1
Я не знал, как думают другие люди. Лично я в мыслях своих вечно придираюсь сквозь джунгли воспоминаний, эмоций, обрывков чужой музыки и чужих же слов. Что там моего? Я не анализирую, не делаю выводов. Просто ловлю радио потоки чужого и постороннего мне. Ничто не затрагивает меня- лишь обдавая холодом или жаром, протекает мимо, как волны вокруг подножия маяка. Как думают другие? Что они думают? Как видят мир? Набором текстур, как я или как то иначе? Неведомо, как сердце океана.
Мои минуты плавают в чашке с мятным чаем, мои часы захлёбывается в маковом отваре сущего.
Я вижу, как его семиногая тень ползет по стене. Отращивай, отращивай щупальца, рога и языки. Тварь с тысячью глаз и одним с вселенной сознанием. Только ты знаешь, как быть моей тенью, как читать в страницах моей души, дешифровывая криптограммы затерянных воспоминаний.
Однажды я провалился в яму на дороге, и долго летел сквозь облака, напившиеся острых, как битое стекло снежинок и преосенней мороси, пока не расшибся о твердь человеческого равнодушия. Я смог восстать сквозь ее прах, поднявшись на разбитых коленях, я смог посмотреть в то, что имело тысячи границ, придуманных узостью сознания людьего.
Снеговые массивы туч всегда надёжно скрывали от меня, деятели мира людей; всегда отгораживают серой дымкой, стремясь укрыть неприглядное, но вместе с ним выплевывая и краткие мгновения хрупкой радости смертных, кожано-костных тварей, с глазницами, полными до краев тоской, по недоступным им облакам.
Теперь мне не скрыть от себя то, чего возможно я не хотел бы пропускать через свое сознание.
2.
Я видел её внутренности- пульсирующую по сосудам кровь; чрево, где ворочался недоразвитый плод, пораженный множеством пороков; ее розовый, девственный мозг, такой очаровательно- мелкий в лабиринте черепной коробки, такой незамутненный и рыхлый.
Ее полные губы, под вуалью прозрачного блеска, манившие к себе легионы самцов.
Она смотрела на меня, словно вопрошая о чем то.
Я ощутил ее руки, гладящие меня по плечам.
- Где ты была, когда я умирал?
- Я ходила в лес. Там прекрасные зеленые луга. И лес совсем рядом. За углом. Я подышала свежим воздухом и пошла назад.
- В этом городе нет лесов. Это же Сиэтл. Тут дым, копоть и сплошной бетон. Здесь всегда туман. Лучше сядь, отдохни. Сегодня день грез. Грез о том, что так и не случилось.
- Она смотрела на меня , приоткрыв рот. Ее светлые волосы растрепались и казались ворохом льна.
- Где твой муж, девочка?
- Будто ты не знаешь!
- Нет.
- Вчера ему отрезали голову. Отсекли. Знаешь, что бывает когда отрежут голову?
- Играют ей в американский футбол?
- Эээ...Нет.
- Тогда к чему этот разговор? Отрезали голову, ладно, пусть. Но где тело, Кэйт? Где тело?
- Тело я не успела найти, - тихо ответила она – Я знаю, где именно его сбросили в яму.
- Как это сбросили? Его все таки нашли?
- Ага. На рельсах.
Она легла на пол и пригласительно похлопала по нему ладошкой. Я присел рядом и закурил.
По окнам уныло выстукивал серый ливень. Под карнизом жались друг к другу серая ворона и такая же серая, нахохлившаяся кошка. Эти двое даже, кажется забыли что один из них вечная жертва, а другой- вечный хищник.
Кейт смотрела расширенными зрачками, на то как я выпускаю кольца дыма в потолок. Так продолжалось несколько долгих минут. Она вытянула ногу, и скинув туфлю, пальцами подтянула к себе сумочку. Подняла ее носком ноги к потолку и ловко выгнувшись, ухватила рукой. Покопавшись в ее сумрачных недрах, Кейт извлекла заветную коробочку.
