Произведение «Недетская сказка» автора Сергей Хамов

Село стало немного другим и затихло в момент, когда солнце, подойдя к горизонту, дало первый сигнал к окончанию дня и началу прекрасного летнего вечера. Уже в воздухе пахло картошкой, поджаренной с луком, по-иному брехали собаки, почуяв прохладу в тени местных яблонь и груш, и хозяек почти всех дворов - «шпанских» вишен. Время длинных теней заглянуло в село.

Тень от груши у края села тоже стала ползти, становилась длиннее и гуще, почти полностью спрятав от солнца людей, что собрались под ней в этот час наступления сумерек.

Сколько лет этой груше, сказать точно не смог бы никто. Говорили, что где-то – лет сто, но не двести. Это значило то, что не меньше ста лет, как под нею уже можно было стоять, или, скажем, сидеть, устремляя взгляд вдаль.

Почти в каждом селе есть места, где глазам открывается даль, а уж если там есть одинокое дерево, то, чем больше ему будет лет, тем всё меньше, не людям в пример, оно сможет бывать в одиночестве. Ибо возраст – ещё одна даль, и нам кажется – там есть ответ на тот трудный вопрос, находящийся так глубоко, что мы даже не можем его сформулировать.

Итак, груша была уже очень стара и под нею давно: назначали свидания, пели, молчали и шли просто так смотреть вдаль, не надеясь всерьез на ответ, но попыткой поставить вопрос достигая душевного равновесия.

В этот теплый, как все, летний день, равновесием здесь и не пахло. Мужики слишком нервно курили, ребятишки с излишней поспешностью щёлкали семечки, молодицы уставились вдаль не с вопросом, а с вызовом, очень грозно сжимая бока кулачками своих небольших, но весьма крепких ручек. У отдельных мужчин при себе были палки, обстановка страдала нервозностью.

Даль, открытая взгляду селян, родила, спустя время, фигуру, и ею был здешний пастух. Он шел быстро, погруженный в себя, но – без стада, и последнее сильно повысило градус нервозности. По толпе прошел ропот, но он стих, едва только пастух подошел, встав на некотором расстоянии.

Вероятно, людей он увидел не сразу, а вот палки заметил мгновенно. Этот самый пастух был прохвост, в то же время он был и не прост. Уже дважды в течение дня он тревожил село глупой выдумкой, и с него всё сходило, как с гуся вода. Этот малый решил, вероятно, внести в быт села элемент неожиданности или что-то ещё, и первое явно ему удалось.

«Караул!!! – прибежал он с глазами, почти по рублю. – На общинное стадо напали волки!» Это было свежо, даже - оригинально, негодяй был весьма артистичен, а не верить ему означало – подвергать свою «движимость» риску. Народ дружно забросил дела и помчался в поля за своим пастухом, по пути, надо честно сказать, испытав единение.

- Ну, и где?.. – прибежали селяне на место.

Ни волков, ни енотов, ни лис, разумеется, в прилегающей к пастбищу местности не было. Причем, очень давно, с точки зрения груши.

- Вероятно, ушли… - оправдался пастух. – Испугались народного гнева!

И подобный пассаж пастуха где-то жителям нравился. Поначалу. Но нельзя же дурачить народ бесконечно. Он не глуп и считать он умеет. Обречен тот народ, что не может считать, особливо – своё.

Второй раз, по вине пастуха, испытав единение, народ стал, наконец, прозревать, а к исходу текущего дня он прозрел окончательно. Было два, порешили в народе – и хватит. Хорош. Третий раз – это слишком. Пастуха нарекли трепачем и решили его, для ума, проучить.

- Ну?! – спросили у горе-артиста, притащившего снова себя без скота.

По лицу его было видать, что вопрос шельмец понял, и ему он не очень понравился. Вдруг… В пастухе как бы щёлкнуло что-то, и он сказал то, что как будто не очень и хочет, но бывает не против услышать любой человек.

- Друзья! – обратился к народу прохвост, прижав правую руку к груди. – Дорогие сограждане! Братья и сёстры!

Он чертовски владел языком, и чертовски же был артистичен.

- Покороче… - осадили в народе.
- Наше стадо, - продолжил пастух (его голос предательски дрогнул), - угнали.
- Как – угнали?! – опешил народ.
- А вот так, - захлебнулся слезами пастух. – Увели нехорошие люди.

И вот это как раз было то, что намного больнее и намного обиднее всяких волков. Тут виновный находится сразу, даже если неясен сам факт. Ко всему - объективно становишься лучше, если кто-то становится хуже. Объективно же стало понятно - кто вор, и что это работа людей из села за бугром. "Ну а кто же ещё?.." - аргумент из проверенных временем.

Кто-то только подумал об этом, а может - сказал, но в итоге сошлось всё само, так сложилась сама ситуация.

Не прошло двух минут, как опять, испытав единение, весь народ шел в другое село, только вёл их уже не пастух, а потребность вершить правый суд. У отдельных с собой были палки.

"Словно дети, ей Богу..." - проводил их задумчивым взглядом пастух. Чья семья в это время опять обносила сараи уходивших за стадом селян.

* * *

Можно долго разглядывать даль взглядом полуслепых, в перспективе, по их доброй воле, превращенных уже в недалёких. Только это - почти ни о чём. Взгляд обязан пройти горизонт, и не эту полоску вдали, а полоску в своей голове.

Только так появляется шанс хоть задать себе этот вопрос - кто же я? И возможно - понять, что с тобою не так. Остальное - лишь дымка над горизонтом.

Это точно нарушит покой, но на то есть места, где есть даль...

Всё же мир, несмотря ни на что, гармоничен.