известны намерения партнера. И все-таки я должен его сделать!
Я уже открыл рот, собираясь начать разговор с какой-то на ходу придуманной банальности, как вдруг моя соседка опережает меня:
- Если вам нетрудно, закройте, пожалуйста, окно, а то очень дует.
Решительно вскакиваю с места. Створку, как назло, заклинило, а может, просто руки от волнения отказываются меня слушать. Ругая себя за неловкость, кидаю виноватый взгляд на девушку. Она, поняв это по-своему, с готовностью бросается мне на помощь. Наконец общими усилиями окно закрыто. Усаживаясь каждый на свое место, обмениваемся понимающими улыбками. Итак, начало положено. Следующий ход - за мной. Чтоб не затягивать паузу, говорю первое, что приходит в голову:
- Надеюсь, вас не продуло? («Умней, конечно, ничего не мог придумать!»)
Она, к счастью, расценивает это как шутку, награждая меня еще одной улыбкой. Внезапно выражение ее лица меняется:
- Ой, у вас рука испачкана.
Только теперь я замечаю, что моя правая ладонь вся в чем-то черном. Видно, выделался, когда сражался с окном. Рассыпаюсь в изъявлениях благодарности, после чего левой рукой осторожно извлекаю из кармана платок.
- Вы, между прочим, тоже измазались… Нет-нет, возьмите лучше мой. Он все равно уже испачкан. («Надо же! А ты, оказывается, не лишен галантности!»)
Секунду поколебавшись, девушка берет из моих рук платок. Ну вот, это уже что-то! Главное теперь - не упустить инициативу.
- Вы, наверно, студентка?.. Что-то раньше я вас здесь не встречал.
- А вы часто ездите?
- Не часто, но приходится.
- И вы запоминаете всех, кто с вами едет?
Вот это ход! Браво, девочка! Надо либо принять вызов, либо смириться с поражением. Выбираю, естественно, первое.
- Не всех… - делаю многозначительную паузу, - но вас бы непременно заметил. («Э, да ты, оказывается, ловелас! А еще строил из себя невинную овечку!»)
Она быстро опускает глаза и покрывается легким румянцем. Возникает неловкая заминка. Кажется, надо менять тему, пока мой комплимент не расценили как бестактность.
- Вы, я вижу, любите поэзию, - небрежный кивок на книгу у нее в руках.
- Вас это удивляет?
- Честно говоря, да. Согласитесь, не часто в наше время можно встретить девушку, читающую на досуге томик Ахматовой.
- Так это, по-вашему, плохо или хорошо?
- По-моему, это прекрасно! («Эй-эй, смотри не переиграй, Смоктуновский!»)
Сейчас, конечно, самое время что-нибудь процитировать. Как назло, в голову не лезет ни строчки… А, вот, вспомнил! Глядя чуть поверх ее пышных волос, произношу слегка нараспев:
- Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
(«Ну, ты, в натуре, даешь! А дальше что, слабо?»)
Нет, дальше я, конечно, не помнил. Или, скорей всего, просто не знал. Хорошо еще, что эта, неизвестно откуда выуженная цитата чудом задержалась в памяти. Но и ее оказалось вполне достаточно: моя соседка теперь смотрела на меня с нескрываемым восхищением. Что ж, самое время закрепиться на завоеванных позициях.
- Какие емкие строки! - напустив на себя умный вид, я как бы размышляю вслух. - Насколько точно в них выражено состояние покинутой женщины! Вообще, я очень люблю Ахматову. («А вот это уже нечестный ход! Что, решил добить девочку?»)
- Правда? - глаза моей спутницы стали, наверно, раза в два больше, чем были. - А вот это вы знаете?
Сжала руки под темной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
- Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.
- Конечно, знаю. Прекрасное стихотворение! («Ой, ты ври да не завирайся! Тоже мне, ценитель поэзии!»)
- Между прочим, это мое любимое.
- Догадываюсь. («Еще бы не догадаться! Покопался в чужом белье и рад-радешенек!») Вы, наверно, на филфаке учитесь?
- Да, на втором курсе. А как вы узнали?
- Интуиция. («А вот здесь ты, пожалуй, переборщил. Так ведь и засыпаться недолго».)
- Это, наверно, из-за моего увлечения?.. Нет, поэзию я люблю еще со школы. И вообще, педагогический - это была мамина идея. Она ведь у меня учительница.
- Не жалеете?
- Иногда жалею… Я, вообще-то, по натуре литератор. Но вот что касается русского… Трудней языка, по-моему, во всем мире нет! Ну, разве что арабский или японский.
- Да, тут я, пожалуй, с вами согласен.
Вновь повисает пауза, во время которой я слышу, как по селектору объявляют название следующей станции - «Травнинская». До Серебрянска остается каких-то две остановки, а я ведь еще даже не знаю ее имени. Нет, надо действовать решительней.
- Между прочим, мы с вами общаемся уже в течение десяти минут, а так до сих пор и не представились друг другу, - говорю это нарочито небрежным тоном, чтобы не вызвать подозрений у своего внутреннего голоса. Но он, скотина, как всегда на чеку: «Что, пришло время вести прицельный огонь? Главное, не промахнись, снайпер!» - Кстати, меня Сергеем зовут.
- Татьяна… Можно просто Таня, - слава богу, что, говоря это, она смотрит куда-то себе под ноги, а то бы непременно прожгла меня глазами насквозь.