-Будешь?
- Да. Ты знаешь, что неплохо убивает время и дождь.
Я лег подле нее, запрокинув голову. Над нами слабо маячил серый, заплаканный потолок, с каждой минутой становившийся дальше и дальше.
Я ощутил, как тело мое теряет вес. Потолок уходил вверх, за окнами шептались нити воды, соединяясь в несущиеся по канавам потоки, а я медленно отрывался от пола, что бы зависнуть в воздухе. Таблетки Кейт не дают крыльев, но позволяют забыть о гравитации. Это факт. А точнее, так: существует нечто, позволяющее забыть об ускорении.
Возможно, это свобода. Или смерть. А может- то и другое, заплетённые в китайский символ инь-янь.
Но мы, современные люди, не придаём значения сложным понятиям и терминам. Мы просто ищем степень свободы, не так скоро убивающую нас.
...
Порыв ветра распахнул окно, расшибив его на сотни осколков, осыпавших нас бриллиантами колючих брызг.
В комнате мы были уже не одни- ворона и кошка зашли к нам, сидели над нами. В их пустых, залитых водой глазницах плавал немой упрек. Серо-черные крылья распахнулись, в комнату ворвался поток холодного воздуха, веющий от сквозняка, и надо мной сомкнулись объятья темного омута сна. Закрывая глаза, я мысленно попрощался с елочной игрушкой- фигуркой балерины, расписанным снежинками сапогом и прошлогодней листвой, много лет назад, ещё в детстве врезавшийся в мою жизнь.
3
Кейт так и не узнала, что стало с телом ее мужа. Ей стало страшно, и она решила, будто вернулась в прошлое, когда машины постоянно убивали ее любимых. Первым, кого забрала машина, был ее пёс Биль. Его блеклый призрак был, наверное единственным, кто следовал за ней по дороге, превращающейся в бесконечное кладбище.
Теперь уже и муж. Ее дядю совсем недавно убил комбайн для сбора урожая- разрезал и перемолол, как силос. Долго тянулся кровавый след по свежевспаханному полю. Но на месте страшной мясорубки вырос сад из каких-то невиданных белых деревьев, напоминавших о другой жизни – о раю и сладостных мирах. Так снилось Кейт долгими ночами, когда она бродила вдоль полотна железной дороги, дрожа от ледяного ветра. Кейт, беды приносящая.
Шахтерский поселок из которого Кейт была родом, стоял у самого края мира. Над ним ночи и дни слепым глазом нависало Второе Солнце- сжатое настолько, что ни один квант света не мог покинуть его поверхность. Солнце молчало и посылало по разным ветвям лжи потоки равнодушия.
Кейт с детства знала- если живёшь возле черной дыры, то не нужно отчаиваться. Нужно просто замереть. Или упасть в ее чрево и исчезнуть. За ее спиной начинался космос- только обернуться к нему сил у нее не хватало.
Однажды, когда ей было двадцать, она вышла из дома. На часах( это Кейт хорошо запомнила) было 08.00.
На календаре стояла дата 15. 10. 1981 года. За порогом ее ждал дождь и ничто.
Она шла прямо и прямо, не сворачивая. Она шла и шла. И в конце пути замаячил перед нею свой же, родной дом. Она открыла дверь и вошла в него.
На часах было 07. 30. На календаре стояла дата 14. 10. 1981 года.
И тогда она поняла, что пройдя круг ты становишься отражением самой себя.
Поэтому, совершенно не обязательно сохранять картинку, на которой ты когда-то возникла. Так как видевшие- ещё не прозрели, а забывшие- ещё не вспомнили.
...
4
В четверг Кейт родила. То что из нее выползло, было отвратительным недомерков, без ног, с одной единственной кистью руки, торчавшей прямо из плеча. Единственный его глаз сонно жмурился в середине лба. Цветом же выродок напоминал Барака Обаму. Из пуповины торчали позвонки и блестели острые когти.
