— Да, с этим определённо надо что-то делать... — печально пробормотал Сиэль, откладывая часики и осторожно снимая с себя специальные рабочие очки с толстыми линзами в тяжёлой металлической оправе. — В часовых механизмах я не силён...
Пухлая вислоухая крольчиха, которая с гордым видом устроилась на столе неподалёку, согласно повела ушами.
— Ты тоже в меня не веришь, Маргарита? — спросил Сиэль. — Как некрасиво с твоей стороны.
Он поднялся из-за стола, выключил настольную лампу и прошёл на кухню. Кухня была маленькая, очень чистая и светлая; занавески на окнах чуть покачивались от тёплого ветерка. Сиэль только вчера прибирался здесь, хотя прибираться он ненавидел: нет более докучливых занятий, считал он, чем прибираться дома и таскаться за едой. К сожалению, ни в буфете, ни в маленькой холодильной камере не обнаружилось и следа пирожков с сыром, которые он так любил, песочных пирожных, печёных яблок, облитых мёдом, сахарных крендельков, печенья с кусочками шоколада, изящно нарезанной ветчины или сосисок из мясной лавки по соседству... Да что там, даже рыбных котлет — и тех не осталось, хотя Сиэль не очень их жаловал. Он тяжело вздохнул.
— Слышишь, Маргарита? Придётся мне идти в мясную лавку и в булочную. А так хотелось спокойно провести вечер! Даже часы — и те сломались...
Сиэль не любил выходить из дома. Окружающий мир настораживал его, раздражал своим шумом, назойливостью, непредсказуемостью. Он боялся, что какой-нибудь воришка, неожиданно выскочивший из-за угла, ограбит и изобьёт его. Боялся, что в его отсутствие в доме случится пожар, и его любимые книжки сгорят первыми. Боялся, что Маргарита сломает себе лапу, пока он ходит за ветчиной и крендельками, или на неё свалится шкаф. Страхов у Сиэля было бесконечное множество — и только дома, заперевшись на несколько замков и устроившись на диване с книгой и крольчихой под боком, он чувствовал себя в относительной безопасности. Впрочем, было ещё одно такое место.
Раз в неделю, в свой выходной, он ездил к подруге. Её звали Рене. У неё была маленькая ювелирная мастерская, а Сиэль, как всякий уважающий себя эльф, обожал побрякушки. Рене, в свою очередь, любила его задаривать, хотя он постоянно чувствовал из-за этого неловкость и норовил за всё заплатить. Ещё она иногда ремонтировала часы, и сейчас он подумал, что хорошо бы заглянуть к ней, ведь он не был у неё уже две недели из-за ужасных гроз (Рене жила на другом конце города), накатившей внезапно меланхолии и недавно обнаруженной им толстенной и очень увлекательной книги, от которой он в свободные часы не мог оторваться. Маргариту он обычно брал с собой, и Рене подкармливала её размельчённым миндальным печеньем.
Несмотря на любовь к побрякушкам, Сиэль был неправильным эльфом (из-за этого он давно перебрался из Эльфийской долины в Цукербург). Он не был силён физически, средне стрелял из лука, бегал медленнее всех, стихосложение ему не давалось — и пел он не особенно мелодично. Одним словом, в нём не было ничего выдающегося, кроме личика, которое и по эльфийским меркам было слишком красиво. Его внешность не портила даже лёгкая полноватость, которая была присуща ему из-за пристрастия к вкусной человеческой еде (что у большинства эльфов вызывало презрение). От одной его улыбки многие эльфийки готовы были забыть собственное имя и пуститься в пляс, и это несмотря на то, что эльфы вообще одиночки по натуре. Богатые люди Цукербурга считали, что он волшебно играет на лютне, и часто приглашали его украсить какой-нибудь званый вечер за весьма кругленькую сумму, но среди эльфов он и в этом считался посредственностью. Когда Сиэль уезжал, они вздохнули с облегчением (впрочем, некоторые эльфийки всё же были крайне опечалены его отъездом).
