- Да вы что, мужики! Это меня Никодимыч просветил, как надо понимать искусство по-настоящему.
- Значит у нас двое пострадавших, - обрадовались они. – Но ты все-таки присмотрись внимательнее к этому портрету. Узнаешь, кто изображен?
- Баба какая-то, - говорю. – Правда, не в полный рост изображение. До пояса. Дальше не видно. Почему-то не дорисовано. Думаю, что найти бабу, целиком соответствующую высокохудожественному стандарту, было тяжеловато даже в те далекие века. Вот художник и отсек лишнее гениальной кистью, чтобы не огорчать потомство ненужными подробностями. А может быть, просто краски закончились посреди картины, а купить негде было. Вот дефицит и образовался. Много причин. Пойди, разберись сейчас, спустя столько десятилетий.
- Слышали, мужики? Ему не нравится, что до пояса. А зачем тебе дальше-то? Это же картина, а не живая баба. Ты на личность ее внимательней присмотрись, а не шарь по всему телу бесстыжими глазами. На «фейс», как говорят англичане. Узнаешь?
- Личность вроде знакомая. Где-то я, кажется, ее видел. Совсем недавно видел. Не вспоминается где.
- Недавно видел, - самодовольно ухмыльнулся Пётр Иванович. - Так ты и маму родную не признаешь, одень ее побогаче. Даю наводку. Представь эту бабу в замызганном фартуке с пивными бокалами в руках.
- Опознал. Теперь точно опознал. Это же Лизка-барменша из пивнушки "Три соска". Правда, там сейчас из двух пиво качают. Третий сосок уже полгода как не работает. Засорился, что ли. Нет, вы посмотрите какое изумительное сходство. Прямо близнецы-сестры.
- Да не близнецы они. Это и есть Лизка-барменша в натуральную величину.
- Ты что, Иваныч? Господь с тобой. Это же все картины старых мастеров. Когда это рисовалось, не только Лизка, но и прабабка ее в проекте сметой не была предусмотрена.
- Ну, насчет старых мастеров – это еще надо посмотреть вооруженным глазом. А вдруг устроители нам вклеивают. Думают – город, мол, периферийный. Кроме спичечных этикеток никаких других великих произведений искусства и в глаза не видели. Вот и гонят, что попало за старых мастеров. Мол, проглотят, не подавятся. Еще пищать будут от восторга, что к искусству приобщились, балбесы.
- Да нет, Иваныч. Протрезвись маленько. Что-то ты не того. Тоже мне специалист выискался. Художник-реставратор уголка и швеллера. Никому не говори, засмеют. Зачем тебе такая реклама к концу жизни?
- Засмеют, говоришь? А если я доказательства приведу, тогда как?
- Какие доказательства?
- Неопровержимые.
- Приводи, рассмотрим.
- Смотри. Вот здесь внизу табличка с названием имеется. Прочти, если грамотный.
Надпись на табличке гласила: " Мона Лиза. Леонардо да Винчи".
- Ну и что? – интересуюсь.
- Нет, - говорит Иваныч. – Я просто умираю со смеху, наблюдая этого идиота со стороны. Ты что, читать не умеешь? Я же помню, как ты бегал в школу с портфелем. Что ты там делал? Тут русским языком написано «Лиза».
- Не Лиза, а Мона Лиза.
- Своей душевной простотой он доведет меня до инсульта. Ты, Василий, когда со старшими товарищами беседуешь, старайся думать не только спинным мозгом. Иногда к этому процессу головной подключай, если он у тебя в исправном состоянии и не на ремонте. Вот ответь мне как родному папе, ты когда "Три соска" регулярно посещать стал?
- Три года ни одного пропуска.
- Тогда, что с тебя взять. Молодо – зелено. Тебя возле елки поставь, видно не будет, доллар ты наш фальшивый. А теперь объясняю, как ветеран с гепатитом начинающему сосунку без явных признаков цирроза. Лет пять тому, сосками керувал Эммануил Львович Кальценбоген. Где-то в это же время или чуть позже он соскользнул в Канаду или какую-то другую Америку и осел в районе между Торонто и Нью-Йорком, как пострадавший от коммунистического террора за спекуляцию и разбавление пива водой. Короче за то, что сейчас называют бизнесом. Теперь дошло до тебя тугодума, откуда переднее слово образовалось. Эммануил. Для своих Моня. И получается, как ни верти Монина Лиза, раз она у него работала. Соображаешь?
- Да, что ты, Иваныч, Господь с тобой? Как сто пятьдесят в организм впрыснешь натощак, такие теории двигаешь, куда там тому Марксу. Тут же ясно написано Мона Лиза, а не Монина Лиза.
- Вот чудак человек. Ему одно говоришь, а он свое долдонит, что твой попугай. Да ты знаешь, что у этих импортных ребят, чьи картины, всегда с русским языком проблемы были. Они матом и то с акцентом ругаются. А уж, казалось, чего проще. Взять, к примеру, тебя. Как ты вчера крановщика крыл, когда он тебе кусок рельсы на ногу уронил? Приятно было слышать это соло. Ты же без акцента загибал?
- Я – без!
- Вот видишь, а у них с этим проблема.
Тут Серега вмешался.
- Василий, - говорит, - конечно, не прав. Иваныч дело говорит. Ты, Вася, внимательнее к этой кобре присмотрись. Что за взгляд! У тигра ласковей. Я раз у нее в долг попросил до получки. Она на меня глянула, как здесь нарисовано. Не мигая. Только яд у нее изо рта не капал. Мне и пить, и есть, сразу перехотелось. После такого стресса я эту язву на любом фоне разгляжу и в любом обличье узнаю.
