Подарок эльфов

Понедельник для Герды всегда пах кофе со сливками, который варила себе Августа; четверг — яблочным пирогом, который готовил Август; без корицы, сиропа, с минимальным добавлением сахара (потому что у Кая была аллергия). Герда слабо понимала, сколько родителям лет. Вечный юноша Август, Мальчик-звезда; медовый голос, хрустальные глаза, иконописные черты, волосы до плеч, в которых жили солнечные блики, алые цветы, золотые звёзды, багрянец (август — преддверие осени); Герда любила играть с его прядями, улёгшись на полу. Принц несуществующей страны, хрупкий полубог, изгнанный на землю. Странная Августа, вроде бы старше, и здесь же — неловкий подросток, ветвь диковинного растения, полумифическое существо. Герда чаще звала их по имени; они были для неё друзьями больше, чем кем-либо ещё, и прибегала к жалобно-капризному «ну, па-а-п» только когда ей необходимо было что-то выпросить. Вас принесли эльфы, говорили они ей и Каю, который был младше на год, и мы отдадим вас обратно, если будете плохо себя вести, пусть сами разбираются...
Не ставь мне эту музыку, говорила Герда по вечерам, она чёрная и пахнет ноябрьским днём; мне сразу хочется плакать. «А эту можно?» — спрашивал Август; лунный свет проходил сквозь него, подсвечивал его бледное лицо, и Герда просила поставить ей «Лунную сонату»; она пахла дождём в тихую ночь, тёмно-синего цвета, и звучала, как голос Кая. Те же волосы до плеч, только тёмно-каштановые, и кудри крупнее, тяжёлой россыпью; нежный, печальный и сильный, как до диез минор; улыбка светлая и тёплая, цвет сирени на палитре, где Герда смешивала краски. В любом ноктюрне Шопена, щемящем вечернем небе или раннем рассветном луче был её милый братец Кай. А сама она была призраком, бледным росчерком пера, скорбно-прозрачным ми минором, пустой аллеей в парке, серебристым туманом, которого невозможно коснуться, потому что его не существует на самом деле...
Математика никак ей не давалась, и Герда сводила с ума учителей в школе; цифры для неё были людьми, она придумывала про них истории; примеры и задачи рассыпались на части, и она никак не могла удержать их в голове. Юноша-единица хотел быть с двойкой, поэтому в ответе вместо «15» значилось «12»; Август пытался что-то ей объяснить, но в ответ слышал только: «Ну па-а-а-п».
— Так не получится, принцесса, это наука, а не фантазия, не холст, на котором ты можешь изобразить что угодно... Эльфы, наверное, уже заждались, — притворно вздыхал он.
— Мне всё равно, где жить, лишь бы не расставаться с Каем, — серьёзно отвечала Герда.
— Значит, ты совсем нас не любишь? И не захочешь остаться даже ради яблочного пирога?
И она забиралась к нему на колени, зарывалась носом в его волосы, чистый шёлк и бархат; от него всегда пахло сказками Андерсена, морем, ёлочными игрушками и тайной; тайной, к которой, как ей казалось, у неё получилось прикоснуться однажды, когда они с братом увидели родителей целующимися на кухне; мифическая нежность, от которой слепит глаза.
Она боялась засыпать одна — и забиралась под одеяло к Каю; его волосы будто светились в темноте, когда на них падал лунный свет, и Герда целовала их, еле прижимаясь губами.
— Расскажи, расскажи ещё про куклу Олимпию и старика Коппелиуса, — шёпотом просил Кай, который слушать истории любил даже больше, чем читать самостоятельно.
— Нет, сегодня я лучше расскажу тебе про студента Ансельма и зелёных змеек, — отвечала Герда. — Сегодня четверг, а четверг всегда пахнет яблоками и старыми манускриптами...
Через полчаса они обычно уже спали, и пряди их волос сплетались, как на старых картинах; родители заходили посмотреть, спят ли они, и поправить им одеяло. Все вчетвером они казались воплощением прекрасного, персонажами средневековой фрески, застывшими во времени...
Герда писала картины, странные, эфемерные, жутковатые; карлики в огромных расписных башмаках с феями под ручку, корабли с крошечными людьми (часть дамской причёски), тонкие юноши без лица со змеями вместо волос... Кая она рисовала в образе принца, печально-прекрасного, с лебединым крылом вместо левой руки. Ей было уже семнадцать, ему на год меньше, но они оставались подарком эльфов, невинными детьми таких же невинных детей, только чуточку старше.
Четверг, как и все предыдущие годы, пах яблоками; они остались одни дома и забрались на чердак. Герде очень хотелось найти свои старые рисунки; она точно помнила, что как-то рисовала, слушая «Ноктюрны» и «Утешения», но не могла вспомнить, что именно. Рисунки были в старой коробке, не могли не быть; она достала папку с какими-то розовыми листами, пахнущими пылью и — отчего-то — «Похоронами куклы». Документы на усыновление. Другие имена и разные фамилии. Ей было два с половиной, Каю полтора.
— Не надо, — сказал он, убирая бумаги.
— Ты знал?
— Нашёл год назад. Это всё неважно. Нас принесли эльфы, помнишь? Это ничего не меняет. Всё дело не в реальности, а в том, как мы её воспринимаем.
— И ничего не сказал... И они не сказали...
— Зачем? — Кай пожал плечами. — Наверное, они не хотели, чтобы мы чувствовали себя чужими. Или благодарными. Но я и не чувствую. Родство — оно в душе. Я похож на них, и ты похожа...
— Мне всегда нужен был только ты, — тихо сказала Герда. — И Август с Августой.
— Я всегда буду с тобой, — ответил Кай. — Странно, что они выбрали именно нас. Это как удар молнии. Сначала тебя, потом меня... Мы всегда будем жить в этом доме. Ты всегда будешь рисовать. А если нам будет недостаточно нас самих, мы сделаем то же, что сделали они. По эльфийскому подарку на каждого.
Герда зарылась носом в его кудри, пахнущие сентябрём и тёмно-синей прохладной ночью.
— Сегодня четверг, — сказала она. — Значит, придётся перечитать историю студента Ансельма.