Сиэль спустился вниз, переобулся и набросил плащ. Маргарита устроилась в кресле у дальнего шкафа и смотрела на Сиэля очень важно и лениво-равнодушно. Они жили наверху, а на нижнем этаже располагался книжный магазин, где можно было найти как совсем свежие, так и раритетные издания. Ещё Сиэль занимался реставрацией книг. Сегодня он повесил табличку «Закрыто. Не видим смысла приносить извинения» на час раньше, потому что решил отремонтировать свои часики, в чём, увы, не преуспел. Пусть Рене завтра посмотрит. Зарабатывал благодаря книжному делу он немного, зато товар у него быстро расходился из-за очень низких цен. Сиэль считал, что книги — не роскошь, а жизненная необходимость для тех, кто их любит, и должны быть доступны всем. Гораздо больше он получал за игру на лютне, но так и не смог избавиться от ощущения, что эти люди считают его редкой, прелестной (хотя и дорогой) игрушкой, которая услаждает их слух, но не равна им. А когда-то эльфов вообще отлавливали по одной только людской прихоти... Сиэля передёрнуло.
— Пока, Маргарита. Будь умницей. Я скоро вернусь.
Маргарита только повела ушами.
Она очень любила Сиэля, обожала сидеть у него на руках или греться под боком, но в страшном сне не показала бы ему этого. Хотя он и так всё знал. Он нашёл её случайно; она жалась к какому-то дому и пугливо озиралась, грязная, продрогшая, голодная и с оборванным ухом. Видимо, убегала от собак, решил он. Она сразу полезла к нему на руки. Прошло много лет (Сиэль даже не надеялся, что животные в Цукербурге живут так долго, хотя, может быть, дело было в нём, и эльфийская магия продлевала Маргарите жизнь), и теперь в упитанной и гордой крольчихе невозможно было узнать ту беднягу, которую он когда-то принёс домой — и которая стала первым существом, полюбившим его. Для Сиэля она была семьёй, поэтому он очень боялся оставлять её одну, но, к сожалению, в Цукербурге запрещалось брать животных в кондитерские, булочные, мясные лавки...
День определённо не задался. Сиэль не взял зонт (в прогнозе, который он добросовестно прослушал по радио ещё утром, радостно сообщалось, что в ближайшие дни дождя не ожидается) — и на пути в заветную булочную вымок до нитки. Конечно, у эльфов не бывает простуды, но это не добавляет удовольствия от прогулки в мокрой одежде (с его рыже-русых волос, доходящих до лопаток, лило рекой). И так плохое настроение ему окончательно испортили два прохожих, которые, завидев острые кончики его ушей, суетливо перешли на другую сторону улицы и с плохо скрываемым презрением проводили его взглядом (к сожалению, в Цукербурге встречались и такие, правда, их было очень мало). Поэтому в булочную вошла очень мокрая и очень злая (хотя и довольно милая), надутая от негодования башня (в Сиэле было два метра десять сантиметров роста). Башня отжала волосы в специальную ёмкость, стоящую у порога, и угрюмо посмотрела на фрау Тайге, хозяйку булочной. Та приветливо улыбалась.
Её приветливость в последнее время несколько поубавилась; она узнала, что эльфы, в отличие от людей, появляются из лунного света, живут в среднем пятьсот лет, потом становятся прозрачными и исчезают (никто не знает, куда). Про лунный свет Сиэль слегка приврал, точнее, пересказал известную среди эльфов легенду, но суть передал верно. А фрау Тайге так надеялась, что он женится на её племяннице... Сиэль содрогался при мысли, что кто-то будет трогать книги из его личной библиотеки, есть его еду, может быть, вообще случайно сядет на Маргариту, когда она отдыхает в кресле... Только Рене могла трогать его книги, но это Рене... они не говорили об этом, но он знал её пятьдесят лет, и она тоже давно была его семьёй.
— Вам как обычно, господин Сиэль? Всё с собой?
— Да, фрау Тайге, будьте добры. — Сиэль заставил себя улыбнуться.
