Игроки.5 глава

К вечеру готовились основательно. Лизавета Антоновна целый день была на ногах, отдавала распоряжения, командовала прислугой. Вся остававшаяся в ней сила воли выливалась сейчас в эту подготовку. Она много суетилась, из любого самого пустяшного повода устраивая драму. Сама нервничала и других умела взвинтить. «Не хватает глубоких тарелок? — Катастрофа». «Вилки  куда-то подевались? — Ужас». «Ножи грязные? — Слов нет». Конечно, тарелки и вилки находились, ножи мыли. Но до этого? До этого было много шума и нервов. Даже Иван Ильич немного посуетился, в меру своих сил. Заглянул несколько раз на кухню,  спросил, всё ли в порядке.
Заготовлено было двенадцать бутылок шампанского. И это не считая ещё других напитков, которых тоже было достаточно. Однако Лизавета Антоновна, сохранившая ещё воспоминания о прежних пышных балах и празднествах, с сомнением качала головой и тянула: «Маловато». Были конфекты и фрукты. Были даже ананасы. Наготовили закусок. Зажарили двух гусей и поросёнка.
Особо ожидался приезд Мясоедова, местного средней крупности чиновника, и Вахмистрова, местного же полицмейстера. Стопов рассуждал, что если будет первый, то и второй обязательно приедет. Потому как административная власть всегда была на Руси крепко спаена с исполнительной. Намекнув одному на несомненное прибытие другого, можно было гарантировать присутствие их обоих. Мясоедов же к нему обещался точно.
Ноздрюхин обещал взять всю организацию на себя, после чего от него не было ни слуха, ни духа. К общему облегчению. Какое-то время он развлекался тем, что, попивая коньяк, бренчал на гитаре романсы. А потом куда-то укатил.
Халапуев никаких заявлений не делал, но просто помогал. Кстати, благодаря ему и смогли достать ананасы.

Стопов собрал действительно всех. Всех кого только можно и должно было пригласить. Приехали Мясоедов и Вахмистров с супругами, и братья Тумбовы, и вездесущий Четвертинкин, и  медведоподобный Гаврилин с женой Софьей Тимофеевной. Без Ноздрюхина было не обойтись. Даже если бы его не звали, он всё равно бы заявился. Косвенное своё участие, то есть злосчастную поездку к Палачову, он считал важной помощью, а себя мнил чуть не главным и единственным устроителем и всего лишь из скромности уступал право принимать гостей самому хозяину дома. 
Халапуев производил впечатление личности исключительной в уезде. Настолько он отличался  от остальных. Ни разу ни о ком не сказавший дурного слова, даже за глаза. Его и пьяным то не видели. Кое-кто сомневался, пьёт ли он вообще. Хотя он, несомненно, выпивал. Просто не любил напиваться. Способный на искреннюю и преданную дружбу. Честный. В высшей степени порядочный. Такой, каким и должен быть человек. Держался от всех несколько особняком. Хотя никого не чурался, скорее это его от себя немного отдаляли. Уж слишком он порядочный. Уж и слова при нём неподходящего сказать нельзя, сразу поморщится. Ближе всего с ним сошлись Стопов и Палачов. У них было что-то общее в характерах. Определённая наклонность к возвышенному, а от этого мечтательность и рассеянность. Роднило этих троих и то, что они как-то на удивление не умели, вернее, не хотели видеть в людях плохое. Непозволи-тельная наивность. Близким другом Халапуева считал себя и Ноздрюхин, который, впрочем,  со всеми был запанибрата.
