Вечный

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ВЕЧНЫЙ

Фантастический рассказ

Поджанр "Попаданцы во времени"


В тот вечер я был изрядно навеселе. Традиция у нас такая – встречаться раз в год выпускным классом. Ох уж мне эти встречи, чувствуешь себя после них, как оплеванный. Сам в толк не возьму, зачем я хожу на них, но посещаю исправно, ни одной не пропустил. Забавно, конечно, наблюдать: кто еще на ступенечку повыше вскарабкался, кто совсем «выпал в осадок». «Толстые и тонкие», как я их называю. Ну а мы с Игорьком из тех, кто вроде как посередине. Впрочем, в тот вечер как раз забавного мало было, вообще отвратительно. Нас только четверо собралось, мы сидели и не знали, куда глаза девать - это больше на поминки походило, чем на торжество. Короче говоря, настроение было самое подходящее для того, чтобы наклюкаться – вот я и перебрал.
Спасибо Игоречку – посадил меня в такси. Я все шумел, что-то доказывал, а тут сразу обмяк, угомонился. Было так приятно смотреть на мелькавшие фонари, фигурки прохожих, блаженно клюя носом, но такси всего за полчаса домчало меня до дому, и я остался стоять на пустынном тротуаре, готовясь к скандалу, который должна была закатить мне жена, несмотря на второй час ночи.
Две тени стремительно метнулись в сторону от подъезда при моем появлении. Это меня немного отрезвило: хулиганья в нашем районе хоть отбавляй. Прихватив на всякий случай кусок трубы, валявшийся на газоне, я резко распахнул дверь. Вроде бы никого. Тут-то как раз, поднимаясь по лестнице, я и увидел его.
Я вздрогнул от неожиданности и поначалу попытался оценить незнакомца в свете своих недавних мыслей. Щуплый, сутулый, на лице какое-то скорбное выражение. Ну, в случае чего, пожалуй, справлюсь.
Он взглянул на меня и тотчас отвел глаза в сторону. Может, воришка квартирный? Было что-то в его облике странное, несмотря на всю его невзрачность. «Это еще что за ископаемое?», подумал я и поймал себя на том, что стою и пялюсь на него, словно на музейный экспонат. А в руках у меня ржавая железяка, что я подобрал. Представляете картину? Ну, тут уж мне ничего не оставалось, как только с ним заговорить.
-  Вы кого-нибудь ищете? Я здесь всех знаю, может, могу помочь?
Он весь сжался от звука моего голоса, такого неожиданно громкого в тишине подъезда. И отрицательно покачал головой.
Проще всего было бы спросить: «А чего же тогда ты здесь стоишь?», но грубить не хотелось. Человек, между тем, покосился на окно и снова вобрал голову в плечи. Я проследил за его взглядом, и меня осенило: там, возле детского «грибка», маячили две тени, завидев которые я и вооружился куском трубы.
-  Это они тебя поджидают?
Он не нашел в себе духу соврать, молча кивнул.
Я сжал покрепче в кулаке свое «оружие» и потянул незнакомца за рукав.
-  А ну-ка пойдем!
Он упирался, но я его все-таки вытащил из подъезда.
-  Эй, вы, - закричал я «теням», - идите отсюда! Что вы пристали к человеку? Сейчас я соседей позову.
«Тени» замерли на какое-то время, затем дрогнули и растворились в темноте.
-  Ну вот, - ободряюще подмигнул я своему новому знакомому. – Ты где живешь? Я тебя до дому провожу.
Он неопределенно пожал плечами.
Я разозлился, до меня вдруг дошло, что он еще не сказал ни единого слова.
-  Ты немой что ли?
-  Я далеко живу, - голос у него был глуховатый, с дребезжащей хрипотцой.
Я сморщил лоб, почесал затылок.
-  Что же тогда делать? Метро не работает, такси не поймаешь. Да, тяжко тебе, парень! А чего они, собственно, к тебе привязались?
Он снова неопределенно пожал плечами: не знаю, мол, друг. Разговорчивостью он не отличался.
Я задумался – может, милицию вызвать? А вдруг эти подонки убегут, потом объясняйся. Был бы я трезвый хотя бы…
-  Знаешь что, - сказал я вдруг неожиданно для себя, - пойдем ко мне. Переночуешь, а там видно будет – не станут же они тебя до утра дожидаться?
Не знаю, как уж мне пришла в голову такая идея, но только спьяну она мне очень понравилась. Не станет жена ругать меня при госте, а значит, оттянется до утра семейная ссора – мне так хотелось спать! Однако опасения мои оказались напрасными: Людка мирно дрыхла с детьми в маленькой комнате. Я разложил своему новому знакомому кресло-кровать, а сам улегся на диване.
Жена, конечно, утром чуть в обморок не упала, увидев, что я не только пьяным домой приперся, но еще и привел с собой ночевать какого-то забулдыгу. А я, когда все вспомнил, страшно удивился, что этот тип, который лежал сейчас на кресле-кровати, раскрыв рот и далеко запрокинув голову с кадыкастой шеей, не обокрал нашу квартиру и не сбежал.