- Не знаю, Серега, что тебе там с пьяных глаз мерещится. Только про ее взгляд на табличке совсем иное написано: "Взгляд у Моны Лизы загадочный, устремлен вдаль. Этот взгляд – загадка не для одного поколения потомков". Понял? Тебе с твоим ущемленным интеллектом эту загадку в жизни не разгадать.
Тут опять бригадир Петр Иванович завелся.
- Эх, Василий! Это для ущербной нынешней молодёжи, травмированной перестройкой, ее взгляд загадка. А что касается лично меня, то я никакой загадки здесь не обнаруживаю. Подумай сам, какой взгляд должен быть у этого, с позволения сказать, работника прилавка, если она одновременно три действия выполняет. Во-первых, физическое, - принялся считать он, загибая пальцы - недолив пива. Во-вторых, химическое - разбавление его водой и, в-третьих, математическое - обсчет клиента на глазах у всей очереди. Да еще глазом по сторонам стреляет, чтобы кто бокал не спер. Вот и вся загадка с небольшим налетом ядовитости.
Вновь выразил сомнение Серега.
- Это все понятно, Иваныч. Мы твое мнение по холсту поддерживаем всей бригадой. Но скажи, кто ее так натурально изобразил, что мне аж сюда пивом пахнет? Откуда в нашей забегаловке мог оказаться такой шустрый мастер кисти? Я в районе только одного знаменитого художника знаю – Гаврилыча. Тот, что названия на магазинах рисует. Вывески разные. Хлеб, водка, селедка…, другие колониальные товары. Но я могу спорить на что хочешь, что он и трезвым такой отрицательный образ создать не сможет. Не тот профиль. Я же не уверен, что кто-либо может похвастаться, что встречал нашего живописца трезвым в этих краях.
Я говорю.
- Что вы, мужики, голову морочите? Автора ищите? Автор тут вон написан внизу. Леонардо да Винчи. Правда, я мужика с такой фамилией в нашем городе, что-то не вспоминаю. Кофман есть – спорить не буду. Да еще Чиколатис имеется в наличии, частный предприниматель. А Леонардо, как его там дальше, не помню. Что скажешь, Иваныч?
- Да, пожалуй, и я не припоминаю такого. Только сдается мне, что не один это человек. Леонардо да Винчи. Двойная какая-то фамилия получается у этого мужика. А может быть, имя или два имени. Все-таки, как ни крути, двое их было. Леонардо да Винчи. Это как Иван да Марья получается. Тут уж точно не скажешь, что один. Куры засмеют. Я вот, вспоминаю, крутились здесь лет семь назад пару аферистов. Работниками культпросвета себя называли. Может быть, они расстарались за ящик пива. По цене за эту мазню – вполне нормально.
- А что, - оживился Серега. – За ящик пива и не такое начертить можно.
Все это общение с прекрасным, может быть, и неплохо закончилось, если бы не возник один незапланированный момент. Как-то так случилось, что, увлекшись разговором об искусстве, мы не сразу обнаружили вокруг себя посторонних людей. Оказалось, что народа у этой картины стало намного больше. Получилась уже не бригада, а целых три. Мало того, они приперлись со своим бригадиром. Такой, знаете ли, интеллигент с бородкой. И оптика у него на носу болтается. То ли очки, то ли пенсне – не разобрать простому человеку. Я почему-то, сразу подумал – неприятный тип. С такой мордой в революционных фильмах заслуженные артисты меньшевиков играли в прежние времена. Вспоминаете, наверное, когда такой высокоидейный фильм показывали по телевизору или в кинотеатре общего пользования, сразу всем было понятно, кто есть, кто.
Если, к примеру, у героя лицо, как из одного куска гранита высечено, косоворотка на нем на выпуск а-ля "красный металлист", да и сам он все время правильные слова произносит и благородные поступки делает – это большевик. К бабке не ходи. Любой дурак определит даже с середины фильма. А если маленький и тощий, как глист в обмороке, да еще при этом бородёнка торчит клином и пенсне на носу – точно меньшевик или эсер недобитый. Тут не перепутаешь. У нынешних меньшевиков рыла хоть поросят бей. Нынешних по внешнему образу никак не отличить, кто в какой партии числится. Все ребята мордастые, веселые, здоровые и языкастые. Как малосольные огурчики из одного бутыля. Один к одному, отборные. А этот все больше на прежних персонажей смахивал. Прямо Троцкий в разрезе. И вот этот несостоявшийся ученый с физиономией политика начала прошлого века обращается к нам. Интеллигентно так обращается. На ноги никому не наступает и от картины не отталкивает.
- Вы, - говорит, - товарищи, отодвиньтесь чуть-чуть в сторонку. Я группу веду. Но если желаете послушать, можете остаться.
Мы люди с пониманием. Сдвинулись чуток в сторону. Не жалко. Не пивнушка, в конце концов, долго место занимать не будут. Тем более их раза в два больше, чем нас. Мужик подошел к картине, стал в пол-оборота и, ткнув указкой в Лизкину левую грудь, начал объяснять.
[justify]- Перед вами, господа, портрет, написанный известным итальянским живописцем эпохи возрождения Леонардо да Винчи. Принятые названия произведения “Мона Лиза” или “Джоконда”. Считается, что этот портрет, оконченный великим мастером в 1503 году, предположительно изображает флорентийку
