То, что ожидаемый разговор с Цели имел благоприятный исход ещё не снимало опасности. В другие свои визиты Казимир был предельно осторожен. Вычислил, когда хозяин уходит по своим делам, старался избегать ослабляющих внимание и отнимающих время разговоров с прислугой. Делал всё, чтобы никто в доме не знал, где он находится в данный момент и чтобы как можно меньше людей знали о его приходе. Какое-то время удавалось ускользать, пока его всё-таки не подловили.
Цели уже не удовольствовался простым односложным ответом. Следуя привычным путём, опробованным у мэра, Казимир заверял, что всё идёт с переменным успехом, но что чаща незримых весов, на его профессиональный взгляд, в последнее время начинает склоняться в их пользу, что не сегодня-завтра будет почти полностью «очищен» дом, а потом, глядишь, и мануфактура, хотя, как должно быть очевидно и для самого господина Цели, её очищение составляет несоизмеримо более трудную задачу, на что он, крысолов, по своей скромности и не думает жаловаться, поскольку служение Цели для него стоит на первом месте и т. д. В принципе все те же, что он говорил другим хозяевам, то же, что он говорил всем, на кого когда-либо работал. Та же обнадёживающая ложь. Вот только с формой было тяжело. Простоватость «Делец» сразу бы раскусил, а излишняя витиеватость вызвала бы нежелательные подозрения и излишнее внимание, чего крысолов избегал. Пытался говорить как ответственный, преданный делу (его и своему) работник — не «работяга-олух», а именно работник. Пусть не кристально честный, не идеальный, но чистосердечно желающий добросовестно выполнить возложенный заказ. С Цели и это было тяжело. Вопросами он бил выверено по самым слабым местам, и каждый его удар имел эффект. Казимиру никак не удавалось свильнуть на безопасную для него тропинку. Бдительность Гросса он смог усыпить призраком надежды, Лаптэка успокоил проявлением полного смирения перед ним. Но Цели не останавливало ни то, ни другое. Неумолимо как лавина он сметал все логические и псевдологические построения, возведённые Казимиром для своей защиты. Безобидный тон беседы ничуть не успокоил крысолова. Любой, самый наилегчайший, безобиднейший вопрос мог легко получить самое неприятное продолжение.
С какой бы стороны к нему ни подходили, Казимир опасался того, что могут всплыть имена Гросса и Лаптэка, само упоминание которых выдаст его с головой. Под прессингом Цели он уже сомневался в своих способностях к самоконтролю. Реакция или демонстративное отсутствие оной будет равнозначно признанию. Цели же прекрасно владел собой. Даже если был недоволен и более того — гневен, это не угадывалось. Всегда он говорил ровно и спокойно, ни выражением лица, ни голосом не выдавая своих истинных эмоций. А о его сокровенных намерениях оставалось лишь гадать. Словно ненароком, чуть не наобум, Цели задавал каверзные вопросы. Казимиру казалось, что ему всё известно, известно какую роль он играет в планах Гросса и Лаптэка, сколь сильно они на него рассчитывают. Как бы то ни было, ни о мэре, ни о главе полиции пока не было сказано ни одного слова. Цели говорил только о своих прямых интересах.
Под конец, правда, перешёл всё-таки к своим противникам. Будто только что вспомнил, говоря о них, как о закадычных приятелях, как о тех, о ком он искренно беспокоится. Казимир не стал опускаться до критики Гросса и Лаптэка в угоду Цели, понимая, что на такую пошлую уловку его не купить. Говорил по делу, как и до этого не выходя за пределы своих профессиональных обязанностей и не вдаваясь в подробности.
Своими вопросами Цели попутно проверял надёжность Казимира. Словами погружал в атмосферу благодушия, но глазами так и сверлил. Цели интересовало всё. Сколько времени потребуется, чтобы очистить мэрию от крыс? Сколько тюрьму? Где работать сложнее? Как влияет состояние фундамента? Ему требовалась вся информация в полном объёме. Для него совершенно естественно было сравнивать их ситуацию со своей. Но только этим не мог объясняться его интерес. И как тут было отвечать неопределённо, если постоянно загоняют в тупик? Казимиру пришлось назвать сроки. Случайно так выходило, что они совпадали с началом выборов. Что будет дальше, он не загадывал. И не вследствие неосмотрительности, но от безвыходности.
