Примерный сын - Глава 13

канцтоваров находится на улице не слишком оживленной, в квартале, где некоторые люди еще знают друг друга в лицо.

Рядом с нами располагался салон красоты. Небольшой частный салончик, не входящий в сеть компаний какого-либо акционерного общества, но имеющий свое лицо и руки. Его владелицы – сестры, Лаура и Ева, приблизительно моего возраста, но в данном случае мне важны руки, потому что работа в салоне физическая. Я в жизни не заглядывал в подобные места, но знаю. В наш уличный салончик я заходил исключительно по делу, я не из тех парней, что бреют волосы. Хосе Карлос, к примеру, избавляется от волос на спине, поскольку это, похоже, не нравится его любимой подружке, вот он и делает, что велит Эстер, чтобы потом читать мне нотации о подкаблучниках. Поскольку лишних волос у меня нет, к соседкам-косметологам я отношусь исключительно как к коллегам, не больше. Мы никогда особо не сближались – “привет-пока”, – но часто по-соседски выручали друга друга, так, по мелочи: разменивали деньги на сдачу, оставляли чеки для поставщиков, а недавно вместе смотрели протечку сверху. Как раз по поводу этой протечки мне и нужно было зайти к ним в субботу. Жилец со второго этажа залил нас в двух местах. Мне нужно было передать им заключение эксперта и уточнить, когда придет маляр, чтобы покрасить потолок по страховке. Сестры тоже закрывались в это время, и одна из них заканчивала делать маникюр женщине, а вторая была уже в куртке. Та, что в куртке, понятия не имею, то ли Ева, то ли Лаура, я вечно путаю их по именам, взяла у меня заключение.

- Что скажешь, если маляр придет в понедельник? – вежливо, но торопливо, спросила она и наклонилась, чтобы попрощаться с сестрой.

В дутой, тесно облегающей куртке, с увесистым пакетом с покупками и заключением эксперта в руках ей было неудобно наклоняться и целовать сидящую сестру, движения которой, в свою очередь, тоже были ограничены: одной рукой она держала кисточку, а другой – пальцы клиентки. Единственное, что она могла сделать, облегчая задачу, это немного повернуть голову и вытянуть шею, не выпуская из виду ногти, на которые наносила лак. Обеим было чертовски неудобно, и они вполне могли бы отложить поцелуй на потом, поскольку виделись каждый день и много времени проводили вместе, но в ту же секунду я отчетливо понял, сколь важен был для них этот поцелуй. Несмотря на спешку, уходившая не могла не передать что-то свое оставшейся в одиночестве сестре, словно поцелуй в щеку был не просто поцелуем, а заключал в себе некую сургучную печать, магическое заклинание, помогавшее идти вперед. Не помню, чтобы моя сестра когда-нибудь прикладывала такие усилия, чтобы наклониться и поцеловать меня. Речь не о том, что Нурия меня не любит. Любит, и я целиком и полностью могу на нее положиться: попроси ее о чем-то, и она в любую минуту будет рядом, пусть неумело и бестолково, но будет. И все же сестра меня не целует. Я, естественно, тоже. Это не наш стиль. Не наше воспитание. В нашей семье целоваться все равно, что практиковаться в иностранном языке, в котором кое-что сечешь и вроде изъясняешься, но он не родной. К примеру, я не поцеловал отца, когда видел его в последний раз на лестничной площадке дома. Тогда мы вместе поели, и он шел работать в типографию, как ходил каждый день, но тот раз был последним. Последний раз. До сих пор мне кажутся странными эти слова, хотя их трудно назвать по-другому. Трудно, чтобы они не угнетали тебя.

Увидев тот случайный сестринский жест, я подумал; “Есть люди, которые любят друг друга, и у которых есть воинственная решимость регулярно обмениваться звонкими нежностями. Этой нежности так много, что за нее можно крепко держаться почти что физически”. Я мигом осознал, что не принадлежу к этому содружеству, но понял, что хотел бы вступить в него.