Впрочем, Людка довольно хладнокровно проглотила пилюлю, приготовила завтрак, и только дверью хлопнула с такой силой, что не было никаких сомнений в ее настроении. Но ведь не каждый же день я так надираюсь, вот только зачем я привел с собой этого чудика, я и сам не мог понять. А тут еще нужно было разыгрывать из себя радушного хозяина.
Я сдернул с него одеяло.
-  Эй, проснись, тебе к каким часам на работу?
Он вздрогнул, испуганно огляделся, потом провел рукой по лицу, успевшему за ночь обрасти рыжеватой щетиной. Я дал ему электробритву, а когда мы сели завтракать, повторил свой вопрос:
-  Ты где работаешь?
-  Так, где придется…
Но я уже перестал ему удивляться. К тому же пора было, я и так опаздывал.
Вышли мы из подъезда, и тут с меня последнее похмелье спало. Снова стоят в стороне те двое. Только уже не тени, а два типчика: один массивный, угрюмый, с шеей, как у борца, другой – поджарый, со скучающим, бегающим взглядом. Ну, думаю, сейчас достанется мне. Я не из робкого десятка, но здесь  не драка предстояла, а избиение.
-  Когда я не один, они не подойдут, - ответил он на мои мысли.
Еще того не легче!
-  Тебя как зовут-то? Меня Вячеславом. – А сам краем глаза кошу, идут ли за нами те двое. Пылят, куда ж теперь от них денешься! Ну не подойдут, так не подойдут. – Звать-то тебя как? – снова спрашиваю.
-  По-разному называют… - тихо он так отвечает.
Ну, уголовник, не иначе, надо же такое отмочить! Столько кличек, наверное, что даже имя свое забыл! Вот тут уж я хотел было сам подвести его к тем двоим и вежливо попрощаться. Не знаю, как сдержался. Прибавил я шагу, а он за мной, как собачонка. Так ни слова друг другу и не сказали до самой мастерской.
Вы наверняка заинтересуетесь, что за мастерская такая? Что я могу сказать? Понятно, это не то, о чем я мечтал в юности: кто бы мог подумать, что придется высекать на мраморных плитах: «Дорогому, горячо любимому мужу от безутешно скорбящей вдовы» или как тут один шутник заказал себе – «Жил как все, оттого и умер». А вообще-то, работа неплохая, мастерская у нас просторная, каждому небольшая комнатка отгорожена, здесь и творим. На жизнь, короче, хватает - жена не обижается, девчонки обе одеты, обуты. Чего еще надо?
Как пришел я, так сразу за работу взялся, с похмелья я обычно злой бываю на все эти «дорогому и любимому». Заканчивал уже с памятником, когда Игорек пришел. Ну, он, как всегда, кстати, проголодался я изрядно, а тут целая сумка еды и даже пива четыре бутылки. У меня просто глаза заблестели от удовольствия.
-  Ну, Игоречек, ты гений!
-  А то как же! Башка, как и у тебя, с утра разваливается. Как вчера добрался?
-  Добрался, - ответил я уклончиво, а сам скорее за пивко.
Выпил залпом целый стакан.
-  Хорошо, только теплое, - губы мои расплылись в блаженной улыбке.
-  Ага, - беззлобно огрызнулся Игорь, - надо было еще холодильник с собой прихватить.
Разложили мы на краешке стола бутерброды, апельсины. А Игорек меня спрашивает:
-  Слушай, а кто это у тебя там, в углу сидит?
Тут я про него и вспомнил, у меня чуть аппетит не пропал, но делать нечего было.
-  Эй, - говорю, - иди сюда.
Он подошел, взял бутерброд, я ему пивка налил. Едим, пьем – все как в лучших домах. А Игорек с него глаз не сводит.
-  Где это ты его откопал? – мне на ухо шепчет.
Я только загадочно усмехаюсь: знай, мол, наших.
Поговорили мы, ушел Игорь, смотрю я, где мой ненаглядный знакомый? А он сидит и молоточком по моему мрамору тюкает. Тут я его, признаться, чуть не пришиб. Целое утро я потратил на этот памятник, там одна плита под четыре сотни тянет, о работе уж и не говорю.
-  Зачем памятник угробил, дурик, я тебе Рокфеллер что ли?
Он сжался в комок и молчит, мне его даже жалко стало. Оттолкнул  я чудило это огуречное, смотрю на памятник - можно ли там что-нибудь исправить или безнадежное дело?
Зря я с ним, конечно, так грубо. Талант, видно, у мужика. По всей плите такой орнамент из дубовых листьев пустил, что не узнал я свою работу.
-  Ладно, - говорю, - продолжай. Извини, что накричал.
Уселся я в сторонке, достал сигареты, покуриваю и за своим знакомым наблюдаю. Дмитрич, самый наш надгробных дел мастер, ему и в подметки не годится. Куда там? Такой тонкости работа, что хоть на выставку посылай. Техники маловато, правда, но талант!
Смотрел я до тех пор, пока самому стыдно не стало – я прохлаждаюсь, а за меня вкалывают. А он закончил и тихо так улыбается, в лицо засматривает: нравится мне или нет? Глаза мягким светом лучатся. Вот лицо у него некрасивое: худое, рябоватое, лоб низкий, нос картошкой, а как улыбнется, прямо красавцем становится, честное слово!