Гаврилин был прирождённый барин. Это слово будто специально для него было придумано. Высокого роста, большого живота, широких плеч и сильных рук. Внешностью очень походил на медведя. Правда, был чуть более мягок в обращении. Склонный к грубости  не гнушался битьём слуг. Но не часто обращался к этой мере. За большие провинности только. В конце концов не такой уж глушью был уезд. Не все тут были «крепостники». И сюда доходили прогрессивные веяния, другое дело, что не все ещё успели их себе усвоить. Гаврилин был обычный русский помещик. Барин. Любил поесть, особенно уху. Любил выпить, особенно водочки да под грибочки. Любил хозяйствовать и более того умел это делать. К охоте относился с пренебрежением. Считая это занятие «напрасной тратой времени, сил и дичи». Превратил своё поместье из средненького в одно  из  крупнейших  и  успешнейших в округе.  Скупал  у менее  удачных  соседей земельные участки. Ловко пускал в дело лес. При чём обходился без махинаций. Он был хозяйственник. Счастливо женился. Жену свою любил крепко, насколько вообще способны такие люди к любви. Называл её ласково «Софьюшкой». И та его любила. Хоть и звала уважительно «Сергеем Васильевичем». Семейная жизнь шла у них гладко. Покойно и основательно, как и положено. Со временем планировали обзавестись детьми. Ожидать можно было целого выводка. Гаврилин пышил здоровьем. Дородность и румяность его супруги также не вызывали сомнений в её плодо-витости. Оба они любили и посплетничать. Собственно, для провинции это было неотъемлемой частью этикета. Ни один разговор не начинался, ни одна тема не поднималась без предварительно рассказанной «жаренной» новости. И в этой страстишке Гаврилины ничуть не выделялись среди  остальных. Во всём они были образцовы, сверхтипичны и, соответственно, скучны.
Завсегдатаи любой пирушки, неразлучные близнецы Тумбовы, Гоша и Митя или Григорий и Митрофан, были дураками высшей мерки. Розовощёкие, пухленькие, с ясными, чистыми, незамутнёнными излишними размышлениями глазами. Книг они практически не читали. Отдавали предпочтение сочинениям фривольного содержания, но даже их не дочитывали до конца. Заядлые картёжники и страстные кутёжники. Любили выпить, могли  и напиться. Не раз гуляли в компании того же Ноздрюхина. Уездная жизнь не изобилует развлечениями. Карты, выпивка, охота и сплетни были главными занятиями. Тумбовы отдавались этим занятиям всей душой. Играли, пили, охотились и сплетничали. Обычное с их стороны: «Мы с Гошей слышали...» или «Мы с Митей видели...». Далее излагались выслушанная сплетня или высмотренное происшествие. Жили рядом и были похожи друг на дружку. Вот и всё, что о них можно сказать.  Тумбовы ничем не отличались от своих соседей. Такие же как и все, плоть от плоти, кровь от крови своего уезда. На них и им подобных держалась русская провинция. И если развивалась она самородками, вроде Палачова, то без таких как Тумбовы нечему было бы развиваться. Они были надёжным, устойчивым фундаментом, солью земли. Так по крайней мере казалось, глядя на них. Настолько они были довольны собою и жизнью.
Четвертинкин, маленький, суетливый человечек. Не барин, «баринок». Живчик с дёрганными движениями, с удивлённо выпученными глазками. Он напоминал воробья.  Так же подёргивал в стороны головой, словно прислушиваясь и присматриваясь. Взлохмаченный и взъерошенный. Ему бы и прыгать птицей для полного сходства. Главный и самый энергичный разносчик новостей, а заодно и сплетней. «Пшик, а не человек», — метко охарактеризовал его Ноздрюхин. Не менее удачное и также закрепившееся за ним прозвище «баринок» тоже, кажется, придумано было Ноздрюхиным. Ни одна сплетня не обходилась без Четвертинкина. Он был её движущей силой, кочегаром, паровозом и углём. Он полагал за величайшее несчастье, если что-то происходило без его ведома. Если, конечно, говорить о происходившем в уезде. Ибо события в дальних странах и отдалённых губерниях совсем его не интересовали. Так благодаря ему стало известно, что сама жена самого губернатора посетила однажды Мясоедовых. Те и сами рады были бы разнести эту новость. Но Четвертинкин успел их опередить. Он же растиражировал, что изобретатель Палачов сносился с кем-то в Москве относительно своих проектов. Непонятно, как он всё это узнавал. Но факт, что ни одно событие не могло миновать его уха, либо языка. Подёргиваясь и посматривая в стороны, он чирикал: «Вы что же, слышали? Как не слышали? Неужели, не слышали? Поверить не могу, что не слышали». Ему всегда сложно было усидеть на одном месте, поминутно вздрагивал, вертел головой. Если заболевал, то даже находясь на ложе, не прекращал бурной своей деятельности. Обязательно кто-нибудь к нему визитировал и что-нибудь рассказывал. Он очень огорчался, если в разговоре ему ничего нового не сообщали. Мог обидеться, считая, что «от него скрытничают».
