Ванька, когда они с дедом одни остались, прямо внутри жизни, где всё продолжалось: солнце светило, и дождь шёл, и Малахов в телевизоре всё время говорил: «Берегите себя и своих близких», - сразу понял, что деду быть во всём этом труднее. Ну, в том, что вокруг происходило, потому что он не привык без бабушки.
Они втроём долго уже жили: бабушка, дед и Ванька. Уже целых восемь лет, потому что тогда Ивановы родители на машине разбились. И остались они три сироты на всём белом свете, потому что мама Ванькина была деду с баушкой дочка, а папу Ванькиного они просто так любили, потому что хороший был.
Вот и жили себе втроём. Почти как настоящая семья. Иван даже маму с папой маленько забывать стал. Это потому что, когда они разбились, Ванька ещё ребёнок четырёхлетний был, а дети же быстро растут и всегда обгоняют свою память. Вот и у Ваньки так было. Но как дед с баушкой его вдвоём в школу повели, а по дороге зашли на рынок и там огроменные такие, как винтовки в старинных фильмах, гладиолусы купили, Иван помнил хорошо. И про то помнил, что баушка всю дорогу повторяла ему: «Ты уж учись, Ванечка, хорошо, а то скажут, что мы с дедом не справляемся, и заберут тебя у нас. И будем тогда мы все трое в горе жить, а не в радости». Что такое «горе», Ванька тогда помнил. Это когда маму с папой хоронили. И больше в горе он жить не хотел. Потому и учился прям очень старательно, как мог только.
А каждый вечер дед, когда поедят уже и баушка посуду помоет, вёл всех в комнату и говорил: «Ну, Иван Алексеич, расскажи-ка ты нам с баушкой, что сегодня в твоей жизни интересного приключилось-сделалось, и какие новые науки ты сегодня превзошёл и узнал».
И Ванька всё прям честно рассказывал и про то, что в слове «соЛнце» буквы «лэ» как бы и не слышно, но писать её надо. И про то, что бабочка не сразу такая красивая рождается, а сначала получается прожорливая гусеница, а потом – куколка. Дед с баушкой слушали и удивлялись. Да ещё и переспрашивали.
А несколько дней назад утром баушка не проснулась и завтрак не приготовила. В первый раз. Поэтому Иван с дедом её и похоронили. Ну, ещё и соседи там всякие были. И потом все за столом ели, пили и плакали. А дедушка сидел просто, опершись на свою тросточку ладонями и подбородком и иногда говорил: «Мы с Марь Семёновной пятьдесят два года, как один день прожили». И потому Ваньке так жалко деда было, что понял он – вот таким и бывает настоящее горя.
С тех пор дед как бы жил, но не очень. Он сидел, иногда ходил по дому, шёл к столу, когда Иван звал его обедать. Суп варить и картошку жарить баушка внука-то уже давно научила и часто говорила, что Ванюшка даже лучше чем она сама картошечку поджаривает: она у него «загорелая» получается.
Дед ел, потом сидел у телевизора, потом говорил Ваньке: «Спать, Иван, я пойду. Чё-то всё неинтересное какое-то стало». И отворачивался к спинке дивана. И затихал.
Когда Ванька возвращался из школы, дед бойко семенил в прихожую и, увидев Ивана, говорил, будто даже разочарованно: «А-а-а… это ты…» и уходил снова в комнату, где садился лицом к окну и опять опирался подбородком о трость.
И так Ваньке жаль деда было, что аж прям… Очень, короче, жаль!..
Вечером однажды не выдержал он, подошёл к деду, сел перед ним на пол и ноги дедовы обнял. А сам в глаза старику смотрит и хочет сказать хорошее что-нибудь и важное, а – что, сам не знает.
Дед тогда первым заговорил:
- А баушке нашей, Вань, там плохо одной. Она даже и не знает, что ей делать. Меня ждёт, наверное… Приду скоро уже…
Поднял глаза над Ванькиной головой и так далеко куда-то посмотрел, куда людям заглядывать запрещено.
Вот тут Иван и испугался. Прижал голову к дедовым коленям и зашептал, будто молиться начал:
- Не-е-е-т, дедуня, не уходи. Со мною останься. А то, если бабушка узнает, что ты меня здесь одного бросил, рассердится, ругаться начнёт. А ты же знаешь, что ей волноваться нельзя - сердце у неё…
- Какое там сердце, - дед отвечает. – Там (и снова глаза вверх поднял) от человека лишь дух святой остаётся…
- Нет, дедуня, - Ванька говорит. – Туда человек и сердце своё забирает, потому что в нём мы все для него и остаёмся.
Дед тут впервые на Ваньку по-настоящему посмотрел:
- Да? Думаешь?..
Потом помолчал, помолчал и говорит Ивану:
- Ванёк! Я чё-то так есть захотел. А пожарь-ка ты картошечки, как бабушка, с корочкой…
|