взъерошенной кошке.
Тут прислуга доложила, прибыл посыльный из лавки с подарком.
Аулия Велиана взяла в руки стеклянный запечатанный кувшин, где свивала кольца маленькая гюрза, крутилась, не находя выхода. Закусила накрашенные губки. Сама по себе стеклянная «упаковка» была дороже гюрзы, но и та стоила денег.
- Прощения просит? Удав плотоядный! Змей подколодный! – вдруг закричала на посыльного, чтобы отнес эту гадюку и бросил за пазуху дарителю. Ничего ей не надо от него, ни подарков, ни его самого. Швырнула кувшин в руки испуганному посыльному, и зарыдала, срываясь на бег.
…В ночь того же дня она заманила в свои покои придворного кифариста, с гибкими пальцами и острыми коленками, и отдалась ему с желанием познать новые ощущения. Был за кифаристом домашний писарь со слюнявым ртом, сразу же превратившийся в «шнурок». Был виллик, берущий всё, а отдающий с гулькин нос. Был клиент Публия Крейса, кого завели тайком, потного, запыленного с дороги, - от переутомления он быстро заснул. Был карлик-шут, всю ночь языком лобзавший неистовую госпожу. Потом чернокожий эфиоп, энергичный и неблагодарный.
Аулия не знала усталости, с пеной у рта набрасываясь на нового любовника, ища в нем тысячу мужчин. А находила разочарование. Они разнились запахом кожи, величиной фаллоса, комплекцией тела и темпераментом. В остальном не было ничего нового, отличного от того, что она познала с Фебом.
Она узнала, что обжорливых выпивох ненадолго хватало, а рабы, хоть и были выносливые, но далеки от разнообразия плотского общения.
Отец не мешал дочери. Имел он на то лаконичное мнение: до замужества девушка должна вступать в половые отношения с разными мужчинами, дабы впоследствии не искать при муже любовников, и быть мужу своим опытом желанной.
Плохо одно: после таких «опытов» дочь закатывала истерики. Она исхудала. Дивные глаза смотрели бешено, легкая походка сменилась нервозной. Как-то сразу разучилась смеяться. Забыла подругу детства.
