончалась. Приношу вам свои искренние соболезнования.
В голове у Алексея что-то лопнуло и затопило зрение. Он подскочил к врачу и взял его за халат:
- Этого не может быть, это неправда! - закричал он на всё отделение. - Ей же вчера было хорошо, она сама говорила об этом... Доктор, может быть это ошибка и вы говорите о ком-то другом? - отчаяние его голоса заставило врача содрогнуться, он повернулся к Егорову и переспросил:
- Шахова Изольда Викторовна, так?
- Да, это она, это её имя...
- Тогда нет никакой ошибки, молодой человек, - врач опустил голову вниз. - Я очень сожалею...
- Я не верю, не верю! - кричал Алёшка.
Его приступ не заставил себя долго ждать. Вскоре помощь потребовалась уже ему и медсёстры хлопотали над его обмякшем телом, упавшем в коридоре у подоконника. Когда Егорова привели в себя и усадили на банкетку, в конце коридора Шахов, побелевший и постаревший в один миг, беседовал с врачом у дверей ординаторской.
Через несколько минут он, согнувшись в три погибели, подошёл к Алексею и наклонившись, зашептал:
- Ребёнка тоже не удалось спасти, он умер через час после матери своей. От остановки сердца... Говорят, что уже присутствовала гипоксия, ребёнок начал задыхаться ещё в утробе, пока она сама пыталась родить. Сердце её не могло уже перекачивать кровь, вот и малышу не хватило кислорода... Там был мальчик, сын. Как же мне жить-то теперь, Алёша?! - Шахов держась за стенку, пошёл по коридору к лестнице на первый этаж, на ходу он обернулся, посмотрел на Алексея и зажмурил глаза.
Егоров медленно спускался по лестнице с помощью медсестры, останавливаясь на каждом пролёте отдышаться, хоть это было на втором этаже, но зато с крутыми поворотами лестничных площадок. Ему не хватало воздуха, невозможно было смотреть перед собой, потому что перед глазами мелькали искры и чёрные точки. Как только в ушах раздавался неприятный звон, он уже знал, что сейчас вот-вот потеряет сознание и его начинала тормошить девушка, идущая рядом с ним и провожавшая его на первый этаж.
- Держитесь, - говорила она, придерживая Егорова за локоть. - У вас это не первый раз? Часто бывает так? - спрашивала она.
Егоров был совсем расслаблен и не мог ответить, потому что язык совсем перестал ворочаться и слушаться. Он уткнулся носом в стену, ему так легче было дышать и простоял там, пока к ним не спустились врачи с лекарствами и нашатырём.
К ночи пошёл сильный ливень. Мокрые тротуары отражали рассеянный свет фонарей. Егоров стоял под горевшими уютным домашним огоньком окнами женского общежития на улице Казакова, он не помнил, как добрался сюда, из памяти дорога была вычеркнула и забыта. Возможно, что он шёл пешком, потому что с него капала вода, волосы были взмокшие и прилипшие к голове, как из бани. Он не чувствовал холода, не чувствовал холодных струй сильного осеннего дождя. Эти внешние факторы его не касались и никак не задевали. Алёша постояв ещё немного под окнами, шагнул в прихожую и остановился у вахтёрки. Знакомая женщина, дежурившая у входа в этот вечер, тут же позвала мальчишку с первого этажа из семейного сектора и попросила вызвать сюда на вахту кого-нибудь из 303 комнаты. Спустилась Эва, которая была сперва очень удивлена его появлением, но по виду Алексея поняла, что ему требуется помощь и срочно. Женщина взяла его за рукав мокрого пальто и, спросив разрешение вахтёрши, увела парня к себе в комнату.
Зольникова уже собиралась спать. Она плотно завешивала шторы, задвигала тюль, собирала покрывало с кровати, складывая его на стуле. Она обернулась на скрип двери в которую вошли Алексей и Эва. Всё внутри вздрогнуло и тут же остановилось, как после страшного сна, когда кошмар превращается в дневную реальность. Таким кошмаром сейчас было лицо Алексея, застывшее, постаревшее, неживое...
- Мне не к кому больше идти в этом городе, - промолвил он сухими губами, - прошу тебя, Света, выслушай меня...
Эва, не проходя в комнату от двери, вышла в общую кухню, чтобы они могли поговорить наедине. Она специально захватила с собой чайник, чтобы не вызвать ненужных вопросов у соседок по общежитию.
