Случай жиличка, как нарочно, вспомнила – комический, случилось это примерно год назад. Колька тогда выпил накануне изрядно, а утром вышел за опохмелкой. Надел шляпу, пиджак, рубашка на нём – с галстуком, носки с ботинками, трусы… и без штанов! Продавал он сковородку, бегая с ней по базарным рядам около магазина "Прогресс":
- Купите сковородочку, семьдесят копеек! У Кольки душа горит!
По рассказам видевшей это племянницы, продал он в тот раз свою сковородочку, впрочем, правду сказать – стыренную у многострадальной сестры, выручил свои 70 копеек, опохмелился, и снова запил.
Эта жиличка словно видела вещи с двух противоположных сторон, наполняя пространство между этими сторонами каким-то особым смыслом, иногда – одной ей ведомым, но, поговорив с нею, задуматься вам было над чем. Однозначно. Она никогда не навешивала на людей ярлыков. Если даже бродяга и самый горький пропойца, изредка случавшийся мимо, садился с ней поговорить – он открывал ей душу. Она выслушивала все их истории без осуждения. В каждом открывала какие-то интересные черты. Звучало то и дело: как ты хорошо рассказываешь, твои слова так и просятся на бумагу! – хвалила их, мужчин и женщин, за различные умения, за страсть к чтению, за знание молитв и лечебных трав, за умение шить, за резьбу по дереву, за понимание устройства утюгов, за любовь к животным. Самое главное – она верила, что у них всех есть шанс вернуться к нормальной жизни – было бы желание. А, посмеявшись над промашкой кого-то из собеседников (типа вышеуказанного выступления без штанов со сковородкой), тут же давала ему шанс отыграться и выступить достойно:
- Плохое мы слышали: не надо продолжать – это скушно. Скажи про себя что-нибудь хорошее!..
Или просила:
- Научи меня – где взять хороший инструмент для мелкой резьбы по дереву? И с чего начать работу? – она в них верила. Все они для неё – люди, и каждый – человек.
Вот и про Колю сейчас говорит:
- Любая жизнь важна. В человеке ценно бескорыстие.
Слышали? Вот так-то.
* * *
Утром следующего дня все встали, обменялись снами: ничего такого. Покойник, слава Богу, не явился никому. Переночевал он нормально. В три часа будет катафалк. Закончили последние приготовления, оделись, зажгли свечи. Прибыл катафалк с похоронной бригадой. Гроб вынесли на улицу, поставили на две табуретки под яблоней; он был красен и наряден. Перед выездом надо было разрезать завязки на руках и ногах покойного. Снова все боялись. Жиличка принесла огромные чёрные ножницы и сказала со значением:
- Эти ножницы – его! – и разрезала верёвочки.
Их, а также монеты, закрывавшие веки, надо похоронить вместе с ним. Она же снова прочитала полагающийся стих из Евангелия. Когда уже собирались ехать, пришла знакомая женщина сестры покойного, азиатка, плохо говорившая по-русски. Увидев похороны, заплакала:
- Эх, дядя Коля, говорил я тебе – не пей водка, ни на-ада, а ты пила-а...
Жиличка передернула плечами:
- О чём эти слёзы – кто нам скажет?
Сестра, одетая во всё тёмное и чёрный шифоновый шарф жилички, сказала:
- Да её сегодня выгнали с квартиры – за характер. Сама знаешь! Жить негде. Вот и пришла жаловаться. А тут видит – похороны…
Азиатка, в один момент изменив свои планы, решила поехать со всеми на кладбище. По дороге завидовала покойнику, повторяя: "лучше бы я умер, а он – жила!" Она всегда так говорила, путая мужской и женский род, и кощунствовала всегда, призывая смерть, и все к этому привыкли. Но на похоронах это прозвучало дико.
- Ты что мне тут ещё добавляешь – мне что, своего горя мало без тебя?! – одёрнула сестра свою подругу.
- Я не хочу жить!
Жиличка негромко проговорила, обращаясь непонятно к кому: - Слушай, ну какой эгоизм!
По дороге катафалк спешил, было несколько пробок дорожного движения. Запомнилось, что проезжали мимо новенького католического храма. Наконец, выехали за город. Ближе к кладбищу жиличка отвлеклась от разговора и посмотрела за окно. Порывисто схватила за рукав сестру покойного:
- Смотри, смотри! Вот это место мне снилось – будто мы с тобой вот здесь столы ставили и накрывали! Эти холмы, травка, и зелень – сад, уже с почками … Всё точно!
И добавила уже спокойно:
- Я здесь раньше никогда не была.