Так и пошло у нас дело: стучим потихоньку, благо заказов в ту весну было хоть отбавляй. У нас вообще в мастерской не принято заходить друг к другу: люди все подобрались серьезные, работают, а свободная минутка выберется, кто водку пьет, кто рисует, кто книжки читает. Разве что Игорек в обед заглянет, но это даже кстати бывало, потому что мы так увлекались, что и в столовую идти не хотелось.
Вот только те двое от нас так и не отставали, куда бы мы ни пошли. Но подходить, не подходили. Ну а я, помня его слова, никогда его одного не оставлял. Однажды решился я его все-таки спросить:
-  Слушай, а чего эти двое к тебе привязались? Давно они за тобой так надзирают?
-  Не помню, - пожал он плечами, - может, с Ивана Грозного, а может, с Ярослава Мудрого.
-  Что же тебе, тыща лет, получается?
-  Может, и так…
Вот тут, признаться, я даже и не удивился,  как следует. Поверил, словно так и должно было быть. И не оттого, что он меня отучил удивляться, а просто странный он был какой-то: вроде и одет как все и подстрижен, да что-то не так. Не похож он ни на Игоря, ни на меня. Кажется, после этого разговора я и прозвал его Вечным.
Я как вспомню сейчас, так не было у меня никогда более счастливого периода в жизни, более близкого друга. Как выходной, так мы с ним этюдники через плечо и за город. Он особенно пейзажи любил рисовать, ну а я чаще всего и не рисовал даже, а за ним наблюдал. И такая меня жуткая зависть брала. Да и не любил я никогда пейзажей, а тут гляжу, и оторваться не могу. Видно, что не учился он нигде живописи, сам до всего доходил, но картины его были такие, в них не живопись – жизнь, правда одна. Как-то он себя прятал в глубину, а на передний план выставлял обыкновенные вроде бы, но совсем по-другому преподнесенные детали – смотрите, любуйтесь, мол. Многому я тогда у него научился. Я вообще-то всю жизнь художником мечтал стать, но как-то не сложилось. Картины мои нравились, но дальше моего дома и друзей не шли. Так я и растратил свою молодость на всякую чепуху: работал оформителем, декоратором. Женился рано, надо было на что-то семью содержать.
Наверное, я и в самом деле неудачник. От всего этого и попивать стал