Жизнь не казалась Анатолию скучной, просто в ней не было ничего интересного. Абсолютно ничего. Ни для соцсетей, где он не тусил, считая это занятия приемлемым лишь для гиперактивной молодежи, что бесстыдно выставляла на показ все свои шалости, да для не менее подвижных представительниц зрелого возраста, вечно фоткающихся на фоне какой-нибудь ботвы с огорода. Виртуальную «трескотню» он считал делом праздным и не от большого ума. Не интересна была его жизнь и для морщинистых бабулек, что по глухости и подслеповатости лет вели свой онлайн-чат, сидя на скамейке около подъезда и перебирая новости, тщетно пытались перемолоть вставным челюстями чужую судьбинушку. В его жизни билось мелкой жилкой под челюстью только привычное и четкое, словно расписание поездов дальнего следования, где никто не теряется ни во времени, ни в платформах. Он даже не заметил, в какой момент день следующий стал похож на предыдущий. И жил, не сходя с рельсов, проложенных сменой суток, где с каждым ударом новогодних курантов всё сильнее и сильнее врастал в привычки, закрепив за вещами установленные места. Его окружение давно не обновлялось, и теперь взгляд мирно скользил по знакомым лицам, что говорили одно и тоже в одних и тех же ситуациях. По вечерам, ровно в семь, здесь выла собака, выставленная соседом на балкон для проветривания, осенью сезонно гудели трубы, что с недовольством впускали в себя тепло, а в предутренних сумерках регулярно тух фонарь, в чьи обязанности входило освещение небольшого дворика, который традиционно поражал неопрятностью, вечно скапливающей окурки у подъезда. Да и сам дом, в коим проживал Анатолий поражал неряшливой первозданностью, где двери не закрывались, в ожидании непрошенных гостей, окна не мылись, позволяя редким лучам солнца откидывать на бетонные ступени замысловатые узоры, а облупленная штукатурка открывала простор для фантазий в стиле хай-тек. А еще в его вселенной привычной улыбкой лыбилась, поблескивая золотой коронкой, одна и та же продавщица булочной, мечтающая затащить его на чай, а потому, неизменно при виде Анатолия, начинающая томно поправлять редкие волосы с вечно непрокрашенными корнями. В общем, жизнь перестала преподносить сюрпризы, обретя ту степенность, что свойственная стареющему организму, однажды осознавшему, что медленная поступь лишь добавляет благородства хромающей походке.
Его телу не приходилось следить за стрелками часов, ибо оно само знало, когда есть, а когда справлять нужду. Такой же привычной для него стала и бессонница. Устав бороться с этом недугом таблетками и овцами, он в одночастье смерился с засыпанием в полтретьего, а со временем даже научился находить в этом и приятные моменты, как другие находят удовольствие в ковырянии носа пальцем, превращая тем самым что-то постыдное, досадное или просто неприятное во что-то удобоваримое для организма. В результате бессонница гармонично вписалась между утренней кружкой коричневого пойла, по привычке называемого кофием, и вечерним просмотром новостей. Их Анатолий читал скорей от скуки, чем от желания быть в курсе трагедий мирового масштаба. Ему просто было приятно, пробежав глазами строки об африканском голоде или европейских забастовках, самого себя тешить, что не так плохо у него всё и сложилось. От голода, тьфу-тьфу, если что спасут запасы лапши, аккуратно и рачительно рассованные по затемненным углам диванов и шкафов, а забастовками его городок никто и не баловал, искренне считая, что провинция уже и так наказана широтой и долготой своего расположения. В общем и целом, жил он размеренно. Привычно просыпаясь на рассвете, тратил ровно две минуты на покряхтывания и разминку тела, со скрипом поперевалившись с бока на бок. Затем, сунув ноги отработанным движением в растоптанные тапки, со смачным звуком шлепал в ванную, где приступал к святому ритуалу всех мужчин – бритью. И, если еще лет двадцать назад лезвие легко скользило по коже, оставляя после себя гладкую полоску, то со временем станок всё чаще спотыкался об брыли и морщины, помечая недовольные складки мелкими щетинками, оставляющими за лицом право быть помятым и невостребованным, словно забытая посылка на почте. И, похлопав себя руками по щекам, в тщетной попытке вернуть хотя бы намек на румянец, он с тем же смачным звуком шел на кухню, где в пять движений рукой проходил путь от включенного чайника до размешивания кофия в кружке. Гранулы дешевого, вечно отдающего чем-то паленым, напитка привычно не хотели коллективно растворяться, оставляя на поверхности своих товарок, что потом прилипали к протезам, размазавшись неопрятным пятном по керамическому покрытию. Пил он всегда из одной и той же кружки – черной, с золотистым изображением Стрельца. И его нисколько не смущало, что, родившись в апреле, он никак не мог быть причислен к зодиакальному обладателю со стрелами. Это был один из несуразных подарков на Новый год от коллектива, где нормально было путать не только даты рождения, но даже отчества. Потому Анатолий никогда и никого не поправлял, здраво рассуждая, что и в этом есть приятный момент – его жизнь настоль неинтересна никому, включая коллег, что их память не удерживала столь бесполезную информацию, как чужая дата рождения. Порой он задавался вопросом, а зачем он сам помнить и этот день, и это число?? По большому, оно было нужно лишь различным