Я все время был рядом с нею, наблюдая, как она исторгает в мир это непотребное существо. Я пытался выяснить, о чем она думала в эти минуты. Наверное о своих бесконечных титанических трудах. Наверняка она понимала, что должна принести миру что-то необыкновенно нужное и прекрасное.
Иначе, зачем жить? Но вместо этого ее утроба исторгла в мир то, что вызывало лишь бесконечные рвотные позывы. Ненужное и отвратительное. Мне, по счастью, не понадобилось много времени, чтобы осознать, кто это. Я знал с самого начала. И с каждой секундой понимал все яснее и ясней.
Господь заповедал нам любить друг друга, и даже то омерзительное, что она произвела. Сейчас она ползала на коленях по забрызганной кровью и экскрементами ванной, подвывала по сучьи, пытаясь осознать, что именно она выносила.
- Да не кричи ты так- сказал я, наклоняясь к ней. - твое дитя прекрасно, только ты пока не можешь видеть всю суть.
- Как... Как ты можешь так говорить!?- она взвыла, стоя на четвереньках и глядя на меня красными от слез глазами.- Как, блядь, ты!
- Твой мелкий родился в рубашке, крошка. Я не знаю, сколько еще он продержится в этом измерении, но пока что он ходит на своих ногах.
- На...каких, бля, ногах?! Ты что не видишь, что он вообще без ног?
- Просто он родился не сюда- ответил я.
- Не сюда?! А куда?
- Понятия не имею
- Бля... Ты меня трахал каждый божий день, тебе ли не знать?
- Я не господь вседержитель- ответил я и закурил. Она вскочила на ноги и, пнув меня в голень, отбежала на середину комнаты.
Я молча повернулся окну и вышел через него на террасу. По правде это была всего-навсего крыша магазина, расположенного под нашей квартирой, но все же это была терраса.
Выйдя на нее, я раскинул руки и повернул к облакам лицо. Несколько снежинок упали мне на губы. Я ощутил их вкус- вкус дымный и бензиновый, немного кострового дыма и чуть- отголоском, морская соль. Где были эти облака, прежде чем стать автобусом для снежинок? И где были мы, те, кто ощутил этот вкус и сейчас смотрит в дымную бездну с лоснящегося асфальта крыши?
Скоро снег усилился, закрывая своей кисеей весь город. Дома, кружились, воспаряли к облакам, уносились куда то вверх. Любуясь этой серебряной вакханалией, я не заметил, как Кейт выбралась на террасу и встала рядом со мной. Уродец, цепляясь за ее ногу, стоял рядом. Мы были как нормальная кожаная семья- папа, мама и ребенок. Правда, малыш вел себя слишком вызывающе и истерично. Он гнусил что- то на своем языке, ныл, пытаясь привлечь внимание.
Я посмотрел в глаза Кейт. Она кивнула. Быстрым движением я схватил нашего малыша, и размахнувшись им, жалобно заверещавшим, впечатал его голову в бетонный парапет. Его искривленная тушка вернулась, в тучах белого тумана и снега затих предсмертный писк. Через несколько секунд все прошло. Кейт неподвижно сидела на холодном бетоне, закрыв лицо руками. Из ее разорванного воротника сочилась кровь.
Из разбитого черепа нашего первенца выпорхнула сияющая лазоревым бабочка. Радостно и гордо всплеснув крыльями, она взмыла к облакам. Мы смотрели ей вслед. Смотрели, как освобожденный из всех оболочек, новорожденный свет радуется миру. Мы смеялись тогда, поняв где дверь, которую мы так долго искали.
Мистер дробовик выпустил из черепа Кейт искрящуюся птицу, оставив окровавленные осколки костей и брызги мозга на убеленном полу террасы.
Истинное бессмертие и на этот раз прорвалось сквозь глиняные черепки плоти и лес непрожитых чувств.