Похороны прошли, как полагается. Всё было сделано просто, но хорошо, бригада работала слаженно, могила приготовлена по-человечески. Крест. Только на кресте табличку написали, укоротив жизнь человека на несколько десятков лет: вместо года рождения 1950 там значился почему-то 1980 год. Как раз в тот год, ошибочный, и была его попытка самоубийства. А так было всё нормально. Как и на любых других похоронах. Сестра вспоминала:
- Как он боялся, что его в общей могиле похоронят! Так и говорил: "Ну, в целлофан завернут – и в общую яму бросят".
Сестра казалась гордой в этот день. Только она знает, в какие гигантские долги ей пришлось влезть, чтобы проводить брата в последний путь по-человечески. Но чтобы ни одна душа не смогла упрекнуть её в том, что она – плохая сестра!
После похорон сели в тот же катафалк – белый микроавтобус, поехали домой. Люди – всех 4 человека – вышли на углу и пошли в дом. Жиличка отделилась и побежала выбрасывать какие-то остатки пищи, пакетики, чтобы не вносить в избу ничего после кладбища. Во дворе соседней пятиэтажки бегали дети, которые часто приходили к покойному: просили у него что-нибудь из сарая: то ведро, веник, то какое-нибудь колесо, или ось, или старый магнитофон – разобрать… Она подумала, что надо детям сказать о Коле, а то они его считают живым. С неделю назад они ведь спрашивали у неё – куда он делся? Но сейчас они катались на велосипедах очень далеко; кричать им у неё не было сил.
На обратном пути к ней пристал какой-то человек:
- Сестра! Иди сюда – красивая! Выпей со мной!
- Я не пью.
- Посиди со мной, пожалуйста!
Жиличка понимала, что ему надо поговорить, неудачи с женой, не платит начальник – а выпивка даёт обманчивое состояние счастья. Но ей надо идти в дом и справлять поминки по усопшему, может, что-то помочь. И она не стала задерживаться:
- Слышишь, друг! У нас в доме горе, умер человек. Я пойду, ты сам выпей, не обижайся, всего хорошего тебе!
След её волос ещё плыл в воздухе, покачиваясь в такт её шагам, и выпившему гражданину казалось, что у неё длинные, длинные волнистые белые волосы, так и тянутся по весеннему вечеру…
В доме готовила поминки племянница. Наварила полный казан еды: картошку с мясом, зелень, типа густого супа. Водка была куплена особая. Хлеб свежий был хорош. В общем, вкусно получилось, все поели досыта. Пришла и вторая жиличка с ребёнком. Она даже предложила принести вареный рис, чтобы сделать кутью. Но решили не делать; еды хватало и без того. Пришли подружки племянницы, чтобы поесть то, что она сготовила. Она не часто варила еду, так что это стало целым событием у молодёжи.
Угомонились все к ночи.
Наутро во дворик пришли дети. Открылась калитка, и просунулась лохматая голова Макса.
- Тёть-Оля, здрассь-ти! Вы выйдете?
- Выйду, сейчас – кофту надену…
Вышла. Они радостные, хотели, как всегда, баловаться, носиться, кататься вокруг неё. А она:
- Вот, дети, я вас искала вчера, чтобы сказать нашу новость. Печальную. У нас помер дядя Коля.
- Ой, как жалко! – полненькая, ещё по-детски плоская Мара.
- А у кого же мы будем теперь всё нужное брать?! – возмущённые вихрастые пацаны, глядя строго друг на друга.
Жиличка, не слушая их, продолжала негромко, как бы сонным голосом:
- Был он умелец, наш дядя Коля, как говорится – мастер золотые руки. Всё мог починить – от велосипеда – до космического корабля. Любые работы знал, по дереву, по электричеству, по железу. А теперь его нет. Пусть ему земля будет пухом...
Вдруг, её перебивая – звонкий детский голос:
- А вы знаете, как его у нас во дворе зовут? Когда он идёт, то все говорят …
- Так! Всё! Не говори! Я не хочу это слушать!
- Да просто его все так зовут!
- Не надо говорить! Человек уже умер! Нельзя ничего плохого говорить о нём!
Такой резкой она обычно не бывала, особенно с детьми, не считая одного раза… а тут – закричала. Она запретила себе думать о том, который из мальчиков старался посвятить её в тайны двора. И до сих пор этого не знает. То ли Вадик, то ли Макс. Какая разница.
Тут девочка спросила:
- А к вам приезжал священник?
- Нет. Я сама прочитала слово Божье, что полагается. Мы сами проводили его. Помолились всей душой за него.
На девятый день дети примчались к ней снова: тот же неудержимый вихрь энергии. Те же велосипеды, та же возня, болтовня. Она дала им немного помянуть – конфетки и вкусные орешки. Разобрали сладости по карманам, и неожиданно вдруг успокоились, желая сказать ей нечто важное:
- Тёть-Оля, мы теперь всем говорим: дядя Коля – это мастер!
- А я даже в свой дневник записал: "Умер мастер золотых рук", – чтобы не забыть!
[justify]- Вадик, молодец! Хорошие вы,