официальным структурам, где кто-то что-то подсчитывал, высчитывал или, не дай бог, суммировал. И тут, да, без толстой пачки различных бумажек с печатями его невозможно было отличить от еще миллиона таких же, как он – плохо пробритых мужчин по имени Анатолий. Ему же самому точная дата рождения была ни к чем, да и никуда. С таким отношением он подходил и к датам рождения остальных, раз и навсегда освободив свою совесть от угрызений, что не пожелал кому-то непонятно в чем успехов и неизвестно зачем здоровья. «Жить нужно проще!» - любил повторять про себя и себе Анатолий, отметая от своих рельсов бытия всё ненужное. Таким же лишним в его жизни были и женщины. В один прекрасный момент, осознав, что его тело давно глухо к проблемам бренности нижней чакры, он научился готовить, мыть и стирать самостоятельно, здраво рассудив, что для большего слабый пол и не пригоден, и, что стиральный порошок намного дешевле обходится и нервам, и кошельку, чем иная носительница каблуков. Его паспорт был чист и непорочен, как детская слеза, ни разу и нигде не замеченный в попытке обрести заветную запись в графе «Семейное положение». В прочем, раздел «Дети» был также девственно чист. И всё, благодаря приступам благоразумия, которое легко справлялось и с позывами плоти, и со страхом о пресловутом стакане воды. На извечные же вопросы знакомых он также неизменно отвечал, что воду не пьет, а стакан пива в состоянии себе налить и сам. На самом же деле, его пугала перспектива перемен, где в графе бюджета «Затраты» обязательное место займут понятные только женскому уму покупки, где придется вечно спотыкаться об игрушки, капризы и походы в школу, до тех пор, пока чадо не оперится и не вылетит из родного гнезда, где появятся интересы, что нанесут несокрушительный удар по привычным вещам, типа пиво, футбол и рыбалка. Ему не нравилась сама мысль, что ради какого-то сомнительного удовольствия принять на свои плечи непонятно в чем почетное звание «отец и муж», он обретет вечный испуг сделать что-то не то и не так, что какая-то до определенного момента незнакомая ему женщина станет полноценной хозяйкой и отведет ему место на семейном коврике, разрешив подвывать по тому же графику, что и соседская собака. Ему было хорошо и одному, и эта мысль согревала его каждой ночью, когда, начитавшись новостей и отложив в сторону телефон, он с удовольствием вытягивался под одеялом, погружаясь в мерно покачивающую дремоту. Так было и в этот раз. Закрыв глаза, он лежал, с удовольствие переминая мысли о свободе собственного бытия, в надежде, что еще одна ночь пройдет без сюрпризов, поглотив его в бездну, где никогда не было ярких снов, зато был покой, дающий телу отдых от будничных движений. И такая на него напала истома, что от переизбытка чувств он громко и со вкусом чихнул, послав по комнатам эхо. Но тут же был выдернут из набежавшего блаженства.
- Будьте здоровы! – звонко раздирая пустоту квартиры, произнес приятный женский голос.
От неожиданности Анатолий даже подтянул руками край одеяло ближе к лицу, словно собирался спрятаться под ватным творением неизвестного производителя, как делал это в детстве. Но какой-то, то ли здравый смысл, то ли густая седая заросль на груди, шмальнули мыслью, что он мужик и ничего не должен бояться. А бояться очень хотелось. Да и как тут не трухнуть. Лежа в один трусах, настроенный на подход сладких сновидения, мало кто в пустоте квартиры и темноте, не пуганной даже отблеском луны, готов ни с того, ни с сего включиться в диалог непонятно с кем. Но жизненный опыт сложно подавить даже пивом, он имеет свойство, словно чертик из табакерки, выскакивать в нужный момент, чтобы дать подзатыльник, возвращая ощущения на исходную позицию. И Анатолия осенило – он не отключил Алису на телефоне. И именно это дрянная девчонка вылезла со своими пожеланиями здоровья, одновременно нанося апперкот нервной системе, коя тут же среагировала громко и смачно: «Б…ь!!».
В русском мате есть что-то магическое, он умеет отгонять все неважное на задворки, превращая ситуацию, что еще мгновение назад казалась трагедией с элементами хоррора в водевиль с примитивным сюжетцем. За ять секунд Анатолий почувствовал облегчение, его плечи расслабились, ягоды, выпустив воздух, утонули в перине с комфортом, а стопы, еще мгновение назад плотно державшиеся друг за друга большими пальцами, теперь, расслабившись и выдохнув пятками страх, раскинулись, утягивая за собой в диагональ и колени, и бедра, и копчик. Тело словило дзен, завоевав вместо приза бубен шамана, который тут наметился в сторону виртуальной болтушки, как вдруг...
- Давайте сделаем вид, что вы этого не говорили, а я этого не слышала! – строгим голосом продолжила общение Алиса.
- Чтооооо?? – длиной способной посоревноваться с октавой, протянул Анатолий.
- То, то – передразнила носительница искусственного интеллекта хозяина пустых и темных квадратных метров: «Повторяю! Давайте сделаем вид, что вы этого не говорили, а я этого не слышала. Идет?».
Голос был настойчивым, словно жена требовала отчета от мужа о позднем появлении со следами помады на воротничке. Испытав несвойственное и непривычное чувство виноватости, Анатолий, быстро пролепетав «Да, да, давай!», схватил телефон, чтобы отключить его совсем.
[justify]Остаток ночи прошел в тревожных паниках, которые то гнали в туалет, то