— Может быть, возьмёте кофе, согреетесь? На улице такой кошмар! — погорилась она.
В булочной было шумно, почти все столики были заняты. Сиэль поморщился. Новенькие затычки для ушей, которые Рене недавно подарила ему на сто четвёртый день рождения (инкрустированные меленькими изумрудами, между прочим, а Сиэль обожал изумруды), лежали во внутреннем кармане. Сиэль вздохнул. Здесь он не мог ими воспользоваться, это бы смотрелось странно.
— Хорошо, давайте ещё кофе. И две булочки с сахаром к нему.
Он выбрал столик в дальнем углу и сделал глоток. Кофе был очень горячий. Здесь всё-таки было довольно уютно, несмотря на шум. Лучше, чем на улице, где продолжал буйствовать ливень. Сиэль понадеялся, что он скоро закончится.
После дождя небо всегда становилось особенно красиво, но у Сиэля не хватило должного настроя, чтобы это оценить. Добравшись до дома, он первым делом решил погреться. Не то чтобы он любил принимать ванну, скорее, наоборот, но ощущение намертво прилипшей одежды и стучащие зубы не оставили ему выбора.
— Потерпи ещё немного, Маргарита. Я скоро покормлю тебя.
Крольчиха лишь недовольно засопела в ответ. Сиэль зажёг светильник, включил горячую воду и с облегчением сбросил с себя мокрую одежду (плащ сушился в прихожей). Забравшись в ванну, он взял кусок парфюмированного мыла, которое для него готовили на заказ, и стал намыливать руки. У него были очень бледные, мягкие руки, изящные пальцы, полноватые плечи. Довольная улыбка тронула его губы. Для Сиэля десять минут самолюбования перед сном были не менее естественны и необходимы, чем кофе с молоком и сахаром по утрам.
На следующий день после завтрака он поехал к Рене. Недалеко от его дома располагалась трамвайная остановка; каждый раз, когда Сиэль забегал в трамвай, он слышал механический женский голос, равнодушно объявляющий: «Улица Серебристых Облаков». Тридцать лет назад Сиэль перебрался сюда из центра, где арендовал квартиру (и отдельно — помещение для магазина), потому что дома здесь стоили гораздо дешевле, но район считался неплохим, и он мог позволить себе жить и работать в одном месте. Рене жила на другом конце города, в Квартале Негаснущих Фонарей; улицы там не имели названий, только номера (её была четвёртой). Сиэль всегда выходил на конечной и шёл пешком ещё пятнадцать минут (поэтому из-за гроз он и решил не ехать к ней на прошлой неделе).
В трамвае было не так много народу, и Сиэль облегчённо выдохнул, но всё равно сел подальше на одиночное место у окна и предусмотрительно заткнул уши новыми затычками. Чтобы пассажиры не скучали в дороге, громко работало радио. Слушать песенки, прерываемые чересчур жизнерадостным голосом диктора, для Сиэля было невыносимо. От таких песенок у него даже начинался подкожный зуд (хотя у эльфов не бывает аллергии). Маргарита устроилась у него на коленях, и он рассеянно гладил её по спинке.
— Мама, а почему у дяди такие уши? — спросила девочка лет четырёх, сидящая впереди лицом к Сиэлю.
На его счастье, благодаря затычкам он не мог услышать этот вопрос. Во-первых, Сиэль не выносил, когда его называли дядей; на вид ему было за двадцать, и племянников у него не водилось (иногда он немного расстраивался из-за этого факта). Во-вторых, любые вопросы, касающиеся внешности, помещались у Сиэля в голове в папке с надписью «Недопустимо». Он считал их крайне неэтичными.
Мать девочки поджала губы и ничего не сказала. Кажется, она относилась к категории тех, кто считал, что эльфам не место среди людей. Сиэль же сейчас не думал об окружающих. Он смотрел в окно и радовался, что погода наконец-то наладилась. Впервые за долгое время небо было почти чистое.
— Ну надо же, — протянула Рене,
