Диагноз

Вот так всегда по жизни бывает. Живёт себе человек, беды-горя не знает. Ест, пьёт, размножается и никому, вроде бы, не мешает, даже если в браке состоит. Гражданском, естественно. А судьба-злодейка подстерегает. Вот она, кривая, рядом стоит и дубиной над головой размахивает. А удар по темечку, как водится, случается в самый неподходящий момент при полном кажущемся благополучии. И вот ты уже имеешь неприятность на фоне, казалось бы, сияющего безоблачного неба. То полиартрит коленных суставов настигнет так удачно, что потом эти колени из брюк не вынешь, то печень на два пальца ниже рёберной дуги высунется, а не должна бы. Ещё, какая-нибудь гадость прицепится, да в таком месте, что, как говорится, и сказать неудобно и показать стыдно.

 

К Петру Николаевичу беда подкралась незаметно. Жил себе человек тихо, пристойно, никого не трогал ни руками, ни словом. Дом содержал в достатке и строгости. Скуповат был – это да, такое за ним водилось. Но скажите, положа руку на сердце, разве столь полезная черта характера – грех? По нынешним-то временам это достоинство, и немалое! В общем, человек как человек. Выпивал по праздникам обязательно, а как же; по будням – по настроению, но не каждый день. Выкуривал по три сигареты в день не столько для того, чтобы здоровье подорвать, а даже наоборот поправить. Вычитал он как-то в научно-популярном журнале, что никотин есть ни, что иное, как витамин «РР» и в малых дозах организму даже полезен. Ну что ещё такого нужного и важного может происходить в жизни среднестатистического человека на фоне будничного течения жизни? Ходил на работу, смотрел телевизор, стучал в домино с соседями. В общем, жил как все и ничем особенным из общей серой массы не выделялся.

 

Но однажды всё это кажущееся благополучие и плавное течение жизни было нарушено самым неприятным образом. Как-то вечером придя с работы, почувствовал он лёгкое недомогание и слабость во всём теле. Отмечалась также некоторая потливость и дрожь в коленях. Что-то не по себе стало. В боку закололо, голова закружилась, и вообще подташнивало и нудило. Дальше – хуже и к утру, после бессонной ночи, прихватило настолько основательно, что стало ясно, само по себе не отпустит. Крути не крути, а в больницу ползти надо. А не хочется. Ой, как не хочется. Как вспомнит, сколько времени под кабинетом выстрадать надо, да ещё на медосмотр направят – это уж точно, поскольку давно лечебное учреждение не посещал; да процедур назначат немерено.

 

Печальный опыт лечения у Петра Николаевича был и немалый. Как-то в молодые резвые годы замкнуло ему желудочно-кишечный тракт. Времена между окончанием социализма и началом капитализма были такие, что никто особо пищей не перебирал. Слава Богу, молодой организм переваривал всё, что попадало в рот естественным путём. И надо же тебе такой конфуз – живот прихватило. Ох уж и намучился он тогда с анализами разными. Вначале терпел, сколько мог. Ходил, сдавал в лабораторию, что просили из анализов. Потом неосторожно выразил неудовольствие словами в адрес медперсонала. Что вы, мол, совсем озверели, черти. Третий день по больнице брожу, а результатов – ноль. Не наблюдается результатов. Расслабился в неподходящий момент, с кем не бывает?

 

Лечащий доктор проникся остротой момента и даже медсестре замечание сделал.

- Видишь, - говорит, - недовольство больной проявляет. Недостаточно, выходит, внимания мы ему уделяем. Не дорабатываем где-то на отрезке между входом пищи и её выходом. Сама должна понимать – больной всегда прав и мы должны идти ему навстречу вооружённые последними медицинскими достижениями и открытиями. Вставь-ка, - приказывает, - пациенту, ректороманоскоп в прямую кишку. Посмотрим, как он там с изнанки устроен. Ну, а если в противоположном конце этого биологического тоннеля не увидим синего безоблачного неба, лечить будем серьёзно, не щадя ни себя, ни его.

 

А та и рада стараться. Затолкала эту дюймовую трубку так надёжно и глубоко, что после процедуры Пётр Николаевич целый месяц ел, пил и спал только стоя, слегка наклонившись вперёд. От этих медицинских процедур у лечащегося народа такие ненормальные привычки вырабатываются, что не сразу и отвыкнешь.

 

Кишечник кое-как вылечили, но зато на нервной почве у него образовался тик левого века. С месяц моргал к месту и не к месту. Сколько через эти подмигивания мучений принял – больно и обидно вспоминать. Одним это дело нравилось, поскольку принимали мигание на свой счёт. Вроде бы как намёк на флирт. Мужчина-то видный. Другие просто не обращали внимания, а кое-кто и расстраивался с испугом думая, что случайно встретил давно забытого знакомого или дальнего родственника, и тот сейчас станет просить взаймы или пожить в квартире недолго. Ну, а сосед, живущий через дорогу, так тот просто сатанел при виде мерцающего Петра Николаевича. У него, к несчастью для окружающих – жена-красавица, а он при ней, вроде, как бы Отелло. И душить не душит, и посторонних не подпускает. Хотя и не мавр, но очень свиреп, подлец. Ревновал свою благоверную даже к глубоким старикам и юным пионерам.

 

Как-то Пётр Николаевич вышел из дома хлебца купить да колбаски, чтобы вечером было, что пожевать перед телевизором. А напротив, на лавочке вся соседская родня на солнышко высыпала погреться. Сам гориллоподобный сосед – глава семьи. Супруга его – царевна, тесть, тёща, кумовья. А тут Пётр Николаевич со своим тиком, как говорится, лицом к лицу и без всякой задней мысли давай семафорить контуженым веком в открытую природу. Соседа, ну просто зашкалило.