От чисто практических сторон Цели переходил к теоретическим, а от теории прокладывал дорожку к гипотетическим предположениям, опасным для крысолова. Если крыс проще вывести, скажем, у Гросса, то как это может воспринять Лаптэк? Если Казимир имел неосторожность обмолвиться, а он сделал эту глупость, что и Гросс, и Лаптэк связывают свои надежды с крысами, то Цели, ухватившись за эту оговорку, уже не отпускал его, принуждая развивать свою мысль. Поскольку, как он говорил, любому было очевидно, что победа над крысами, для действующего мэра с большой долей вероятности обеспечит ему сохранение своего поста. В то же время ни для кого не было секретом, что Лаптэк намеревается выставить свою кандидатуру. Цели настаивал на очевидности этих соображений и крысолов не мог с ним не согласиться. Исходя из того, что раз Гросс и Лаптэк являются противниками, то во всём, что касается выборов, выгодное одному будет невыгодно другому. И, раз оба они рассчитывали на крысолова, и с обоими крысолов успешно сотрудничал, то получалось, что кого-то из них он обманывал... Тут Цели сам себя осадил. Обманывал — неподходящее слово, лучше — не оправдывал возложенных надежд, вынужденно, конечно же, вынужденно, ведь немыслимо угодить и тому, и другому — это всё равно что идти в двух разных направлениях одновременно. Казимиру приходилось согласиться и с этим убийственным аргументом. Цели продолжал давить логикой. Кого-то из двух крысолов должен был водить за нос, в чём нет никакой его вины, а только стечение обстоятельств, в которые он был поставлен. Итак, либо он обманывал — лучше уж употреблять это слово, хотя Цели подчёркивал, что не вкладывает в него негативного оттенка — либо одного, либо обоих. Второй вариант не лучшим образом рисует моральный облик крысолова, но зато свидетельствует о его дальновидности и уме. Такие качества Цели всегда ценил. Эта патока скрывала в себе жало. Казимиру надо было или признаваться в своём непрофессионализме, или в собственной низости.
Все развилки, ему предлагаемые, вели к уготованному капкану. Он даже не мог выбрать Гросса или Лаптэка, пока не знал, кто для Цели предпочтительнее. Казимир пытался заговорить ему зубы. Он признавал, что если глядеть на его деятельность со стороны, не всё из совершаемого им может заслуживать абсолютного одобрения, но это ещё не значит, что за неэффективностью его действий скрываются какие-то коварные замыслы. Их у него и в помине не было. Всё, что его заботит — это собственное пропитание, добытое через успешное и добросовестное выполнение взятых на себя обязательств. А, если порой может показаться, что им движут какие-то иные соображения, то это происходит лишь от незнания условий его работы, которая неизбежно сопряжена с неопределённостью. Цели не отставал. Он проглотил и не заметил расплывчатых фраз и обтекаемых фактов. Ему нужно было что-то посущественнее и поконкретнее. Вдобавок ко всем опасениям, Казимир боялся, что его подловят на самом страшном для него — на его чувстве к Шильде Цели. От этого кирпичика рухнули бы все возведённые им стены. Непривычная, не испытываемая прежде сентиментальность делала его слабым. Особенно перед этим человеком, являвшимся её мужем, то есть тем, кто был с нею связан как никто другой. Подталкиваемый наводящими вопросами крысолов неизбежно угодил в тупик, а Цели требовал ответов. И Казимир выдал то, что тщательно скрывал. Признался, что вынужден обоих, Гросса и Лаптэка, вводить в заблуждение. По их же вине. Пришлось подбросить немного правды, чтобы скрыть главную свою ложь. Он без всяких намёков прямо признался, что Гросс и Лаптэк намереваются через него, через крысолова, свалить друг друга и что он, пообещав каждому свою преданность, и не думает быть таковым. Это было почти равносильно полной откровенности. Он изменял себе, своей тактике. Но иначе от Цели было не отделаться. Каждый следующий его вопрос сужал поле для маневра, неумолимо подталкивая к раскрытию всей правды. Свильнуть крысолову было уже некуда. Как ящерица, отбрасывая часть себя, спасает свою жизнь, так же и Казимир жертвовал частью правды. Через несколько вопросов уже касательно противостояния между Гроссом и Лаптэком, Цели ослабил хватку, а вскоре и вовсе отпустил крысолова.
Не помня, как оказался на улице, он шёл, не видя ничего вокруг себя. У него кружилась голова. Его шатало. К горлу подкатывала тошнота. Он чувствовал себя измотанным. Выдавленная с мучениями правда отняла все силы. Сбылись все худшие ожидания. После этого разговора Казимир был измочален, обессилен. Цели залез к нему в голову и основательно покопошился там. Вечером снова пришлось напиваться.