- Очень приятно, - не без волнения пожимаю протянутую мне теплую ладошку, на секунду задерживаю в своей, за что удостаиваюсь еще одного выразительного взгляда. («Эй-эй, по-моему, ты торопишь события! Попридержи коней, а то, гляди, нарвешься на неприятность!») - Вы сейчас в институт, Таня?
- Да, у меня сегодня зачет по русскому. В прошлую сессию не успела из-за поездки в «диалектологичку». Теперь вот приходится подчищать «хвосты».
- Сочувствую вам.
- А вы, Сергей, работаете? Или учитесь? - последний вопрос задан явно с подвохом. Может быть, намекает на то, что я еще молодо выгляжу? («Не обольщайся! Это она просто из приличия».)
- Нет, я уже свое отучился.
- А где, если не секрет?
- В Строительном, на худграфе.
- О, так вы художник! И у вас есть свои картины?
- Есть, конечно… («Хорош врать! Сам знаешь: все твои натюрморты только на растопку годятся!»)
- И их можно где-нибудь увидеть?
- Понимаете… я сейчас не выставляюсь. («А раньше, можно подумать, выставлялся!») И вообще… - набираю больше воздуха в легкие, - я теперь занят совсем другим делом: работаю на заводе в отделе рекламы.
- А, вот оно что, - огонек в глазах моей спутницы заметно приугас. Чувствую, физически ощущаю, как с невероятной быстротой теряю один за другим все набранные до этого очки.
- Но это, конечно, временный вариант, - пытаюсь я спасти положение. - Вот накоплю денег, оборудую студию, а тогда видно будет.
Говорю это нарочито бодрым тоном, тут же ловя себя на мысли, что со стороны все очень напоминает дешевую рисовку. Ну, и зачем, спрашивается, я сам себе вру? Нет уже во мне того прежнего горения, того бесшабашного азарта, с которым, казалось, горы можно было свернуть. И если бы он даже и проснулся опять - дело ведь не в нем одном…
Татьяна, почувствовав, видно, фальшь в моих словах, деликатно отворачивается к окну. Умненькая девочка, ничего не скажешь! Снова между нами повисает пауза, в этот раз грозящая затянуться надолго. «Ну что, съел? - ликует мой внутренний голос. - Да, дружок, такова се ля ви! Девочкам всегда были нужны исключительные личности - капитаны Блады, Жюльены Сорели, Печорины. Ты разве не знал этого? Так что сиди и не рыпайся. Радуйся, что это произошло с тобой сейчас, в самом начале знакомства, а не позже - больней было бы падать…»
Да, с этим, конечно, трудно спорить. Действительно, что я скажу этой девочке завтра, послезавтра, через неделю? Что я не состоялся как личность и поздно ждать от меня каких-нибудь выдающихся открытий? Вряд ли это будет встречено с пониманием. Но, с другой стороны, нельзя же все время врать и выкручиваться, чтобы только выглядеть в ее глазах в более выгодном свете! И потом, умным еще какое-то время можно притворяться, но притвориться талантливым… Нет, пока еще не поздно, нужно остановиться. Чтобы не пришлось потом прыгать выше собственной головы…
Мои невеселые размышления прерваны голосом диктора, объявившим, что поезд приближается к своей конечной остановке - главному вокзалу города Серебрянска.
- Подъезжаем, - Таня как будто извиняется за свои слова. Во взглядах, которые она иногда бросает в мою сторону, ясно читается вопрос. Ну, что же ты? Сделай что-нибудь! Не молчи! Попроси у нее номер телефона или оставь свой! Сейчас она уйдет, и ты никогда ее больше не увидишь! Решайся же, кретин! Возможно, это твой последний шанс в жизни!.. Но я уже отравлен ядом сомнения. Все мои прежние ухищрения, попытки понравиться кажутся теперь бессмысленными.
- Что ж, приятно было с вами поболтать, - я не узнаю собственного голоса. - Может, еще когда и свидимся.
- Может быть, - в тоне, каким произнесены слова, слышится плохо скрываемая обида. Нет, не такого финала ждала она от этой встречи. Но кто же виноват, что ее новый знакомый оказался таким недотепой.
Сунув книжку Ахматовой обратно в сумку, Таня решительно встает с места. Избегая смотреть ей в лицо, я тоже поднимаюсь. В эту минуту электричка начинает тормозить, и девушку по инерции бросает ко мне. В течение двух или трех секунд я в растерянности обнимаю ее за плечи, чувствуя на своей щеке мягкое касание золотистого локона, пахнущего фиалкой и еще чем-то неуловимо приятным, заставляющим сердце сжиматься в истоме какого-то необъяснимо-сладкого волнения… Но наваждение проходит. Пробормотав: «Извините», Таня выскальзывает из моих рук и, не удостоив напоследок даже взгляда, вклинивается в толпу пассажиров, уже начавших свое нетерпеливое движение по проходу к дверям. Слежу за тем, как, то прячась за спинами, то вновь появляясь, удаляется от меня огненное буйство ее непослушных волос и… молчу. Окликни же ее, дурак! Останови! Договорись о встрече!.. Нет, поздно! ПОЗДНО!
Еще некоторое время я стою один посреди пустого вагона в каком-то грустном раздумье, потом, решительно тряхнув головой, тоже направляюсь к выходу. Спустившись на перрон, какое-то время вижу, как где-то далеко впереди мелькает в толпе белая легкая курточка, чтобы через несколько минут окончательно пропасть из глаз…