«Вот, - думает, - сволочь, какие заигрывания при живом-то муже и стольких свидетелях. А какие безобразия здесь творятся в моё отсутствие»?

 

Расстроился ужасно. Настучал, конечно, Петру Николаевичу по голове и другим слабо защищённым местам сгоряча не разобравшись. Но так, без аппетита настучал. Скорее для порядка. После воспитательных мер у Петра Николаевича глаз не то, что моргать, вовсе открываться перестал. Со временем, правда, попустило. Нет, не любил Пётр Николаевич лечиться да делать нечего – поплёлся утром в поликлинику. Народу на приём собралось не так, чтобы уж очень много, и доктор пребывал по этому поводу в прекрасном радужном настроении. Постучал пальчиками по впалой грудке, послушал, правильно ли бьётся сердце, что-то там у себя пометил на листке и велел одеваться.

 

- Предположительно, больной, - говорит, - у Вас – миозит. Воспаление мышц. Ничего страшного. Где-то Вас протянуло сквознячком, вероятно.

«Где протянуло,– с досадой подумал Пётр Николаевич. - Известно где. Дом свой, удобства во дворе, март за окном и статья в газете интересная – не оторвёшься. Вот и результат. Не зря умные люди прессу в библиотеке  читать предпочитают или у батареи центрального отопления».

 - Рекомендую, - советует доктор, - сухое тепло и желательно не переохлаждаться. Но, - говорит, - смотрю я Вы уже лет этак пять медосмотр не проходили. Так и быть, по всем кабинетам гонять не стану, но флюорографию пройти надо незамедлительно.

 

«Какая чепуха, - повеселел Пётр Николаевич, - всего-то-на-всего, флюорография! Секунда дел! Разделся до пояса, встал куда скажут. Дыши – не дыши по команде и всё, свободен»!

Под кабинетом никого. День сплошных удач. Зашел, протянул медсестре направление и быстро прошёл процедуру. За ответом медсестра велела прийти завтра после двенадцати и отправила оформлять больничный лист.

 

С тем Пётр Николаевич и ушёл. Назавтра после обеда ответ ему не отдали.

- Вам, - говорит медсестра, - к доктору подойти надо на консультацию.

- Да был я вчера, - попытался Пётр Николаевич втолковать неразумному среднему медработнику простую истину. – Завтра велено прийти.

А та упёрлась и ни в какую.

- Идите, - долдонит своё и всё тут.

 

Поплёлся Пётр Николаевич к знакомому кабинету, занял очередь. Злой, как чёрт. Надо же, какой конфуз вышел. Так всё хорошо начиналось и на тебе. Ждать, правда, пришлось не долго. Доктор его без очереди принял. Заботливо так принял, как близкого родственника, и давай допрашивать: давно ли болит и не замечал ли чего подобного раньше. По родословной прошёлся. Кто чем болел. Папу, маму вспомнил. Здоровьем их поинтересовался. Как, мол, себя чувствуют родители?

 

- Нормально, - отвечает Пётр Николаевич. - Лет десять, как ничего не чувствуют, поскольку именно столько времени прошло после их благополучной кончины.

 Доктор повторно постучал по грудке, послушал эхо через стетоскоп и велел назавтра жене подойти в двадцать первый кабинет. Ничего не понял Пётр Николаевич. А что можно уразуметь в таких мутных медицинских делах? Болеет он, а к врачу жене идти зачем-то.

 

 - Зачем Вам жена-то? – удивился Пётр Николаевич изгибам медицинской мысли. – Что она во внутренних болезнях понимать может? Она и по жизни у меня – дуб – дерево хвойное. Всё, что требуется, можете смело мне говорить. Я ей потом переведу.

Но доктор ни в какую. Давай, говорит, жену и всё тут. Побрёл Пётр Николаевич домой.

«Что за чудеса, - думает, - зачем ему моя супружница понадобилась? Не иначе, как для анализов.

 

Пришёл домой. Помялся немного. Как сказать не знает.

- Ты это, - говорит жене, - в больницу сходила бы.

- Чего я там не видела? – отмахнулась та. – Слава Богу, жива – здорова.

- Врач мой лечащий с тобой по поводу состояния моего здоровья переговорить желает, - принялся втолковывать неразумной половине Пётр Николаевич прописные истины.

- Надо же, - удивилась жена. – С чего бы это вдруг?

 

Но пошла. Явилась домой часа через три.

- Что врач-то сказал, - бросился допрашивать Пётр Николаевич благоверную. - Зачем вызывал?

- А затем и вызывал, - разрыдалась та с порога. – Онкология, - сказал, - у тебя. Рак лёгких. Так что, - говорит, - готовьтесь. - Через месяц – полтора, - говорит, - предстанет Ваш супруг перед Всевышним с кратким конспективным отчётом о грешной жизни своей земной. Так и сказал.

- Не может быть, - выдохнул полумёртвый Пётр Николаевич, падая на диван. Брешешь ты всё!

 

 - Я брешу?! Говорила тебе, давай жить как люди. А ты всё копил, деньги собирал. Копеечка к копеечке. Лишней тряпки мне не купил. На курорт ни разу не съездили, как все нормальные люди. Вот и до копился.

- Замолчи, дура, - чужим голосом прохрипел Пётр Николаевич, хватаясь за горло.

- Я-то замолчу. Недолго уже мне молчать. Отмолчалась. Поживу в конце жизни в своё удовольствие, не трясясь над каждой копейкой. Слава Богу, денег ты, скупердяй, накопил предостаточно.

 

Жизнь остановилась. Пётр Николаевич уже не слышал воплей ополоумевшей от открывшейся перспективы жены и не реагировал ни на что вокруг.