«Взятые в плен, убитые и раненые офицеры были раздеты,
и над ними надругались: выкалывали глаза, отрезали языки,
вместо погон вбивали гвозди»
С. М. Пауль
Сарай был переполнен ранеными. Многие лежали на разостланной соломе прямо на земле. Относительным счастливцам достались койки. Относительным, потому что на кровать обычно клали более тяжёлых. Между лежащими суетились сёстры милосердия в белых чепчиках и перепачканных кровью передниках. Воздух был наполнен едкими запахами медикаментов, которые однако не могли перебить другого ощутимого отвратительного запаха крови и мяса. Человеческого мяса. Одни стонали. Другие просили. Третьи проклинали и тут же ударялись в мольбы. Даже после ранения им не было покоя. Приближался гул от орудийных выстрелов и ружейная трескотня. Бой шёл уже на подступах к станице. Забеспокоились пришедшие в сознание. Пытались подняться. Просили сестёр разузнать о ходе боя. Но те были слишком заняты спасением жертв войны, чтобы интересоваться её развитием.
Вбежал запыхавшийся офицер с шашкой в одной руке и револьвером в другой. Перевозбуждёнными глазами оглядел всех.
— Лазарев! Есть здесь Лазарев?!
С койки приглушённо отозвались.
Офицер кинулся к раненому.
— Костя! Они наступают. Мы отходим. Слава Богу, марковцы их ещё будут сдерживать, чтобы у нас было время. Надо бежать! Понимаешь, Костя, ОНИ будут здесь.
— Оставьте. Ранение в живот. Он не транспортабелен, — шепнула ему сестра.
— Но как же? Его нельзя оставлять. Скоро придут красные. А они... они...
Он посмотрел на раненых, замолк.
Еле шевеля пересохшим языком, к нему обратился лежащий. — Ты иди... Оставь только... — он указал глазами на свой револьвер, сброшенный вниз при перевязке.
— Да... Конечно, — сглотнув, согласился офицер. Дрожащими руками вынул из барабана драгоценные патроны, все, кроме одного. — На... Держи.
— Прощай...
— Прощай, брат.
— Скажи маме... что меня... что я в бою...
Когда офицер протискивался к выходу, к нему со всех сторон тянулись руки. Люди цеплялись за его одежду. Причитали.
— Как же мы?
— Не оставляйте нас.
— Не бросайте.
Он ничем не мог им помочь. Раненых некому и не на чем было эвакуировать. «Лёгкие» сами уходили вместе с куцыми войсками. «Тяжёлые» были предоставлены сами себе, а вернее врагу. Не самая завидная участь. Красных боялись, потому что знали, на что они способны и как поступают с ранеными. Сёстры были напуганы не меньше остальных, но они не могли оставить раненых. У них существовал свой кодекс. Кроме страха, эти женщины чувствовали ещё долг. Со страхом они боролись, усиливая заботу, пытаясь забыться за исполнением своих обязанностей.
Кое-кто из нетранспортабельных также доставал оружие. Они вопросительно смотрели на сестёр. Те не могли им ничего сказать.
Чуть позже, до отступающих под плотным огнём бойцов офицерского генерала Маркова полка стали доноситься одиночные неуверенные выстрелы, идущие откуда-то со стороны, где и боя то не было.