Мясоедов и Вахмистров. Про них нечего было сказать, кроме того, что один — столоначальник, а  второй — полицмейстер. Этим всё и выражалось. Один постановлял, другой надзирал. Они были административная и исполнительная власть со всеми сопутствующими этому следствиями. Возможно, между ними и существовала какая-то более тесная связь, может быть, даже финансового свойства. Наверняка никто ничего не знал. Может быть, так и было. Кто знает? Ведь не могут же дела устраиваться без периодических денежных поощрений, без своеобразной смазки. А, может, и могут. Насчёт такого понапрасну языков не распускали.
В гостях у Стопова Мясоедов похвалил убранство дома и устройство хозяйства, ещё раз поведал о том, как к нему приезжала губернаторская супруга, в подробностях сообщил, что она говорила, как внимательно слушала, что изволила откушать и выпить. И то, как она намекнула на возможный визит её супруга, то есть самого губернатора. Все это слышали неоднократно, но из уважения, неизбежно возникающего в общении с таким важным человеком такого высокого ранга, внимали и сопереживали. Вахмистров по приезде хвалил устройство хозяйства, а потом уже убранство дома. Рассказал, как на днях задержали какого-то подозрительного то ли бродягу, то ли беглого, неизвестно откуда и куда. Сообщил, как преступник себя вёл, что говорил (естественно в более смягчённых выражениях в виду присутствия дам), как смешно грозил всем «карой небесной» и «возмездием Господним» за «осуждение невинного». Вахмистров, несомненно, обладал немалыми артистическими задатками и красочно изображал других людей, но, сдерживаемый служебным положением, важничал и предпочитал серьёзность бревна. Душа неунывающего весельчака была помещена в тесный каркас официальности.  Этот внутренний конфликт выражался в том, что он часто с тиком нервически посмеивался на абсолютно не смешных вещах.  «Дождь?.. Ха-ха... Сегодня среда?.. Ха-ха... Суп на обед?.. Ха-ха..». Жизнерадостный по натуре, он мог по случаю и на гитаре сыграть и песню спеть, мог и анекдот рассказать. Мог и обматерить, и морду набить. Обладая столь сложным характером, очень серьёзничал, понапрасну хмурил брови, непроизвольно хмыкал и частенько перебарщивал с жёсткостью.
Мясоедов и Вахмистров прибыли вместе с жёнами, которые во всём, вплоть до мелочей,  продолжали линию своих мужей. Мясоедова и Вахмистрова числились приятельницами и в случае каких-либо поползновений одна всегда заступалась за другую. Дамы даже внешне приобретали черты своих половинок. Мясоедов был мужчина солидный, объёмистый. Супруга со временем догнала его. Вдвоём, взявшись за руки, они уже не могли войти в комнату, а только лишь по очереди. Мясоедова научилась так же свысока на всех глядеть и важно говорить. Растягивала слоги, всякую ерунду произносила с таким видом, будто изрекает перл красноречия и остроумия, как делал её благоверный. Подражала мужу и Вахмистрова. Муж у неё жёсток. Даром, что полицмейстер. И рявкнуть умел, и шутнуть.