Алексей, не помня себя от внутренней неуверенности и душевной боли, подошёл к Светлане и прижался к ней, обнимая и лаская её плечи и голову.
Она сперва смотрела на него настороженно, когда слушала его исповедь, но потом оттаяла и поймала себя на мысли, что не понимает его слов. Он и сам не понимал, что сейчас произносил. Набор фраз, отрывки мыслей и только... Но вот, закончив рассказ о завещании, которое оставил дядюшка Шахова на очень странных условиях, он произнёс:
- Изольда моего ребёнка носила, Света, правду тебе говорили в институте... Я не мог поступить иначе, смалодушничал, а когда всё случилось, уже не стал ничего объяснять, потому как не имел права... на тебя никакого права не имел и не имею сейчас. Ты не простишь, я знаю, девушки такого не прощают. Просто я хочу, чтобы ты не считала меня подлецом, каким я возможно являюсь, и не заслуживаю твоего внимания даже на этот разговор. Я не хочу уходить от тебя с чёрным сердцем. Я пришёл навсегда проститься с тобой и сказать напоследок, что... очень люблю тебя! А почему был с Изольдой, сейчас попробую объяснить: Шахов меня заставил путём шантажа... Я уже рассказал тебе, что им нужен был ребёнок, которого они не могли долго родить...
Она слушала, она не перебивала. Алексей понял, что его выслушают до конца и его речь потекла ровнее и чётче. Но чем дальше он вдавался в подробности своего тяжёлого рассказа, тем выразительнее становились глаза у Светланы.
- Вот, а теперь я понимаю, какую страшную глупость совершил, поддавшись на давление Шахова, которого ты уважаешь, как своего учителя и наставника. Вот поэтому и стремился поскорее из Москвы сбежать, но мне не дали... Я не мог отсюда уехать вором, каким меня хотел изобразить профессор. А теперь, погубил и себя и эту женщину... и тебя потерял навсегда!.. Ведь так же это, я погубил Изольду. Если бы не её беременность от меня, то она была бы жива. Вот, как мне теперь с этим жить, я не знаю?
- Алёша, - у Светланы даже голос охрип, так она вся была зажата и опустошена, - ты не можешь себя винить в том, в чём ты не можешь быть виновным по определению. А то получается, что все мужчины у кого умерли жёны при родах, должны пойти к стенке. Сразу расстрел без суда и следствия давали бы уже после заключения брака в ЗАГСе. Поэтому, не вини себя. Чего ради? Ты всё сделал, что от тебя зависело, а это уже её природа такова, - невольно повторила она слова самой Изольды, - эта женщина сама виновата, что пошла на поводу у своего мужа. Но в первую очередь виноват сам профессор, он и есть настоящий убийца собственной жены. Даже не верю до конца, что он таким вот оказался!.. А погубил их семью не ты, а то самое завещание, дядюшка Шахова их погубил... Алёша, давай с тобой обсудим всё ещё раз, если у тебя есть силы на это. Не сейчас, я понимаю... Я сама должна всё это как-то переосмыслить. Не хочу врать, но мне тебя до конца ещё трудно понять. И, как теперь принимать эту реальность, я не знаю. Она выпадает за рамки простых отношений, о которых я помышляла... Тебе сейчас нужно отдохнуть, прийти в себя, а потом уж будем решать, что делать дальше. Сестра твоя знает всё, я поняла это по её поведению, а вот твой друг?
- Гоша - нет, а Женька - да! Он и приезжал сюда специально, чтобы помочь разрешить мою проблему, как-то меня успокоить, не дать свалиться в пропасть окончательно. Но он человек железной воли, не то что я!.. Прости ещё раз, что причинил тебе много беспокойства и несчастья.
- Да, то что с тобой случилось, и Шекспиру будет придумать слабо и не под силу, таланта не хватит всё так сочинить.
- Жизнь сочиняет лучше всяких классиков, - Алешка понял, что Светлану очень смутил своим визитом и признанием. Он постарался скорее прекратить этот разговор. - Прости ещё раз!..
Он погладил её волосы, ласково потрогал кончиками пальцев плечи, провёл по её щекам и, быстро развернувшись, вышел из комнаты, побежал по лестнице, гремя по ступенькам каблуками.
Он выскочил на улицу, прошёлся под окнами и остановился на тротуаре у общежития, подняв голову к окну. Егоров стоял под шумящим ливнем, радужные искры которого бесились у высоких фонарей. Он умоляющим взглядом смотрел на окно
