Произведение «О вымирании мамонтов, исторической памяти и образе Змея Горыныча» автора Вадим Воробьёв

Спор, почему вымерли мамонты, как и - почему несравненно раньше - динозавры, ведётся долгие годы, собственно, всё время, пока существует современная наука 19, 20 и текущих времён. Сюда можно добавить спор о тунгусском метеорите и некоторые другие более частные моменты. Спор о мамонтах, действительно, важен, потому что тема сливается со становлением человека, и отсюда ещё более интересна. Думаю, при возможной комбинации разных причин, как это часто бывает у крупных явлений или событий, или добавлении дополнительных причин к основной, ключевая причина, всё же, достаточно очевидна. Это - промысловая деятельность древнего человека. Мамонт давал столько много еды, строительного материала (костей), оружейного и орудийного материала (бивней), а также шкур и прочего, что охота на него была ни с чем не сравнимой обязательной необходимостью. Академик Борис Рыбаков, тридцатилетний глава советской археологии в её золотой век пишет об этой охоте в своём "Язычестве древних славян": "Эти героические действия охотников повторялись неисчислимое количество раз на протяжении многих тысячелетий и должны были бы как-то запечатлеться в памяти людей. В чистом виде такого сюжета в сказках, разумеется, нет. Но есть несколько загадочных и в то же время устойчивых сюжетов и деталей, которые требуют особого внимания". Академик описывает распространённый сюжет "бой на калиновом мосту", заявляя: "Он описан исследователями многократно, но ни разу не было обращено внимание на поразительную нелогичность: мост, по которому пойдет массивное мифическое чудовище, изготовлен из калины, мелкого и крайне непрочного кустарника, абсолютно непригодного для каких бы то ни было построек. Ветками калины можно только прикрыть, забросать что-либо, но не строить из них. Чудовище иногда находится под этим калиновым мостом. У этого декоративного моста близ огненной реки происходит встреча и бой героя с чудовищем, у которого нет единого наименования: его называют то Чудом-Юдом, то Змеем, то заимствованным из былин Идолищем. Когда оно приближается к месту своей гибели, то «гром гремит, земля дрожит». Крылатость Змея, как доказал В. Я. Пропп, является позднейшим наслоением. «Змей, – пишет исследователь, – есть механическое соединение из нескольких животных». «Связь Змея с огнем – постоянная черта его». Чудовище всегда многоглаво. Нередко сказка упоминает хоботы, а самого Змея называет «хоботистым». «Змий о 12 головах и 12 хоботах; ногами топат… зубами скрехчет». Чудо-Юдо своих противников не кусает, не когтит, а «вбивает в землю» или бьёт хоботом («жогнул своим хоботом»). Самого его убивают (помимо стандартного сказочного меча) стрелами, копьями и раскаленными камнями, которые помощники героя бросают ему в пасть; часто герой распарывает брюхо чудищу". Академик Рыбаков подытоживает признаки чудища:
"1. Чудище огромно и непомерно сильно. Оно не крылато.
   2. Оно «хоботисто» или у него несколько голов на длинных шеях.
   3. Схватка с чудищем происходит у калинового моста; иногда чудище бывает прикрыто этим мостом.
   4. Обязательной чертой схватки с чудищем является огонь (огненная река); иногда чудище само извергает огонь.
   5. Своих противников чудище «вбивает в землю».
   Не думаю, что будет большой натяжкой признать в этих сказочных приметах чудища обрисовку древнего мамонта (или мамонтов), загнанного огненной цепью загонщиков в ловчую яму, в подземелье, замаскированное ветками кустарников (калины). Длинношерстные мамонты, прорываясь сквозь «огненную реку», могли и сами быть носителями огня. Охотники, загнавшие мамонтов в яму, должны были окончательно одолеть их, распарывая чрево, пронзая копьями, забрасывая камнями. Мамонты же хватали охотников хоботами и, вероятно, действительно «вбивали в землю»". Рыбаков указывает, что последних мамонтов в Восточной Европе от 19 века отделяет 12 000 лет (240 поколений людей), а в Сибири - 7500 лет (150 поколений). Академик продолжает: "Конечно, за те 240 поколений, когда рассказ велся уже о прошлом, не подкреплялся свежими впечатлениями и превратился в чудесную сказку с фантастическими (для слушателей) персонажами, многое забылось, перепуталось, смешалось с другими, новыми образами, но то, что, несмотря на вполне естественную путаницу, в сказках удается всё же выделить несколько устойчивых элементов, ведущих нас к палеолитической охоте, является очень интересным". Рыбаков указывает на установленную ранее другими исследователями повсеместность описываемого сюжета, его широкое проникновение в разные сказки (более, чем в 20 сюжетов) и отсутствие отдельной сказки, посвящённой только бою с чудовищем. Академик завершает: "Из этого становится ясно, что пришедший из другой эпохи красочно описанный бой с хоботистым Змеем оказался таким самостоятельным, своеобразным и впечатляющим эпизодом, который не могли, не хотели забыть. Он не был законченной сказкой (потому что возник в досказочный период), но титаничностью своих образов и героичностью ситуации импонировал рассказчикам, и они вплетали его всюду, расцвечивая им более бледные сюжеты позднейших эпох, видоизменяли, осмысливали неясное, дополняли. Позднее, когда южные кочевники начали нападать на оседлых земледельцев, чудище-мамонт все более принимало черты символического огненного Змея, часто верхом на коне (Змей на коне!), олицетворявшего внезапно нападавшего внешнего врага". Следует отметить невероятную яркость этого открытия Бориса Рыбакова и поучительную для анализа образов и культуры причудливую историю того, как из картины загоняемого мамонта сложился образ Змея Горыныча, дракона, вообще.